Силуэты на облаках, стр. 17
Кто такого увидит, сразу подумает: «Ишь зяблик какой! Чуть солнце за тучку, а он уже и нахохлился, задрожал!»
Вот почему зяблик стал зябликом!
У всех у них такая повадка: солнце за тучу, зяблики за своё «трю».
И ведь не от холода: зимой-то и похолоднее бывает.
Разные на этот счёт есть догадки. Кто говорит — у гнезда беспокоится, кто — перед дождём так кричит. А по-моему, недоволен он, что солнце спряталось. Скучно ему без солнца. Не поётся! Вот он и брюзжит!
Впрочем, может, и я ошибаюсь. Разузнайте-ка лучше сами. Не всё же вам готовенькое в рот класть!
Приёмыш
Отстал птенец от своих, остался в лесу один — слабый и неумелый. Один аппетит хоть куда.
Раньше от мягкой гусенички нос отворачивал, а теперь и колючему жуку бы рад. По вечерам, бывало, все садились рядком, крылышко к крылышку, весело и тепло. А сейчас один, страшно и холодно.
Зовёшь — не отзываются, кричишь — молчат. Вон сколько птиц в лесу, а ты как в пустыне.
Но повезло сироте: увязался он за семьёй славок. С куста на куст с ними перепорхнул и стал своим. Пискнул — ответили. Рот разинул — сунули в рот.
Стал он у славкиных детей вроде няньки. Чуть холодно — они к нему. Сядут рядком — всем тепло. Старым-то славкам с малышами возиться некогда: едва успевают для них корм добывать.
Так и стал приёмыш жить. Совсем другое дело теперь. Не только жук — и гусеничка перепадает. Спит со всеми, крылышко к крылышку. Крикнет — ответят, позовёт — отзовутся. Не то что один в лесу.
Сытно, тепло и весело.
Клюв твердеет, крылья растут.
Чего ещё птенцу надо?
Плясунья
Ну и погодка, чтоб ей ни дна ни покрышки!
Дождь, слякоть, холод, прямо — бррр!.. В такую погоду добрый хозяин собаку из дому не выпустит.
Решил и я свою не выпускать. Пусть дома сидит, греется. А сам взял ружьё, взял бинокль, оделся потеплее, надвинул на лоб капюшон — и пошёл! Любопытно всё-таки поглядеть, что в такую непогоду делает зверьё.
И только вышел за околицу, вижу — лиса! Мышкует — промышляет мышей. Рыскает по жнивью — спина дугой, голова и хвост к земле — ну чистое коромысло!
Вот легла на брюхо, ушки торчком — и поползла: видно, мышей-полёвок заслышала. Сейчас они то и дело вылезают из норок — собирают себе зерно на зиму.
Вдруг вскинулась лиска на дыбки, потом пала передними ногами и носом на землю, рванула — вверх взлетел чёрный комочек. Лиса разинула зубастую пастишку, поймала мышь на лету. И проглотила, даже не разжевав.
Да вдруг и заплясала!
Подскакивает на всех четырёх, как на пружинках. То вдруг на одних задних запрыгает, как цирковая собачка — вверх-вниз, вверх-вниз! Хвостом машет, розовый язычок от усердия высунула.
Я давно лежу, в бинокль за ней наблюдая. Ухо у самой земли — слышу, как она лапками топочет. Сам весь в грязи вымазался.
А чего она пляшет — не пойму! В такую погоду только дома сидеть, в тёплой, сухой норе! А она вон чего выкомаривает, фокусы какие ногами выделывает!
Надоело мне мокнуть — вскочил я во весь рост. Лиса увидала — тявкнула с испугу. Может, даже язык прикусила. Шасть в кусты, — только я её и видел!
Обошёл я жнивьё и, как лиса, всё себе под ноги гляжу.
Ничего примечательного: размокшая от дождей земля, порыжелые стебли.
Лёг тогда по-лисьему на живот: не увижу ли так чего?
Вижу много мышиных норок. Слышу: в норках мыши пищат.
Тогда вскочил я на ноги и давай лисий танец отплясывать! На месте подскакиваю, ногами топочу.
Тут как поскачут из-под земли перепуганные мыши-полёвки! Из стороны в сторону шарахаются, друг с другом сшибаются, пищат пронзительно… Эх, был бы я лисой, так…
Да что тут говорить: понял я, какую охоту испортил лисичке. Плясала — не баловала, мышей из их норок выгоняла… Был бы тут пир на весь мир!
Оказывается, вон какие звериные штучки можно узнать в такую погоду: лисьи пляски!
Плюнул бы я на дождь и на холод, пошёл бы других зверей наблюдать, да собаку свою пожалел.
Зря её с собою не взял.
Скучает, поди, в тепле-то под крышей.
Чижик
Ласточка день начинает, соловей кончает. А между ласточкой и соловьем любит петь скворец. В песне скворчиной чего не услышишь: есть там и ласточка, есть соловей и много других птиц. И никого это не удивляет: все знают, что скворец пересмешник.
Знали это и мы, но скворец нас удивил. Сидел он на лиловой олышинке у дома, взмахивал крыльями и насвистывал «Чижика»! Здорово так высвистывал: «Чижик, чижик, где ты был?» Потом разная скворчиная болтовня, тягучий печальный свист, и опять бодро и весело: «Чижик, чижик, где ты был?»
Мы постучали в дверь ближнего дома. Вышел паренёк, посмотрел на нас, потом на скворца и сказал:
— Мой скворчик. Я научил.
Случилось всё так. Выпал прошлым летом из скворечни голопузый скворчонок. Мальчонка хотел его назад положить, да не смог: уж больно тонок был у скворечни шест. Стал он кормить сироту рубленым яйцом и творогом. Скворчонок быстро рос и скоро стал есть сам: кормилец за стол — приемыш на стол, поилец за чай — скворчонок в чай. Тут обоих из-за стола долой!
Сидит кормилец в углу и «Чижика» под нос свистит. Сидит скворчонок у него, на плече и прямо в рот смотрит. Сидел так, смотрел, да и сам «Чижика» выучил! И назвали за это скворчонка Чижиком.
Осенью дикие скворцы сбились в стаи и потянули на юг. Жалко мальчишке стало Чижика, вынес он его на луг и подпустил к дикой стайке. Прошумели птичьи крылья, и нет никого.
Долго тянулась зима. Мальчишка скучал без скворца и один насвистывал «Чижика». А скворец его не забыл: примчался весной жив и здоров!
Слушали мы скворца до соловьиного часа. Не близка была его дорога домой: крошечная птаха и необъятный горизонт. Где, бродяжка, зиму зимовал, какие земли видел? Чижик, Чижик, где ты был?
Без слов
— Чего они, дурачки, меня боятся? — спросила Люся.
— Кто боится тебя? — спросил я.
— Воробьи.
В скверике прыгали воробьи. Люся кидала им крошки, а они в страхе улетали.
— Почему они улетают? — удивлялась Люся. Загадала девочка мне загадку! Действительно — почему?
Раньше я не думал об этом: боятся и боятся. На то они и дикие птицы. Но вот девочка хочет их накормить, воробьи голодны. Но они улетают. Почему?
— Почему они меня боятся? Я ведь никогда их не обижала! — говорит Люся.
— Ты не виновата, — успокаиваю я её.
— А кто виноват?
— Мы виноваты. Все-все. Одни — потому что птиц обижали, другие — потому, что позволяли обижать.
— Но за что же их обижать? Они ведь маленькие…
— Ничего, — сказал я Люсе. — Ты бросай и бросай им крошки, и они поймут, что ты им друг.
— Вы думаете, они поймут?
— Непременно поймут! Ведь поняли же они, что надо спасаться, когда в них кидают камни.
— Я им скажу, что я бросаю не камни, а крошки!
— Ничего не нужно говорить, Люся. Они поймут без слов.
— Без слов? А я-то думала, что они дурачки! — сказала Люся.
Птицы поняли Люсю.
Тайна скворечника
В галочниках живут галки, в синичниках — синицы. А в скворечниках должны быть скворцы. Всё ясно и просто. Но в лесу редко бывает просто…
Знал я один скворечник, в котором жила… сосновая шишка! Она высовывалась из летка и шевелилась!
Помню, когда я подошёл к своречнику, шишка в летке вдруг задёргалась и… спряталась!
Я быстро шагнул за дерево и стал ждать. Напрасно!
Лесные тайны так походя не разгадываются. Лесные тайны прячутся в дождях и туманах, скрываются за буреломы и болота. Каждая за семью замками. И первый замок — это комары, они испытывают терпение.