Подобно войне за веру, стр. 48

– Это правда. Вам не нравится лгать, верно?

– Не нравится, – признал Тристин.

– Вы знаете, почему не любите лжи?

– Не вполне. Разве что, при этом чувствуешь неловкость.

– Итак. Вы живете в обществе, которое требует воровства, и отказываетесь признать, что вы вор. Вы живете в обществе, которое поощряет ложь, но избегаете ее. Разве если кто-то живет в обществе, где воровство необходимо, но отказывается признать это, то он не лжет? Вы не лжец?

– Я пытаюсь не быть им.

– Вы вор?

– Я думал, мы согласились, что разум по природе своей требует некоего рода воровства.

– Не помню, чтобы мы согласились, точнее, ваша нынешняя трактовка прозвучала иначе, чем предыдущая формулировка, после которой мы прервали собеседование. Вы вор?

– Я не вполне понимаю, что вы называете воровством, – медленно произнес Тристин.

– Отложим это на миг. Есть старое изречение: Сила творит Благо.

– Не припоминаю, – Тристин промолчал и облизал губы. – Сила это Право?

– Есть разница между благом и правом?

– Не убежден, что люди думают, будто Благо это всегда Право.

– Как вы это объясните?

– Многие люди чувствуют: то, во что они верят, есть благо. Бедный всегда скажет, что все должны быть богаты, но Великая Погибель показала, что у любого мира есть предел. Никому не дано право разрушать экологию любого мира… – Тристин умолк, осознав, что ему неловко говорить о разрушении экологии, когда планетоформирование Хелконьи – разрушение одной экологии для замены ее другой. И даже в его понимании это воровство.

– Вы опять расстроены.

Тристин ничего не сказал. Что бы он ни добавил, будет только хуже.

– Думаю, этого достаточно, лейтенант. И попросил бы, чтобы вы еще подумали о воровстве. И о том, абсолютно ли любое благо. – Гере встал.

– Конечно, нет.

– Тогда почему вы, люди, пытаетесь навязать такие абсолюты другим, даже применяя силу? И почему вы настойчиво отказываетесь идентифицировать себя в понятиях абсолютов, а сами между тем пытаетесь убедить других, чтобы они приняли эти абсолюты.

– Мы люди.

– Это хорошо? – Гере вышел из-за стола.

Тристин почувствовал, как коммуникационный экран, или что там еще было, исчез. Гере кивнул. Наконец Тристин повернулся, чтобы отворить дверь и обратиться к доктору Кинкаре, желая уйти, но зная, что вопросы, которые поднял фархкан, не забудутся. Во всяком случае, еще некоторое время. И это его тоже беспокоило.

Позднее, выходя из медцентра, он пытался избавиться от чувства, будто увяз в паутине из слов. Он все еще не понимал, чего хотят фархканы. Может, так и не поймет. Они могут внешне быть грубым подобием людей, но это не означает, что они думают по-человечески. А они, ясное дело, чего-то хотят. Вопрос, чего. И Тристин даже не знал, как подступиться к поиску ответа. И надо ли. И найдется ли у него время. Он чувствовал, что скоро у него останется одна задача – уцелеть, чего бы это ни стоило.

Ультина говорила что-то о жизни в настоящем, возможно, ему следует попытаться жить в нем хотя бы сейчас, пока Салья, их родители и он снова вместе. Он шагал к станции электродороги, и в голове его клубились мысли.

Глава 31

Тристин стоял у барьера высотой по грудь, подавшись вперед. Его руки покоились на золотых перилах, отшлифованных искусством, временем, стихиями и руками других людей. Ветер взметывал его короткие, как положено, волосы, взмывая вверх, прочь от воды и проносясь мимо обзорной площадки на краю Скал. Позади Тристина Скалы поднимались еще выше, почти до трех тысяч метров, но иззубренные вершины терялись в облаках, порождениях влаги темно-зеленых вод Палиенового моря. Под крутым обрывом, где-то метрах в пятистах от его подошв, волны бились о базальтовые стены, разбрызгивая мельчайшую пену на половину высоты Скал. Мерной чередой волны накатывали и разбивались о неровный камень.

Если цивилизация, домостроительство и садоводство более чем за восемь столетий изменили климат на суше, смягчив перепады температур, то почти за тысячу лет молодые и буйные воды не скруглили острые края Скал, хотя деревья укоренялись в прихотливых трещинах, которых не достигали шлепки слабосоленого моря.

– Мне никогда не надоедает смотреть на море. – Слова Тристина пропали в порывах ветра и шелесте волн внизу. – Это всегда помогает расслабиться.

– Возможно, это нечто в крови, – Салья поправила волосы, ненамного длинней, чем у брата. – Когда-то мы вышли из моря.

– Ага. Море и есть лоно природы.

Оба рассмеялись.

– А Шинджи любит океан? – Тристин помедлил. Должен любить, если он из Канеохе.

– Он говорит о времени, когда океаны появятся на Хелконье.

– Это еще нескоро случится.

– Нельзя жить без мечты.

Тристин кивнул.

– Полагаю, что да. Вам повезло: вы мечтаете об одном.

– Не совсем и не всегда, – не без иронии заметила сестра.

– О, и поэтому он все еще только друг и не больше?

– Примерно так, – Салья выпрямилась. – Если хочешь до обеда успеть заглянуть на рынок и посмотреть, нет ли там орехов карно, нам лучше бы вернуться к машине.

– Лады, – брат проследил еще за одним долгим валом, накатывавшим и вздымавшимся, кудрявившимся белой пеной, а затем взметнувшимся и разбившимся над неровными каменными клыками у основания Скал.

Тристин выпрямился и, повернувшись, зашагал прочь. По дороге он едва не налетел на смотрителя парка, стоявшего посреди мощеной дорожки, которая вела к стоянке машин. Правая рука этого темноглазого охранника покоилась на рукоятке шокера в кобуре.

– Я вижу, вы под впечатлением от вида моря. Он и впрямь потрясает, это совсем не то, что можно увидеть на любой другойпланете. – Охранник помедлил, прежде чем продолжить. – Могу я спросить, откуда вы?

– Из Камбрии, – ответил Тристин.

Салья о чем-то задумалась и в разговор не вступала.

– Камбрия довольно велика. Почти любой мог бы заявить, что он оттуда.

– Кедровые Сады, Кедровая Аллея, бульвар Солнечного Танца у Аллеи Хородиски. Там я вырос, и там все еще живут мои родители.

– Кедровые Сады – довольно большой район. Это не звучит как настоящий адрес, хотя, может, таково лишь мое смиренное восприятие.

– Простите, офицер, но таков мой адрес. – Тристин медленно достал бумажник и протянул служащему свое служебное удостоверение вместе с водительскими правами.

– Гм. Самое любопытное, откуда это у вас. – Слова черноволосого и смуглого охранника по-прежнему звучали ровно и вежливо. Тристин воззрился на него, затем учтиво кивнул.

– Я получил свои первые водительские права в полицейском участке на Хиролд Авеню восемь лет назад. Удостоверение Службы выдано мне в прошлом месяце на Шевел Бета, как только я получил пилотские крылышки. Я в отпуске для встречи с родными.

– Ваша… подруга… тоже довольно высокая.

– Моя сестра? Да. Дети из одной семьи часто похожи друг на друга.

Охранник вернул Тристину его документы и обернулся к Салье:

– Если мне позволено вас побеспокоить…

Салья, все еще с отсутствующим лицом, извлекла служебное удостоверение из кармана шорт и вручила охраннику.

– Десолл. Даже фамилия одинаковая. Что же, полагаю, она и должна быть одинаковая, если вы брат и сестра. – Он некоторое время изучал карточку, сравнивая голообраз с оригиналом, затем вернул. – Благодарю вас.

– Рады содействовать, офицер, – все так же учтиво произнес Тристин.

Охранник вылупился на него. Тристин встретил этот взгляд, не колеблясь и не моргая. Наконец служащий отвел глаза и отступил. Тристин опять кивнул, одновременно переведя свою систему на уровень быстрого реагирования, модуль боя без оружия, уши его следили за самым ничтожным звуком, пока он и Салья поднимались по ступенькам и шли дальше по дорожке к своей машине. Близ автомобиля Тристин обернулся. Охранник стоял наверху лестницы и все еще смотрел на них.

– Твой сарказм был, вероятно, не вполне уместен, – и Салья открыла дверь со своей стороны электромобиля.