Сон №9, стр. 68

– А когда вы научились говорить?

– Когда ты научился открывать свои уши,– ответила ручка госпожи Сёнагон, отточившая кончик своего пера на точильном камне остроумия своей первой хозяйки.

– Мы можем начинать? – спросило старинное бюро.– Госпожа Хохлатка с Питекантропом с минуты на минуту тоже будут здесь.

Козел-Сочинитель взял чистый лист бумаги. На возвышенности, низменности, тропические леса, трущобы, поместья, острова, равнины, на все девять углов компаса с подернутого туманом неба капля за каплей падало умиротворение. Страница – действительность. Слово – жизнь.

6

Кайтэн

Чайный зал «Амадеус» – это мир, напоминающий свадебный торт. Пастельная глазурь, рюшечки-розеточки. Тетушка Толстосум удостоила бы его своей высшей похвалы: «Восхитительный». Что до меня, то я бы с удовольствием раскрасил из баллончика все эти кремовые ковры, молочные стены и сливочно-нежные драпировки. Я без труда нашел отель «Ригха Ройял» – пришлось еще час гулять по Харадзюку, убивая время. Сонные продавщицы по холодку мыли витрины бутиков, цветочники поливали тротуар. Помешиваю лед в стакане с водой. Мой дед должен прийти через пятнадцать минут. Теперь слово «дед» получит для меня новый смысл. Странно, как легко слова меняют значения. Еще на прошлой неделе слово «дед» означало человека с зернистой фотографии на бабушкином семейном алтаре. «Его забрало море» – это все, что она рассказала нам о своем давно умершем муже. В местном фольклоре он остался вором и пьяницей, который однажды ветреной ночью исчез, едва отойдя от причала.

«Амадеус» – заведение такого класса, что в нем есть метрдотель. Он стоит за похожей на пьедестал конторкой у жемчужных врат, листает книгу заказов, дает распоряжения официанткам и перебирает пальцами, словно нажимая на невидимые клавиши. На метрдотеля нужно учиться? Сколько им платят? Пробую перебирать пальцами. Но в тот же миг метрдотель устремляет взгляд прямо на меня. Я опускаю руки и отворачиваюсь к окну, жутко смущенный. За соседними столиками состоятельные жены обсуждают секреты своей профессии. Деловые люди изучают газетные развороты и стучат по клавиатурам портативных компьютеров величиной с воробья. Вольфганг Амадей Моцарт, окруженный трубящими в трубы маргариновыми херувимами, смотрит вниз с потолочной фрески. На вид он одутловат и нездорово бледен – ничего удивительного, что так рано умер. Нестерпимо хочется курить – у меня в кармане лежит пачка «Кларкз». Через панорамные окна Моцарту определенно открывается грандиозный вид. Токийская башня, «Пан-оптикон», парк Иойоги, где околачиваются старые козлы с биноклями. В хромированных стеклах небоскреба отражается гигантский кран – точно собственная полномасштабная копия. Баки с водой, антенны, заросли крыш. Сегодня погода вырядилась в хаки. Звон серебряной ложечки о полупрозрачный фарфор чашечки – нет, это массивные часы на каминной полке возвещают о том, что уже десять. Метрдотель, кланяясь, подводит ко мне пожилого человека.

Он!

Мой дед смотрит на меня – я вскакиваю, взволнованный, все заготовленные слова вдруг вылетают из головы,– и его глаза говорят: «Да, это я» – так смотрят, когда назначили встречу незнакомому человеку. Не могу сказать, что мы похожи, но и не могу сказать, что нет. Мой дед опирается на трость; на нем темно-синий хлопковый костюм и галстук-шнурок с аграфом. Метрдотель проворно бросается вперед и отодвигает стул. Мой дед поджимает губы. Кожа у него болезненно-серая, испещренная пигментными пятнами, и он не может скрыть, скольких усилий стоит ему ходьба.

– Эйдзи Миякэ, надо полагать?

Я кланяюсь ему на все восемь восьмых, безуспешно пытаясь подобрать нужные слова. Мой дед насмешливо возвращает мне одну восьмую.

– Господин Миякэ, прежде всего я должен сообщить вам, что я не ваш дед.

Я выпрямляюсь.

– А…

Дворецкий откланивается, незнакомец садится, а я в замешательстве остаюсь стоять.

– Однако я пришел по воле вашего деда, чтобы обсудить вещи, касающиеся семейства Цукияма. Сядь, мальчик.– Он наблюдает за каждым моим движением – из-под набрякших век сверкает острый, как бритва, взгляд.– Называй меня Райдзо. Мы с твоим дедом знакомы не один десяток лет. Я знаю, кто ты, Миякэ. Именно я указал другу на твое сообщение в колонке частных объявлений. Теперь к делу. Как ты знаешь, твой дед сейчас выздоравливает после серьезной операции на сердце. Первоначальные прогнозы врачей были чересчур оптимистичны, он вынужден остаться в больнице еще на несколько дней. Поэтому я пришел вместо него. Вопросы?

– Мне можно его навестить?

Господин Райдзо качает головой:

– Твоя мачеха помогает ухаживать за ним в палате, а… как бы это лучше сказать?

– Она считает, что я – пиявка, которая хочет высосать из семьи Цукияма побольше денег.

– Именно. Скажи просто: у тебя есть такое намерение?

– Нет, господин Райдзо. Все, чего я хочу,– это встретиться со своим отцом.

Сколько раз мне еще придется это повторить?

– Твой дед полагает, что хранить тайну – самый верный способ избежать подозрений со стороны твоей мачехи. Милочка! – Господин Райдзо пальцем подзывает официантку.– Гигантскую порцию коньяка, как обычно, пожалуйста. Что будешь пить, Миякэ?

– Э-э, зеленый чай, пожалуйста.

Официантка с заученной улыбкой обращается ко мне:

– У нас есть восемнадцать сортов…

– Да принесите вы мальчику чайник чаю, черт побери!

– Официантка кланяется, убрав улыбку:

– Да, адмирал.

Адмирал? Сколько всего в Японии адмиралов?

– Адмирал Райдзо?

– Это было очень давно. Лучше «господин».

– Господин Райдзо. Вы знакомы с моим отцом?

– Прямой ответ на прямой вопрос. Я никогда не скрывал, что презираю этого человека. Девять последних лет я избегал его общества. С того самого дня, как узнал, что он продал фамильный меч Цукияма. Этот меч принадлежал его – твоей – семье пять веков, Миякэ. Пять сотен лет! Унижение от того, как твой отец распорядился пятью веками истории семьи Цукияма – не говоря о тех Цукияма, которым еще предстоит родиться,– неизмеримо. Неизмеримо! Твой дед, Такара Цукияма,– человек, который верит в кровные узы. Твой отец – человек, который верит в совместные предприятия на Формозе [110]. Знаешь, где сейчас меч Цукияма? – Адмирал скрипит зубами.– Он висит в кабинете совета директоров завода, производящего пестициды в Небраске! Что ты об этом думаешь, Миякэ?

– Это постыдно, господин Райдзо, но…

– Это преступление, Миякэ! Твой отец – бесчестный человек! Он с легким сердцем бросил твою мать на произвол судьбы, даже не подумав о том, что ее ждет! Это дед позаботился о том, чтобы поддержать ее деньгами.

Для меня это новость.

– Существует кодекс чести, даже когда речь идет о любовницах. Плоть и кровь – вот что имеет значение, Миякэ! Узы крови – основа жизни. Наша сущность! Знать, откуда ты родом, необходимо, чтобы знать самого себя.

Официантка возвращается с серебряным подносом и ставит наши напитки на кружевные салфетки.

– Я тоже считаю, что узы крови – это важно, господин Райдзо. Поэтому я здесь.

Адмирал мрачно нюхает бренди. Я отхлебываю мыльный чай.

– Знаешь, Миякэ, врачи приказали мне забыть о подобных вещах. Но среди моих знакомых больше престарелых моряков, чем престарелых докторов.– Он одним глотком отхлебывает полбокала, запрокидывает голову и с наслаждением смакует каждую молекулу напитка.– Твои сводные сестры – никчемные создания. Визгливые пошлячки из колледжа для придурков. Встают в одиннадцать утра. Красят губы белой помадой, носят ботинки на толстой подошве, ковбойские шляпы, украинские платки. Они красят волосы в кислотные цвета. Твой дед надеется, что его внук – ты – имеет принципы благороднее, чем эти девицы, кидающиеся на каждый новый поп-хит.

– Господин Райдзо, простите, если… Я хочу сказать, я надеюсь, что мой дед ни в коем случае не видит во мне своего будущего наследника. Когда я говорю, что не намерен врастать в фамильное древо Цукияма, я хочу сказать именно это.