Инженер магии, стр. 15

Длинный клинок Брида уже мерцает в уходящем вечернем свете. Стремительно и бесшумно покинул ножны и меч Кадары.

– Бросьте вы свои железяки, – со смехом говорит разбойничий вожак. – Вы ведь с Отшельничьего, а я тамошнюю породу знаю. Чтобы кого продырявить, у вас духу не хватит. Нипочем не хватит.

Стоящий позади Кадары и Брида Доррин перехватывает посох, жалея, что уделял тренировкам не так много времени. Но кто ж мог подумать, что по этому Кандару злодеи да головорезы так и шастают?!

Некоторое время тишину нарушает лишь хриплое дыхание черноволосого разбойника. Потом бородатый толстяк пожимает плечами.

– Не хотите по-хорошему – вам же хуже.

Взмахнув мечом, он устремляется к Кадаре.

Брид наносит сплеча рубящий удар, но целит не в вожака, а в самого низкорослого из шайки, светловолосого разбойника в рваной голубой тунике. Еще один взмах, и Доррин с изумлением видит, что с белобрысым покончено. Брид, размахивая мечом с такой легкостью, будто это и вправду зубочистка, наседает на второго.

Доррин разевает рот: меч выпадает из здоровенной ручищи, и разбойник, покачнувшись, валится на землю, словно подгнивший дуб.

Кадара устремляется к черноволосому, который, уворачиваясь от клинка Брида, оказывается ближе к Доррину, чем оба его товарища.

Доррин, уже зная, что сейчас случится, и страшась этого, еще раз перехватывает посох.

– Целитель! – Разбойник нырком делает выпад в сторону Доррина. Посох, словно сам по себе, сбивает нападающего на мерзлую землю, но плечо юноши пронзает жгучая боль. Потом сверкает клинок Кадары, и схватка заканчивается. Возле коновязи валяются три трупа.

– Тебе надо побольше упражняться с посохом, Доррин, – замечает Брид, но тут же умолкает под взглядом Кадары.

– Тебе здорово досталось? – спрашивает девушка Доррина.

– Так, царапина, – говорит он, глядя на сочащийся кровью рукав. – Плохо только, что куртка испорчена.

– Благодари кожу да толстую подкладку, а то остался бы без руки.

Доррин опирается на посох. Все произошло так быстро, что он не вполне пришел в себя. Кадара стоит на коленях возле трупа черноволосого разбойника и роется у него за пазухой.

– Негусто, но кое-что есть. Золотое ожерелье, серебреники, несколько медяков.

Брид уже обшарил двух остальных, забрав все ценное, включая мечи.

Доррин искоса поглядывает на своих товарищей. То, что они сейчас делают, не лишено смысла, но одна лишь мысль об этом вызывает у него приступ головной боли. Юноша трет виски, но боль не проходит.

– Клинки так себе, но их можно продать... или подарить один Доррину. Пусть учится.

– Нет, я уж лучше посохом... – бормочет Доррин. – А что будем делать с телами? Почва промерзла, могилы не выроешь.

– Я оттащу их в лес, – ухмыляется Брид. – Дикие кошки наверняка голодны.

Покосившись на Брида, Кадара вытирает клинок о рваную тунику покойника и обращается к Доррину:

– Может, посмотришь, нет ли где еще засады?

Юноша глубоко вздыхает, хотя понимает, что ее просьба вполне разумна. Он тянется чувствами к придорожным деревьям. Головная боль становится такой сильной, что на глаза наворачиваются слезы.

– Вроде никого... во всяком случае, поблизости.

К тому времени, когда Доррину удается прийти в себя, справиться с головной болью и заняться порезом на руке, Брид оттаскивает за дорогу второе тело, а Кадара уже разводит в очаге огонь. Юноша собирает и приносит ей целую охапку валежника.

– Спасибо, – говорит девушка, не поднимая головы от котелка. – Завтра утром все это пригодится. А не мог бы ты еще напоить лошадей?

К тому времени, когда юноша возвращается, ужин уже готов. Брид сидит на краешке каменной скамьи.

Снаружи слышен странный звук, и Доррин вскидывает голову.

– Это всего-навсего сова, – спокойно поясняет Брид. – В холодные вечера они вылетают на охоту еще до полной темноты. Ночью такая стужа, что все грызуны прячутся по норам.

– Кстати, погрейтесь, – Кадара протягивает Доррину жестяную миску с темной, густой и горячей жидкостью. Такую же получает и Брид.

– Спасибо, – искренне благодарит Брид.

– Спасибо, – вторит ему Доррин.

– Ешьте на здоровье, – Кадара наполняет миску и для себя. Некоторое время в помещении слышится лишь стук ложек да приглушенное чавканье.

Отведав похлебки и отставив миску в сторону, Доррин достает нож, выстругивает из маленького кусочка дерева грубую иглу, снимает теплую куртку и острием ножа проделывает в толстой коже ряд дырочек. Подкрепившись еще парой ложек, он с помощью своей иголки и суровой нитки начинает сшивать края разреза.

– Умно, – бормочет Брид с набитым ртом. Аппетит у него отменный – он уминает третью миску пряного горячего варева.

Благодаря горящему очагу, в помещении более-менее тепло. Доев похлебку, Доррин добавляет из котелка еще полмиски и отрезает маленький кусочек хлеба. К этому времени головная боль почти прошла.

– Ты же целитель, почему же не можешь исцелить себя? – интересуется Брид.

Доррин, стараясь не обращать внимания на боль в руке, пожимает плечами. Рана не инфицирована, но на ее заживление потребуется время.

– Все не так просто, – отвечает он. – Добиться того, чтобы порез не загноился, особенно если промыть рану, совсем не трудно, но сращивание мышц или сухожилий, не говоря уж о костях, забирает уйму энергии. Рассказывают, что некоторые неразумные целители, спасая смертельно раненых, умирали сами.

– Но в чем, коли так, смысл целительства? – спрашивает, морща лоб, Брид.

– Я не великий целитель, – отвечает Доррин. – Но могу сказать, что раненых чаще всего губят не столько сами раны, сколько заражение, а с этим хороший целитель справится. Кроме того, даже если рана очень тяжела, усилие, необходимое для ее заживления, не обязательно будет смертельным для целителя.

– Как думаешь, такое будет твориться всю дорогу до Вергрена? – спрашивает Кадара, глядя во тьму за порогом.

– Маловероятно, – качает головой Брид. – Они прячутся в холмах, а крутые утесы для них не укрытие. Хотя, конечно, я не больно-то опытный путешественник и не шибко в этом разбираюсь. Хорошо еще, что Доррин может... Я рад.

Снаружи снова кричит сова.

– Я тоже, – признается Кадара.

Довольный тем, что смог оказаться полезным для своих крепких и искусных в обращении с оружием спутников, Доррин умиротворенно смотрит на огонь очага. Обычный огонь с лишь едва уловимым белым налетом хаоса. Что-то побуждает его расстегнуть суму. Он примечает внутри блеск монеты. Недоуменно протянув руку, юноша достает серебреник, рядом с которым нашаривает еще один деревянный жетон. Покачав головой, он перекладывает и то и другое в кошель.

– Что это у тебя?

– Деревянный жетон.

Глаза Кадары суживаются:

– Как ты это проделал, Доррин?

– Что проделал?

– С лошадьми.

– Ага, я тоже об этом думал, – подает голос Брид. – Похоже, никто не собирался продавать нам лошадок, покуда ты не заговорил с лавочником.

– А, с Хертором... – рассеянно говорит Доррин, думая о серебренике и жетоне. – У его старой собаки отнялись ноги. Я даже не понял из-за чего, но малость помог. Он был мне благодарен.

– Ты вроде бы говорил, что не большой Мастер целительства, – с укором произносит Брид.

– Все не так просто, – вздыхает Доррин.

– И это ты уже говорил.

– Собаки меньше людей, да и сращивать мне ничего не пришлось. А ей было очень больно.

Кадара медленно качает головой:

– И за это он дал тебе жетон? Я ведь видела, как ты сунул его конюху.

– Я понятия не имел, что он так много значит, – смущенно отвечает Доррин. – Взял так, на всякий случай.

– А я, – смеется Брид, – понятия не имел, что так много значит простая собака. Но рад тому, что твой «всякий случай» помог нам обзавестись лошадьми.

Доррин вспоминает, с каким чувством говорил Хартор о своей «старушке», и молча откладывает сумы в сторону.

XX

Доррин беспокойно ерзает в седле, но он так натер себе зад, что устроиться поудобнее не удается ни в какую. «Наверное, – думает он, – топать пешком – и то было бы лучше». Но вот едущая впереди Кадара не только непринужденно сидит на своей гнедой кобыле, но еще и проделывает на ходу упражнения с мечами.