Инженер магии, стр. 58

В сарае Рейса ворошит солому.

– Ты сегодня припозднился.

– Помогал одной девочке. Ее бил отец, – коротко поясняет он, вынимая посох из держателя и ставя в угол.

– Многого ли добьешься такой помощью? Ее изобьют снова. Такие люди, как ее отец, никогда не меняются.

– Нет уж, – спокойно говорит Доррин. – Больше он ее пальцем не тронет.

– Ты... ты часом не пустил в ход свой посох?

– Нет. Я обошелся с ним более сурово, – Рейса отступает на шаг, и Доррин осознает, что в его глазах стоит тьма. – Связал его заклятием, так что он не сможет поднять руку ни на мать, ни на дочь.

– Тьма... с тобой бывает страшно иметь дело.

– Порой я и сам себя пугаюсь, – соглашается Доррин, расстегивая подпругу и аккуратно укладывая на полку седло и недоуздок. Потом он берет щетку и начинает чистить кобылу. Рейса молча наблюдает за ним. В дальнем углу позвякивает цепочкой Зилда.

– Почему ты ее отпустил? – спрашивает Рейса, когда он заканчивает. – Я говорю о Лидрал.

– Потому, что ей нужно было ехать. Потому, что я не могу удерживать ее, если она рвется в дорогу. Потому, что я сам не могу разобраться в себе.

– Уж больно ты молод, – хмуро роняет Рейса. – А молодые не хотят учиться на чужих ошибках, предпочитая совершать собственные. Они никого не желают слушать, а когда понимают, что были неправы, молодость уже проходит.

– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спрашивает юноша.

– Только то, Доррин, что жизнь коротка. Очень коротка, – женщина поднимает свою искалеченную руку. – Раньше я думала, что могу одолеть на мечах кого угодно. Кажется, это было еще вчера. Двадцать лет пролетели как один миг. Я не жалуюсь – по большей части то были хорошие годы... Но случалось всякое.

Доррин закрывает дверцу стойла и кладет щетку на место.

– Белые Чародеи наступают. Надеюсь, тебе еще удастся с ней встретиться, и тогда – послушай меня! – не отпускай ее.

Рейса кашляет, вытирает слезящийся глаз и берет щетку.

– Почищу-ка я гнедого. А ты ступай в кузницу, пока Яррл не надорвался, пытаясь переделать все дела. В этом отношении вы друг друга стоите.

Шагая по утоптанному снегу к своей комнате, чтобы переодеться, Доррин думает о том, был ли он прав, позволив Лидрал уехать. Но как можно было этому помешать? Он едва в состоянии содержать себя... Укол боли заставляет его вспомнить о золотых в шкатулке и о том, что лгать нельзя даже самому себе. Он может содержать только себя, если хочет строить свои машины.

Раньше, пока в его жизни не появилась Лидрал, все было гораздо проще.

LXXIV

Колонна всадников едет по покрывающему дорогу на Фенард утоптанному снегу. Впереди к сине-зеленому небу поднимается тонкая струйка дыма. Голова Брида непокрыта, и он горбится, подняв воротник и стараясь согреть уши. А вот на Кадаре вязаная шапочка. Оба в тяжелых, подбитых овчиной рукавицах.

– Проклятый ветер...

– Ворбан, ты все время что-то проклинаешь.

– Заткнулся бы ты!

Брид с Кадарой переглядываются и качают головами.

– А с какой стати мне затыкаться? Ты всю дорогу ноешь, аж тошно делается! Да, наша служба не мед, но нам за это платят. Или ты предпочел бы работать на ферме? Копаться в грязи да выгребать навоз?

– Платят... Платят за то, что мы морозим задницы, гоняясь за ворами, которые вовсе и не воры? А если мы их догоним и нарвемся на регулярный кертанский отряд? Что тогда?

– Хорош болтать! – рявкает командир.

– Наверняка еще один бедолага-торговец, – говорит Кадара, указывая на дым.

– Возвращался домой, да вот не повезло, – добавляет Брид.

– Откуда ты взял? – спрашивает едущий с ним рядом Ворбан.

– Чаще всего спидларских торговцев грабят на обратной дороге, после того, как они продали, что у них было. Таким образом кертанцы не лишают своих торговцев спидларских товаров, а свои товары и выручку прибирают себе. Так и получается, что все убытки несет Спидлар.

– Хорош болтать! – повторяет командир.

– «Хорош, хорош...» – передразнивает его Ворбан, но тихонько, так что слышат лишь едущие рядом.

Конские копыта скользят на ледяной корке.

– Проверьте оружие!

На дальнем склоне полыхает огонь. Горстка всадников удаляется на запад, прихватив с собой трех лошадей и оставив позади подожженные повозки.

– Дерьмо... – бормочет Ворбан.

Брид с Кадарой молча переглядываются.

– Свет и Тьма! Дерьмо! – повторяет Ворбан отчаянно.

LXXV

Стройный человек в белом смотрит на лежащий на столе предмет, а потом на шкатулку, из которой он взят. Он отдергивает руки от окружающей эти предметы темной ауры и спрашивает:

– Где ты это раздобыл, Фидел?

– В Фенарде, у торговца по имени Виллум, – отвечает бородатый мужчина, тоже в белом, но без золотой цепи и амулета.

– Ощущение такое, будто эта вещица с Отшельничьего.

– Но ведь Черные не любят механические устройства, – хмыкает бородатый маг. – Уж не думаешь ли ты, Джеслек, что эти чугунные лбы решили строить машины?

– Ну, машины – навряд ли. Это игрушка... Но кто мог добиться такого гармонического сочетания природного дерева с черным железом? А сказал этот торговец, откуда у него игрушка?

– Поначалу не хотел. Даже когда я его чуток поприжал, он потел, но молчал. А до встречи со мной похвалялся, будто привез эту диковину издалека. Кто-то спросил его, уж не Черных ли колдунов это работа, но он рассмеялся и сказал, что она хоть и издалека, но не настолько. Правда, потом я с ним разобрался – решил разом несколько проблем. Ну а он...

– Надеюсь ты не пустил в ход пламя хаоса, идиот?

– Не такой уж я идиот! Обычная пытка, без всякой магии, тоже дает превосходные результаты. А потом мы вывели его на дорогу и обставили все как очередное разбойное нападение.

– В изобретательности тебе не откажешь. Но разумно ли это?

– Так ведь фургон действительно сожгли и разграбили, – пожимает плечами Фидел.

– Ну и что ты выяснил?

– Ремесленник, смастеривший игрушку, живет в Дью. Зовут его Доррином. Больше торговец о нем ничего не знал.

– Дью? Это где-то у Закатных Отрогов?

– Маленький порт и прибрежное поселение рудокопов. Примерно в ста пятидесяти кай к северо-западу от Спидлара.

– Не исключено, что это весьма серьезно... – размышляет вслух рослый маг с золотистыми глазами.

– Да ну? – флегматичный бородач с недоверием косится на игрушку.

– Ну что ж... припрячь ее до поры, – говорит Джеслек.

– Вообще-то я предпочел бы обойтись без этого, – бормочет Фидел извиняющимся тоном.

– А что, если бы они построили такую мельницу в настоящую величину? Увеличив игрушку в пропорции?

– На это ушло бы слишком много черного железа. К тому же в пропорции вряд ли она вообще стала бы работать. Да и кому это надо?

– Фидел, – Джеслек столь суров, что бородач подается назад, – а будь это не мельница, а корабль или что-нибудь в этом роде? Что бы ты предпринял?

– С чего бы мне что-то предпринимать? Они не строят таких кораблей!

– Ну почему меня окружают одни идиоты? – восклицает Джеслек, качая головой. – Они не строят – сейчас! Но игрушка доказывает, что такое возможно. Ты хочешь, чтобы Отшельничий обзавелся машинами?

– Ну, во-первых, эта вещица, – Фидел кивает на игрушку, – не с Отшельничьего. А один ремесленник ничего существенного построить не может.

– Да ты приглядись к его изделию! – рявкает Джеслек. – Здесь и дерево, и кованое черное железо, и добавление гармонии... Стало быть, это работа столяра, кузнеца и целителя – или того, кто является и тем, и другим, и третьим. Если этот Доррин... я вообще таких не встречал.

– Не понимаю, что может быть опасного в игрушках?

– Ничего. До тех пор, пока он ограничивается игрушками. И пока этими игрушками не заинтересовался Отшельничий.

Джеслек обходит вокруг стола, еще раз присматриваясь к вещице.

Бородатый отступает, и его спина касается белокаменной стены.