Смерть Хаоса, стр. 126

– Ты отстояла целостность Кифроса задолго до того, как я здесь объявился. И прогнала хидленцев, когда я валялся в повозке.

– Это все в прошлом.

– Ты ведь все время твердишь, что я должен прекратить совершать подвиги. Но все, что мы делаем, не ограничено во времени. Это касается и меня, и тебя.

– Что-то не верится.

Я вздохнул.

– Не понимаю я тебя, – сказала Кристал, помолчав. – Ты делаешь прекрасные вещи и беспокоишься о том, чтобы у кур был курятник, а у бездомных детишек – крыша над головой. А потом запросто уничтожаешь тысячи людей и как ни в чем не бывало заявляешь, что дальше будет еще хуже.

– Ты тоже убиваешь людей.

– Мечом. Я не устраиваю бойню и не забиваю их сотнями и тысячами, как скот. Для меня и враги – люди.

– Для меня тоже. Мне тоже больно, когда они погибают. И больно видеть груды камней там, где стояли дома.

– Но тебя это, похоже, не останавливает.

– Тебя тоже кровь никогда не смущала.

– Мне нужно встретиться с Субреллой и Каси, – холодно сказала она и ушла.

Я подошел к окну и принялся разглядывать уже начавшие покрываться ржавчиной корабельные корпуса. В чем дело, почему Кристал наскакивает на меня с такой яростью? Смерть есть смерть, мертвец есть мертвец, и не все ли равно, кто как умер?

Гораздо важнее понять, что я могу сделать.

CVIII

Похоже, с этим я решительно ничего не мог поделать. Каждый наш разговор заканчивался спором, так что мне даже стало боязно открывать в присутствии Кристал рот. Видел я ее теперь только по ночам, но и в постели между нами сохранялась стена.

Это, разумеется, не могло не злить.

– А знаешь, у тебя стало получаться лучше, – сказал мне как-то Валдейн, наблюдавший за моим учебным поединком с Тамрой.

– Правда?

– Точно, – подтвердила и сама Тамра. – У тебя появилась злость: я едва отбивалась.

– Мне бы не хотелось оказаться поблизости от него, когда он злится, – сказал Валдейн.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал я Тамре.

– Ладно. – Она взглянула на Валдейна, и тот, улыбнувшись, удалился на другую сторону внутреннего двора.

– В чем дело?

– В Кристал.

– Это и так понятно. От вас обоих веет холодом, как от Крыши Мира.

– А когда мы пытаемся объясниться, становится еще хуже.

– Проблема проста, – пожала плечами Тамра. – Другое дело, что мне неизвестно, как ее решать.

– Мне она не кажется простой.

– И тем не менее все дело в том, что ты полюбил Кристал, когда она уже повзрослела, а ты еще нет.

Я хмыкнул.

– Конечно, ты был и остаешься героем и стараешься повзрослеть, да только попусту. А Кристал не понимает, что тебе никак не удается повзрослеть, при всех твоих успехах. Сам подумай, она командующая самодержицы, но ты уже сделал для Кифроса больше нее. Ты искусный мастер, которого все уважают и который зарабатывает хорошие деньги. И бойцом ты становишься превосходным, хотя и отказываешься это признавать. И ты, как все юнцы, нуждаешься в похвале, которую, впрочем, вполне заслуживаешь.

– Но не могу же я, как она, делать изо дня в день одно и то же?

– Она была бы рада услышать, что ты всю рутину оставляешь на ее долю.

– Я не это имел в виду.

– Что сказал, то и имел в виду. Но даже это неправда. В работе столяра полно нудной рутины, но и в этом ты ее превосходишь. Так что… понимаешь, что у меня нет ответа?

– Да, не очень-то ты мне помогла.

– Я и не могла. Никто тебе не поможет, кроме тебя самого.

Мне, однако, пришло в голову поговорить на эту тему и с Дайалой, однако прежде чем я нашел ее, меня перехватил Джастин: оказалось, что самодержица хотела услышать мой доклад. Кристал на совещании не было, но Джастин пояснил, что я слишком часто переадресовываю свои ответы ей. А Каси захотелось услышать именно мое мнение.

Все это было слишком сложно и не очень понятно. После совещания я снова попытался найти Дайалу, но они с Джастином куда-то запропастились, и мне не осталось ничего другого, как перекусить и взяться за «Начала Гармонии». А потом пришло в голову принести из конюшни инструменты: мог же я помочь в восстановлении города.

В результате к Дайале я постучался лишь ближе к вечеру.

На лице друиды еще оставались морщинки, но древней она уже не казалась.

– Неплохо выглядишь.

– Рада, что уже не гожусь на корм червям.

Я покраснел.

– Чем могу помочь?

– Ну… вы с Джастином всегда понимаете друг друга, а мы с Кристал слова не скажем, чтобы не поспорить. И чем дальше, тем все у нас хуже.

– Думаешь, я могу помочь?

– А кто еще?

– Ты покинул Отшельничий, потому что не желал принимать чужие слова на веру. А чем мои лучше?

Я вздохнул, чуть ли не жалея, что сюда пришел.

– Ладно, садись.

Я плюхнулся на табурет, а она села прямо на пол.

– Тебе кажется, Кристал тебя не понимает?

– Понимала бы, так знала бы, как я ее люблю.

Дайала рассмеялась.

– В основе любви лежит не понимание, а приятие.

Вид у меня, надо думать, был дурацкий.

– Ну, – зашла она с другого конца, – Джастин во всем этом понимает больше моего. Но ты ведь не пришел к нему.

Я подумал.

– Ты хочешь сказать, что Кристал понимает меня, но не может принять того, что я делаю?

– Может быть. Понимание полезно, но лишь если ведет к приятию. Ибо иначе оно ведет к хаосу.

– Как мы можем принять друг друга, когда почти не разговариваем?

– Мне надо потолковать с Джастином, – вдруг сказала друида и, как была босая, выскользнула из комнаты.

Отсутствовала она недолго. А когда вернулась, сказала:

– Может, я ошибаюсь, но… Джастин так не думает…

Она взглянула мне в глаза, и я провалился в глубины ада демонов. Конечно, там мне бывать не приходилось, но именно таким я его себе представлял: боль, мука и долгие, долгие века…

Мне пришлось встать, но глаз я не закрыл.

Наконец Дайала вздохнула:

– Джастин был прав. Садись.

Я сел, заранее чувствуя: то, что услышу, мне совсем не понравится.

– Леррис, Джастин говорит, что ты можешь умереть молодым, моложе, чем положено от природы, и оставить по себе добрую память. Или превратиться в величайшего мага всех времен, но сделать мир хуже, чем он сейчас. Поведав тебе это, мы надеемся избавить мир от мучений. И тебя тоже.

– Меня?

– Единственное, что нужно тебе, дабы стать величайшим магом, это покинуть и Кифрос, и Отшельничий. Остальное произойдет само собой.

– А если меня не устраивает ни то ни другое? Почему не стать великим, сохранив к себе доброе отношение?

– Это нарушит Равновесие. Во всяком случае сейчас.

– Дерьмо это, а не Равновесие. Ты не лучше моего отца или Джастина, которые говорят только то, что может побудить меня выполнять их волю.

Я шагнул к двери, но оглянулся и увидел Дайалу, заключенную в кокон темноты, уходящей глубоко в землю. И понял: она друида, а друиды не лгут. И я вернулся на табурет.

– Ты великодушен в душе и ждешь от Кристал признания этого. И готов жертвовать собой, но не только из великодушия, но и ради похвалы.

Я поежился.

– Истинное же добро выше похвал. Его надо творить, даже когда тебя проклинают. А это тем труднее, чем могущественнее ты становишься.

Я поежился снова.

– Чем ты сильнее, тем труднее быть честным по отношению к себе. А лишившись честности, ты проиграешь. Как Антонин или некогда смиренный Саммел.

– Но как сохранить честность?

– А готов ты принять чужое суждение? Целиком и полностью так, что его не избежать. Готов заплатить такую цену?

– Твое суждение?

– Нет. Я давно связана с чужим суждением. Как и Джастин.

– Ты хочешь связать нас с Кристал теми же узами, какие есть между тобой и Джастином?

– Ничего я не хочу. И связать тебя нельзя, ты слишком могуч, чтобы слушать любого, кого не захочешь слушать сам. Вот если захочешь… другое дело. Но имей в виду: мы с Джастином – одно целое. Если умрет один из нас, умрет и другой. Боль одного – это боль другого.