Лесные сказки, стр. 6
Размахнулся я корзиночкой, что была у меня приготовлена для будущих моих воспитанников-птенчиков, и закинул её далеко в траву.
А сам пошёл в деревню — щеночка себе доставать.
Щенок ни прятаться не умеет, ни плавать. И непослушный. Вот и буду его учить.
Как медведь сам себя напугал
Вошёл в тёмный лес медведь — хрустнула под тяжёлой лапой валежина. Испугалась белка на ёлке — выронила из лапок шишку.
Упала шишка — угодила зайцу в лоб.
Сорвался заяц с лёжки — помчался в гущину.
На тетеревиный выводок наскочил — переполошил всех до смерти. Сойку из-под кустов выпугнул. Сороке на глаза попался — та крик подняла на весь лес.
У лосей уши чуткие, слышат: сорока стрекочет! Не иначе, охотников видит. Пошли лоси по лесу кусты ломать!
Журавлей на болоте вспугнули — те закурлыкали. Кроншнепы закружили, засвистели уныло.
Остановился медведь, насторожил уши.
Недоброе творится в лесу: белка стрекочет, сорока и сойка трещат, лоси кусты ломают, болотные птицы кричат тревожно. И позади кто-то топочет!
Не уйти ли подобру-поздорову?
Рявкнул медведь, уши прижал да как даст стрекача!
Эх, знать бы ему, что позади-то заяц топотал, тот самый, которому белка шишкой в лоб угодила.
Так сам себя медведь напугал, сам себя из тёмного леса выгнал. Одни следы на грязи остались.
Топик и Катя
Дикого сорочонка назвали Катей, а крольчонка домашнего — Топиком. Посадили домашнего Топика и дикую Катю вместе.
Катя сразу же клюнула Топика в глаз, а он стукнул её лапой. Но скоро они подружились и зажили душа в душу: душа птичья и душа звериная. Стали две сироты друг у друга учиться.
Топик стрижёт травинки, и Катя, на него глядя, начинает травинки щипать. Ногами упирается, головой трясёт — тянет изо всех своих птенцовых сил. Топик нору роет — Катя рядом крутится, тычет носом в землю, помогает рыть.
Зато когда Катя забирается на грядку с густым мокрым салатом и начинает в нём купаться — трепыхаться и подскакивать, — к ней на обучение ковыляет Топик. Но ученик он ленивый: сырость ему не нравится, купаться он не любит и поэтому просто начинает салат грызть.
Катя же научила Топика воровать с грядок и землянику. Глядя на неё, и он стал объедать спелые ягоды. Но тут мы брали веник и прогоняли обоих.
Очень любили Катя и Топик играть в догонялки. Для начала Катя взбиралась Топику на спину и начинала долбить в макушку и щипать за уши. Когда терпение у Топика лопалось, он вскакивал и пытался удрать. Со всех своих двух ног с отчаянным криком, помогая куцыми крыльями, пускалась вдогонку Катя. Начиналась беготня и возня.
Однажды, гоняясь за Топиком, Катя вдруг взлетела. Так Топик научил Катю летать. А сам потом научился от неё таким прыжкам, что никакие собаки стали ему не страшны.
Так вот и жили Катя и Топ. Днём играли, ночью спали на огороде. Топик в укропе, а Катя на грядке с луком. И так пропахли укропом и луком, что даже собаки, глядя на них, чихали.
Непослушные малыши
Сидел Медведь на поляне, пень крошил. Прискакал Заяц и говорит:
— Беспорядки, Медведь, в лесу. Малые старых не слушают. Вовсе от лап отбились.
— Как так?! — рявкнул Медведь.
— Да уж так! — отвечает Заяц. — Бунтуют, огрызаются. Всё по-своему норовят. Во все стороны разбегаются.
— А может, они того… выросли?
— Куда там: голопузые, короткохвостые, желторотые!
— А может, пусть их бегут?
— Мамы лесные обижаются. У Зайчихи семеро было — ни одного не осталось. Кричит: «Вы куда, лопоухие, потопали — вот вас лиса услышит!» А они в ответ: «А мы сами с ушами!»
— Н-да, — проворчал Медведь. — Ну что ж, Заяц, пойдём поглядим, что к чему.
Пошли Медведь и Заяц по лесам, полям и болотам. Только зашли в лес густой — слышат:
— Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, я от мамы ушёл, я от папы ушёл!
— Это что ещё за колобок объявился? — рявкнул Медведь.
— И совсем я не колобок! Я солидный взрослый Бельчонок.
— А почему тогда у тебя хвост куцый? Отвечай: сколько тебе годов?
— Не сердись, дяденька Медведь. Годов мне ещё ни одного. И с полгода не наберётся. Да только вы, медведи, живёте шестьдесят лет, а мы, белки, от силы десять. И выходит, что мне, полугодке, на ваш медвежий счёт — ровно три года! Вспомни-ка, Медведь, себя в три годочка. Небось тоже от медведицы стрекача задал?
— Что правда, то правда! — проворчал Медведь. — Год ещё, помню, в пестунах-няньках ходил, а потом сбежа-а-ал. Да на радостях, помню, улей разворотил. Ох и покатались же на мне пчелы тогда — посейчас бока чешутся!
Пошагали Медведь с Зайцем дальше. Вышли на опушку и слышат:
— Я, конечно, всех умней. Домик рою меж корней!
— Это ещё что за поросёнок в лесу? — взревел Медведь. — Подать мне сюда этого киногероя!
— Я, уважаемый Медведь, не поросёнок, я почти взрослый самостоятельный Бурундук. Не грубите — я укусить могу!
— Отвечай, Бурундук, почему от матери убежал?
— А потому и убежал, что пора! Осень на носу, о норе, о запасах на зиму пора думать. Вот выройте вы с Зайцем для меня нору, набейте кладовую орехами, тогда я с мамой до самого снега в обнимку готов сидеть. Тебе, Медведь, зимой забот нету: спишь да лапу сосёшь!
— Хоть я лапу и не сосу, а правда! Забот у меня зимой мало, — пробурчал Медведь. — Идём, Заяц, дальше.
Пришли Медведь и Заяц на болото, слышат:
— Хоть мал, да удал, переплыл канал. Поселился у тёти в болоте.
— Слышишь, как похваляется? — зашептал Заяц. — Из дома удрал да ещё и песни поёт!
Рыкнул Медведь:
— Ты почему из дома удрал, ты почему с матерью не живёшь?
— Не рычи, Медведь, сперва узнай, что к чему! Первенец я у мамы: нельзя мне с ней вместе жить.
— Как так — нельзя? — не унимается Медведь. — Первенцы у матерей завсегда первые любимчики, над ними они больше всего трясутся!
— Трясутся, да не все! — отвечает Крысёнок. — Мама моя, старая Водяная крыса, за лето три раза крысят приносила. Две дюжины нас уже. Если всем вместе жить, то ни места, ни еды не хватит. Хочешь не хочешь, а расселяйся. Вот как, Медведушко!
Почесал Медведь щёку, посмотрел на Зайца сердито:
— Оторвал ты меня, Заяц, без толку от серьёзного дела! Всполошил по-пустому. Всё в лесу идёт как тому и положено: старые старятся, молодые растут. Осень, косой, не за горами, самое время возмужания и расселения. И быть по сему!
Поганки
Назвали птицу «поганкой» — а за что? За то, что она, видите ли, не съедобная. А красота?
Ловил я рыбу на озере. Вдруг наползла лиловая туча, заворочался гром, заморгали молнии. Пришлось сматывать удочки. Но вижу я вдруг, как из густого чакана — озёрной травы — выплывают на чистую воду поганки. Поганка-папа, поганка-мама и крошечные — с жука! — поганчики.
Поганка-папа выплыл на середину плёса, скосил глаза в небо: нет ли в небе луня? Поганка-мама побарахталась в воде, словно курица в пыли, да вдруг и ушла под воду. Мохнатенькие поганчики, как водяные жуки-вертячки, растерянно закружили по воде. Пробовали и они нырять, но были такие лёгкие, что сразу выскакивали из воды, как пробки.
Тут мама вынырнула, поганчики успокоились и стали играть в пятнашки, гоняясь и шлёпая по воде культяпками крыльев.