Без надежды, стр. 42

Холдер кривит рот и запускает руку себе в волосы.

– Скай… – начинает он.

Он даже не смотрит на меня. Он смущен и встревожен, и он… лгал мне. Он что-то утаивает и боится мне рассказать.

Он меня знает. Откуда же он меня знает и почему, черт возьми, не сказал?

Мне вдруг становится дурно. Я бегу мимо него и открываю дверь на той стороне коридора. Слава богу, это ванная. Я запираюсь и бросаю фотографию на столешницу, а сама валюсь прямо на пол.

Мое сознание начинают затоплять образы и воспоминания, словно открылся шлюз. Воспоминания о нем, о ней, о нас троих. Воспоминания о том, как мы играли, ужинали в их доме, о том, что мы с Лесс были неразлучны. Я была такой маленькой, я даже не помню, откуда их знала, но я любила их. Обоих. К воспоминаниям теперь примешивается печаль оттого, что Лесли, которую я знала маленькой девочкой, больше нет на свете. Мне вдруг становится тяжело оттого, что она умерла, но не за себя. Не за Скай, а за ту маленькую девочку, которой я была, и ее печаль от потери Лесли каким-то образом передается мне.

Как же я не догадалась? Как не вспомнила его при первой встрече?

– Скай, открой дверь. Пожалуйста.

Я прислоняюсь к стене. Это уже слишком. Воспоминания, эмоции и печаль… Это чересчур.

– Детка, прошу тебя. Нам надо поговорить, а я не могу отсюда. Пожалуйста, открой дверь.

Он знал. Когда впервые увидел меня в продуктовом магазине, то сразу узнал. А когда увидел мой браслет… понял, что мне дала его Лесли. Он видел, что я ношу его, и все понял.

Печаль и смятение скоро переходят в гнев, и я рывком встаю с пола и устремляюсь к двери ванной. Холдер упирается руками в косяк и смотрит прямо на меня, но мне чудится, будто я не знаю, кто он такой. Я уже не понимаю, где настоящее в наших отношениях, а где фальшивка. Не знаю, имеют ли отношение его чувства к жизни со мной или с той маленькой девочкой, которой я когда-то была.

Я должна выяснить. Мне надо знать, кем она была. Кем была я. Подавляя в себе страх, я задаю вопрос, ответ на который, наверно, уже знаю:

– Кто такая Хоуп? – Суровое выражение его лица не меняется, и я спрашиваю еще раз, уже громче: – Кто, черт возьми, эта Хоуп?

Он не сводит с меня взгляда и держится за косяк, но ответить не может. По какой-то причине он не хочет, чтобы я знала. Не хочет, чтобы я вспомнила, кем была. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сдержать слезы. Я слишком напугана, чтобы сказать это, потому что не хочу знать ответа.

– Это я? – дрожащим от волнения голосом спрашиваю я. – Холдер… я и есть Хоуп?

Он коротко вздыхает и возводит глаза к потолку, словно борется со слезами. Смежив веки, упирается лбом в свою руку и перед тем, как взглянуть на меня, вздыхает:

– Да.

Воздух вокруг меня сгущается. Он такой плотный, что я не могу его вдохнуть. Я стою перед Холдером, не в силах пошевелиться. Все вокруг затихает, только голова у меня гудит от мыслей, вопросов и обрывков неотступных воспоминаний. Я не знаю, что мне делать – плакать, кричать, заснуть или бежать прочь.

Мне надо выйти на улицу. Мне мерещится, что Холдер вместе с ванной и всем проклятым домом надвигаются на меня, и мне необходимо убраться, чтобы выбросить все это из головы. Я хочу одного: избавиться от этого.

Я прохожу мимо него, и он пытается схватить меня за руку, но я отдергиваю ее.

– Скай, подожди! – кричит он вдогонку.

Я добегаю до лестницы и быстро спускаюсь, прыгая через две ступеньки. Я слышу, что он бежит за мной, и прибавляю шагу, но оступаюсь и, отпустив перила, падаю вперед, на пол у подножия лестницы.

– Скай! – вскрикивает Холдер.

Я пытаюсь подняться, но он уже стоит на коленях, обхватив меня руками. Я отталкиваю его, чтобы он отпустил и я смогла выбежать наружу. Он не двигается с места.

– На улицу, – задыхаясь, говорю я. – Мне просто надо на улицу. Прошу тебя, Холдер.

Я чувствую, что он сопротивляется, не хочет меня отпускать. Но все же неохотно отодвигается и смотрит, стараясь заглянуть в глаза:

– Не убегай, Скай. Иди на улицу, но не уходи, пожалуйста. Нам надо поговорить.

Я киваю, и он отпускает меня и помогает подняться. Выйдя на лужайку перед домом, я завожу руки за голову и глубоко вдыхаю прохладный воздух. Смотрю на звезды. Как бы мне хотелось быть там, а не здесь, внизу! Я не хочу, чтобы вспомнилось что-то еще, потому что за каждым обескураживающим эпизодом возникает обескураживающий вопрос. Я не понимаю, откуда я знаю Холдера. Не понимаю, почему он скрывал это. Не понимаю, почему я Хоуп, если помню, что меня всегда звали Скай. Не понимаю, почему Карен говорила, что при рождении мне дали имя Скай, если на самом деле это не так. То, что все эти годы казалось мне понятным и стабильным, рушится в одночасье, приоткрывая вещи, о которых не хочется знать. Мне все время лгут, и я страшно боюсь узнать истину.

Я стою уже, кажется, целую вечность, пытаясь разобраться, хотя и не очень представляю в чем. Надо поговорить с Холдером и выяснить, что знает он, но я обижена. Не хочу его видеть, он слишком долго скрывал эту тайну. Все, что происходило между нами, одна видимость.

После нынешних откровений я совершенно вымотана. Мне хочется просто пойти домой и лечь спать. Прежде чем мы станем разбираться, почему он не сказал, что знал меня ребенком, мне надо хорошенько выспаться. Не понимаю, зачем ему понадобилось скрывать это от меня.

Я поворачиваюсь и иду обратно к дому. Холдер стоит на пороге и смотрит на меня. Отступает в сторону, и я направляюсь прямо на кухню к холодильнику. Во рту пересохло. Взяв бутылку воды, делаю несколько глотков. Ставлю на стойку и смотрю на него:

– Отвези меня домой.

Он не спорит, берет со столика ключи и делает знак идти за ним. Когда я сажусь в машину, он молча выруливает на трассу.

Мы проезжаем поворот, и становится ясно, что Холдер не собирается везти меня домой. Я искоса гляжу на него, но он пристально смотрит на дорогу.

– Отвези меня домой, – повторяю я.

– Нам надо поговорить, Скай. Я знаю, у тебя есть вопросы.

Конечно есть. У меня миллион вопросов, но я надеялась, он даст мне выспаться, чтобы потом я сама поискала ответы. Но, похоже, мое желание его не волнует. Я нехотя отстегиваю ремень безопасности и, повернувшись к Холдеру, приваливаюсь к дверце. Если он не дает мне освоиться постепенно, я выложу одним махом. Но я собираюсь управиться поскорее, потому что хочу домой.

– Отлично, – упрямо говорю я. – Давай покончим с этим. Почему ты врал мне целых два месяца? Почему мой браслет взбесил тебя до того, что ты неделями не разговаривал со мной? И почему при первом знакомстве ты попросту не сказал, кто я такая на самом деле? Потому что ты знал, Холдер. Знал, кто я такая, и почему-то решил, что будет весело подурачить меня, пока я не догадаюсь. Я хоть нравлюсь тебе? Стоила ли игра того, чтобы обидеть меня так, как в жизни не обижали? Потому что случилось именно это, – не унимаюсь я, рассвирепев до трясучки. Наконец я разражаюсь слезами, с которыми уже долго борюсь и устала. Вытираю слезы и тихо произношу: – Ты обидел меня, Холдер. Очень сильно. Ты обещал всегда быть честным со мной.

Я никак не могу говорить громче. Выходит настолько тихо, что я не знаю, слышит ли он. Холдер продолжает пялиться на дорогу, как полный придурок, каким он и является. Я зажмуриваюсь и, скрестив руки на груди, приваливаюсь к спинке сиденья. Смотрю в окно и проклинаю судьбу за то, что свела меня с этим безнадежным типом, который того и гляди погубит меня.

Он продолжает рулить, не отвечая ни на одну мою реплику, поэтому мне остается выдавить жалкий смешок.

– Ты действительно безнадежен, – бормочу я.

Тринадцатью годами раньше

– Мне надо пописать, – хихикает она.

Мы сидим, скорчившись под крыльцом, ожидая, когда Дин придет нас искать. Я люблю играть в прятки, но мне больше нравится, когда прячусь я сама. Незачем им догадываться, что я еще не умею считать. Когда они идут прятаться, Дин всегда велит мне досчитать до двадцати, но я не умею. Поэтому я просто стою с закрытыми глазами и притворяюсь, будто считаю. Оба они уже ходят в школу, а я пойду только в следующем году.