Силуэты на облаках, стр. 31

Так бабочка стала бояться самой себя.

Но однажды, к своему ужасу, бабочка заметила, что от её сложенных крылышек на земле видна тень. У бабочки задрожали усики-сяжки. Бочком, бочком стала она поворачиваться головой к солнцу, чтобы тень свою спрятать под брюшко. С этого дня бабочка стала бояться не только своей красоты, но и собственной тени. Солнце ей стало не в радость. Бабочка стала самым пугливым существом на свете.

Замечали вы это? Только когда вокруг нет никого, бабочки становятся сами собой, раскрывают крылышки и радуются солнцу. А чуть что — нет их. Одни сухие листики.

Барабанщица

«Барабанщик» — мужественное, крепкое слово! И барабанить — дело мужское. Дятел-барабанщик — звучит вполне подходяще.

Бьёт дятел в барабан весной. Дятлов барабан — это сухой звонкий сучок. Но хоть и сучок, а дробь на нём получается настоящая барабанная. Палочек тоже нет: барабанит собственным носом.

Здорово получается: дррр-ррр! — и эхо за рекой.

Я сам думал и в книжках про то читал, что барабанит на барабане только дятел-самец.

Всем заявляет: «Тут моё дупло, я тут хозяин — поберррегись!» Так я и задумал его снять.

Услышал дробь, увидел барабанщика и стал подходить, прикрываясь деревьями. Я подходил, а барабан гремел. Это был особенный барабан: всем барабанам барабан! Сучок был сухой и звонкий, а барабанщик лихой. Он откидывался назад, опираясь на хвост, гордо осматривал лес с высоты и, дрогнув, вдруг начинал стучать носом по сучку с такой быстротой, что головка его виделась как расплывчатое, неясное пятнышко. Приложи ухо к дереву — оглушит! Что за молодец! Да, барабан — мужской инструмент.

Я навёл фоторужьё и вдруг близко увидел не барабанщика, а… барабанщицу! Не дятла, а дятлиху! На затылке у неё не было красной полоски — украшения дятла-самца.

Видом не видал, слыхом не слыхал. И никому бы никогда не поверил, но своими глазами вижу: музыкантша, а не музыкант!

Я отступаю спиной, след в след, от дерева к дереву, унося своё маленькое открытие.

А барабан гремит. Лихой барабан! Даже эхо откликается за рекой.

Синичий запас

Собирать в запас — значит себя спасать. Каждый спасает себя на свой лад. Суслик зерно с полей ворует и прячет в свою нору. Даже особые кладовые роет для ворованного зерна. Водяная крыса забивает отнорки картошкой. До пуда, бывает, натаскает. Сыч на зиму замораживает в дупле, как в холодильнике, мышей и птичек. У одного такого запасливого сыча нашли однажды целых два килограмма лесных мышей. А один горностай сложил в своей норе пять водяных крыс, семь полёвок, синичку, гадюку, ящерицу, тритона, лягушку и жука-плавунца!

Всё это — на чёрный день.

Запасают, как могут и где могут. Все по-разному, но все для себя: в своей кладовой, в своём дупле, в своей норе.

И только одни весёлые синички-хохлатки собирают запасы совсем не так. Хоть они и весёлые, но и у них бывают чёрные дни. Запасают они, как и все, неустанно. Жучок, паучок, муха — годится. Семечко, зёрнышко, ягодка — подойдёт. Но нет у них собственных кладовых: ни норок, ни дупел. Была бы удобная трещинка в коре, особенно под сучком, куда не пробьётся ни дождь, ни ветер.

В лесу деревьев — не сосчитать. И на каждом найдётся укромная трещинка. С дерева на дерево, с сучка на сучок, от трещинки к трещинке. Куда жука, куда зёрнышко: осенью еды много. А зимой и сушёному комару будешь рад.

Сотни деревьев, тысячи крошечных кладовых. Разве все их запомнишь? А их и не надо запоминать — кладовые эти для всех. Не всё ли равно, чей запас ты зимой найдешь? Ты чей-то склевал, и твой кто-то забрал. Ты для всех, и все для тебя.

Чёрный день страшен для всех: всем надо иметь запас. А собирать его можно по-разному. Можно, как суслик и крыса, — только себе. А можно, как синичка-хохлатка, — для всех.

Ягодознание

В лесу как на ноги встал, глаза открыл, — так и школьник. Изучай лесные науки: хищниковедение, пряткоумение, послушание. Науки серьёзные, не одолеешь — голову сложишь., Но есть предмет и полегче — ягодознание. Это самый любимый предмет глухарят. Морошку и землянику глухарята одолевают легко и быстро. И никогда их ни с чем не путают. А вот чернико- и голубикознание даются им с трудом.

Давно заметили охотники, что у молодых глухарят набиты зобишки одной голубикой. А голубика совсем не так хороша, как черника! Черника вкуснее, нежнее и слаще. Знают про то и глухарята. Только одно дело — знать, а другое дело — самим найти! Попробуй-ка разберись, которая черника, а которая голубика! Кустики похожи, листики похожи, ягоды похожи. Ягоды как ягоды: чёрные, круглые, частые… Наглотаешься с охотки, а потом только поймёшь, что вместо черники на голубику набрёл! Голубики-то в лесу больше.

Но заметили также охотники, что чем больше подрастают глухарята, тем чаще у них в зобишках черника попадается. Практика на пользу идёт!

Приятный предмет — ягодознание. Но и его без труда не возьмёшь.

Зато лапки крепнут, крылья растут; сам глухарёнок становится как ягодка наливная. С такой силой да ловкостью и другие предметы легче одолевать. И хищниковедение и пряткоумение.

Учатся глухарята, умнеют.

И становятся взрослыми.

Незваные гости

Пробил дятел в кленовой коре дырочку — напился сладкого сока.

За дятлом долгохвостая синица прилетела — тоже носик помочила. За долгохвостой — лазоревка: три капельки выпила.

Улетели птицы — насекомыши собрались. Мухи прилетели. Две бабочки крапивницы. Траурница красавица.

Все сладкий сок сосут — улетать не собираются.

Муравьишка приполз — усами шевелит.

Комарик прилетел — долгими ногами в патоке увяз.

Может, и ещё кто-нибудь притащился бы, да тут опять дятел — порх! Гости незваные — кто куда.

Муравей замешкался — дятлу на язык прилип.

Запил дятел кислого гостя сладким соком.

А улетел дятел — гости опять тут как тут.

За долгохвостой синицей — лазоревка. За лазоревкой — мухи и бабочки. За бабочками комарик. За комаром — муравей.

Гости не гордые.

Хоть и незваные, а хочется им сладенького. Кому сладенького-то не хочется?

Тонкое блюдо

Хороши муравьиные куколки. Они, наверное, как печенье зефир — так и тают на языке.

Неплохи голые зелёные гусеницы: мягкие, вкусные. Птицы хорошо это знают и балуют своих птенцов вкусной и нежной едой.

Но синице-гренадёрке эта еда кажется грубой. Вертится она около своих птенцов, не знает уж, чем их и угостить. Птенцы-то с горошину: рот да живот. Слепые ещё: что в рот ни сунь, — всё бы пошло. Проглотили бы и куколку, гусеничку, ещё бы попросили. Так нет, такая пища для её драгоценных детей не подходит. Подавай ей соки. Не виноградный, не вишнёвый, не помидорный, не морковный, не апельсиновый, не земляничный. Подавай паучиный сок! Носит гренадёрка птенцам пауков и выдавливает их прямо птенцам в рот.

Растут птенцы не по дням, а по часам. Растут, хорошеют, толстеют. Да так, что становятся перед вылетом больше своей мамы.

Сок есть сок. Хоть и паучиный.

Медовый дождь

Нет над лесом туч, — а дождь идёт. Шуршит по листьям, листья становятся блестящими. С листьев дождинки скатываются на траву.

Я посмотрел на небо в лесной просвет, и мне на лицо тоже упали тёплые капли. Капли я вытер ладонью и вдруг почувствовал на губах вкус мёда!

Я выставил под дождь ладонь и потом лизнул ладонь языком. Сладко!

Я сорвал мокрый лист и приложил к губам. Мёд!