Инженер магии, стр. 11

Джеслек улыбается, и глаза его вспыхивают.

Стражи обмениваются взглядами. Мужчина вздыхает и пожимает плечами, женщина примирительно улыбается.

XV

– Это «Риесса», – объявляет Гелизел, замедляя шаг.

Перед ними открывается гавань: каменные пирсы и вздымающиеся за молом темно-зеленые волны. На фоне безбрежного океана крутобокий корабль выглядит игрушкой.

– Какое маленькое судно, – бормочет юноша. Конечно, ему уже случалось бывать на Краю Земли, он даже перекусывал в прибрежной таверне, но одно дело – видеть море, и совсем другое – отправиться по нему в плавание.

– Чепуха! – решительно возражает наставница по боевым искусствам. – Тебе стоило бы взглянуть на изображения старых монтгренских шлюпов, на каких приплыли Основатели. Или на суденышки хидленских свободных торговцев.

Брид молча пощипывает себя за длинный подбородок.

Кадара переводит взгляд с одного из своих спутников на другого, с могучего блондина на гибкого рыжеволосого паренька.

– А что, судоходство продолжается круглый год?

– То-то и оно. Летом ведется торговля с северными портами, а зимой попеременно то с Лидьяром, то с Эсалией... Ну, пошевеливайтесь! Нас ждут, и опаздывать не стоит.

– А Эдил, Джилл и остальные – они отправятся на другом таком же судне? – спрашивает Доррин.

– Следующая группа отправляется в Бристу. Нет, они, вероятно, поплывут на норландском бриге. Он, конечно, побольше, но ведь им придется пересечь весь Восточный Океан.

Под ноги Гелизел ложатся последние плиты Главного тракта, тянущегося на шестьсот кай от Края Земли к черным утесам на северо-западной оконечности Отшельничьего острова.

Доррин вновь задумывается о том, почему Основатели настаивали на прокладке этой дороги еще в те времена, когда Отшельничий представлял собой безлюдную пустыню? Он готов думать о чем угодно, кроме предстоящего путешествия.

– Пошли, Доррин, – говорит Кадара, слегка касаясь рукояти своего меча. Она поспевает за наставницей без особого труда, а Брид так и вовсе бредет вразвалочку. Не то что Доррин, который чуть ноги не сбил, пытаясь идти вровень со своими рослыми спутниками от самого Аларена, куда их доставил рейсовый дилижанс. Карета до гавани отправлялась только после полудня, и Гелизел настояла на том, что пешая прогулка в пять кай пойдет всем только на пользу.

По обе стороны дороги возвышаются двух – и трехэтажные строения из черного камня, принадлежащие, главным образом, торговцам пряностями и шерстью. Темная черепица крыш серебрится в ясных, но холодных лучах утреннего солнца.

– Ферли – Белый, Ферли – Белый... – доносится со двора, и Доррин морщится: похоже кто-то то ли пугает, то ли дразнит ребенка, но он такой дразнилки никогда не слышал.

– А я нет... а я нет... – слышится детский голос.

Спохватившись, юноша ускоряет шаг, но тут ему приходится уступить дорогу гонцу Братства. Молодая всадница на черной кобыле, одарив его мимолетной улыбкой, скачет вверх по склону. Доррин улыбается в ответ, хотя она уже успела удалиться от него локтей на десять.

Четверо пешеходов приближаются к старой башне, над которой реет знамя со скрещенными розой и мечом – гербом времен Основателей.

Ноздри Доррина щекочет запах пряностей. Край Земли буквально пропитан этим запахом, ибо лишь искусство мастеров Отшельничьего позволяет выращивать в одной стране специи со всего мира.

Весенний ветерок доносит звонкие детские голоса и обрывки разговоров.

– ...Уже не увидим такого чистого порта... – отвлекшись на стоящий у конца дороги памятник Основателям, Доррин прослушал, что говорила Гелизел.

– Почему? – спрашивает наставницу Кадара.

– Так же чисто только в Фэрхэвене. Даже в Лидьяре на задних улицах грязь да мусор.

Брид молча качает головой, и его светлые волосы развеваются на ветру.

Дорога выпрямляется и ведет к пирсу. Вскоре они приближаются к гостинице под названием «Трактир Основателей». Доррину уже доводилось бывать там с отцом и братом.

– «Трактир Основателей», – показывает на здание Гелизел. – Кормят неплохо, но цены заламывают!..

Брид хмыкает.

Кадара неотрывно смотрит на гавань.

Доррин следует за своими спутниками к единственному у причала судну. Взгляд его опускается к темно-зеленой воде, потом взбегает к дощатым сходням, над которыми изнывает от безделья вахтенный матрос. Заметив черную тунику Гелизел, он оживляется и напускает на себя деловой вид.

– Магистра, вас ждут.

Наставница поднимается по трапу. Доррин медлит, рассматривая выпуклые борта. «Риесса» – название, написанное на укрепленной на бушприте табличке, кажется юноше знакомым, хотя он не может сказать, где его слышал.

– Идем, – торопит его Гелизел – Я должна представить всех капитану.

XVI

Когда Доррин открывает глаза, Брид еще вовсю храпит. С верхней койки доносится дыхание Кадары. Гибкий рыжеволосый юноша выскальзывает из-под одеяла, натягивает толстые коричневые штаны и сапоги, надевает рубаху и, стараясь не шуметь, выбирается по трапу из крохотной каюты на закапанную дождем палубу. Дождь уже кончился, однако снаружи пасмурно и дует резкий, холодный ветер.

Поежившись, Доррин проскальзывает мимо палубных матросов и ныряет в кают-компанию, где садится на дубовую лавку за пустым столом. За соседним с тяжелой кружкой в руке сидит один из судовых офицеров, перед которым стоит блюдо с булочками, ягодами и персиками.

В столешницу вделаны скобы, не дающие посуде ерзать при качке, а глиняные блюда и миски глубже обычных – чтобы их содержимое не расплескивалось. Кроме того, оба стола и лавки привинчены к полу.

Рыжеволосый наливает себе чаю, пробует и морщится: напиток так крепок, что горчит, даже сдобренный изрядной порцией меда. А черствую булочку приходится обмакнуть в чай.

Доррин заставляет себя есть не спеша. Помощник капитана старается не встречаться с ним взглядом, а больше в каюте никого нет: видимо, команда позавтракала раньше. Юноша съедает вторую булочку, дожевывает ломтик сушеного персика и уже собирается уходить, когда в каюту спускается Кадара, а за ней Брид.

– Ты сегодня рано поднялся, – замечает она.

– Что-то не спалось.

Брид хмыкает.

Кадара садится, Брид шлепается на лавку рядом с ней. Девушка наливает две глиняные кружки чаю.

Доррин озирается по сторонам, ища, куда можно поставить пустую кружку.

– Ты куда-то спешишь? – спрашивает Кадара.

– Да мне вроде некуда... – Доррин вздыхает, снова наполняет кружку и кладет туда еще больше меду.

– Мы тебя, считай, и не видим, – говорит Кадара. – Торчишь на палубе, пока мы не заснем, ложишься за полночь, встаешь ни свет ни заря.

Брид, уставясь перед собой, мелкими глотками пьет чай.

Кадара берет с блюда пригоршню сухофруктов. Потом настает черед черствых булочек, для размягчения которых было бы не лишне прибегнуть к молоту Хегла.

Вспомнив о кузнеце, Доррин невольно смотрит на его дочь. Чай, хоть он и вбухал в него чуть ли не полкружки меду, все равно кажется горьким.

Брид с громким хрустом разгрызает сухую булку, запивает ее, выдув всю кружку чая единым духом, и наполняет ее заново.

Молчание затягивается. Наконец Доррин ставит недопитую кружку в одно из углублений в центре стола и поднимается на ноги.

– Мы присоединимся к тебе на палубе, – говорит, подняв глаза, Кадара.

Брид продолжает методично и основательно расправляться с едой.

Ветер сдувает пену с гребней темно-зеленых волн, качающих крутобокую «Риессу».

– Скучаешь?

Доррин подскакивает от неожиданности. Рядом стоит Кадара.

– А где твой Брид?

– Так уж и мой... Он еще не наелся, а потом тоже подойдет сюда.

– Какое счастье.

– Доррин... – за тихим укором в голосе девушки скрывается раздражение.

– Прости, – вздыхает Доррин.

– Брид не виноват в том, что прекрасно управляется с клинком, – говорит она.