Юркин хуторок, стр. 9

Гувернера ждали к обеду, к четырем часам — и ровно в четыре часа к крыльцу хуторского домика подъехала бричка, в которой сидел очень толстенький, почти круглый человечек в соломенной шляпе.

— Ну, ну, Фрицхен! — произнес сам себе круглый человечек, с трудом соскакивая с высокой подножки брички, и, чуть-чуть подпрыгивая и раскачиваясь на ходу, направился к крылечку, держа в одной руке круглый предмет, завернутый в бумагу, а в другой — небольшой чемодан с бельем и платьем.

У человечка было очень довольное, сияющее лицо, и толстые губы его улыбались самой радостной улыбкой.

Круглый человечек снял шляпу, отер платком пот с лица и вошел своей подпрыгивающей, с развальцем, походкой в гостиную.

— Никого не имеется! — снова широко улыбаясь, произнес он. — Ну-с, надо подождать! Подождем, Фрицхен, проговорил он самому себе и поставил круглый предмет и чемодан на окно в гостиной. — Ошен корошо! Ошен корошо! — произнес он, потирая руки и не без удовольствия оглядывая комнату. — Многа свет, многа солнце, а Фрицхен ошен лубит, где свети солнце!

В эту минуту дверь в гостиную отворилась и пять совершенно одинаково одетых в матросские курточки мальчиков вошли в комнату и, остановившись неподалеку от порога, глядели во все глаза на приезжего.

Тот еще больше оживился при появлении детей, и пошел им навстречу, лепеча на ходу все с той же своей простодушной улыбкой;

— Ошен корошо! Ошен корошо! Целых пять мальшик. А господин Вольгин говорил менэ, што только три мальшик!

— Папа ошибся! — вставил свое слово Юрик и с самым развязным видом разлетелся перед гувернером и шаркнул ему ножкой.

— Ай! Ай!! Как можно ошибайт! Не можно ошибайт папахену! — высоко приподнял толстяк свои белокурые брови. — Как вас зовуйт? — обратился он к Сереже, как к самому старшему из детей.

— Пупсик! — отвечал тот, не сморгнув.

— Шево? — недоумевающе переспросил немец.

— Пупсик, — серьезно и ясно отчеканил Сережа.

— Странный имен! У русских такой странный имен, — покачивая головой, произнес учитель.

— Ну, а ви как зовуйт? — перевел он глаза с Сережи на Юрика.

— Мупсик! — словно выстрелил маленький шалун, давясь от смеха.

— Аа-ай-ай! — недоверчиво произнес учитель. — Такой славний мальшики такой собачонкин имен вам давали ваши папахен и мамахен.

— А ви как зовуйт? — обратился он к черноглазому мальчику с длинными кудрями, разбросанными вдоль спины и плеч.

В этом тоненьком и высоконьком мальчике было почти невозможно узнать Маю, одетую в костюм Сережи.

— Меня зовут Лоло, — бойко отвечала девочка, — а его Коко! — указала она на Бобку. — А вот он, — протянула она руку в сторону Митьки, ставшего неузнаваемым от Юркиного костюма, — его зовут маркиз Жорж; он наш двоюродный брат-француз и ни слова не понимает по-русски.

— Как странно все эта! — проговорил тоном глубокого изумления немец. — Как странно, что господин Вольгин ни слов мне о пяти мальшик, о француз. Ви ни слов не может по-русски? — обратился он к Митьке, снова высоко поднимая брови.

Митька открыл было рот, чтобы ответить, но подоспевший как раз вовремя Юрик так ущипнул его за руку, что он чуть не завизжал от боли.

— И по-немецки ни слов не знаете? — снова обратился к нему с вопросом гувернер.

Тут уже Митька, не рискнувший получить второго щипка от Юрки, рта не разинул, а только заморгал своими серыми глазами.

— Пойдемте, мы вам сад покажем, — предложил Сережа. — Мупсик, Лоло, Коко и вы, маркиз Жорж, — обратился он к детям, — идемте показывать сад учителю!

— Меня зовут Гросс! — любезно подсказал немец. — Я маленький, а мой фамилий Гросс (Гросс — значит «большой» по-немецки). А зовут меня Фридрих. Господин Фридрих.

Потом, пристально взглянув на мнимого маркиза-Митьку, он добавил, изумленно покачивая головою:

— Удивительно, как эта ви не многа похож на француз… Совсем у вас русской лишико. Ви из Париж?

— М… м… м… — замычал неожиданно Митька и замотал головою.

Юрик строго-настрого приказал ему мычать и мотать головою на все, что бы ни спрашивал у него гувернер. И Митька, получив барское платье, готов был исполнить всякое приказание своего начальства, лишь бы как можно дольше остаться в Юркином костюме.

— Не из Париж! Ошен шаль! В Париже ошень корошо! — проговорил Гросс, все еще с недоумением поглядывая на белобрысые вихры Митьки, торчавшие предательски из-под шапки и так не подходившие к типу французского маркиза.

Мальчики и Мая, между тем, степенно спустились с крыльца в сад и повели Гросса по желтым и прямым, как стрелки, аллеям.

Господин Гросс оказался очень разговорчивым. Он рассказывал детям, что раза три был в этом саду со своим воспитанником, князем Виталием Черноземским, и приходил бы сюда с удовольствием и чаще, так как хуторской сад очень нравился ему, но хутор нанимали на лето дачники, и они поневоле должны были довольствоваться садом и лесом, окружавшим княжеский дом.

Господин Гросс очень забавно перевирал русские слова, и это выходило очень смешно. Дети тихонько подталкивали друг друга и хихикали ежеминутно. Митька, следовавший за ними, поминутно зажимал рот обеими руками, боясь расхохотаться в голос и навлечь на себя гнев господ.

ГЛАВА 4

За обедом. Монсиньор Жорж из деревни. Тайна Гросса. Неожиданное открытие. Маленькая смутительница

— Господа, обедать! — и веселая, смешливая горничная Евгеша, большая участница всех шалостей молодых господ, предстала в конце аллеи.

Евгеша была посвящена в тайну детей и теперь едва удерживалась от смеха при виде важно выступавшего в господском костюме Митьки.

— Ишь ты, курносый, — тихонько фыркая в передник, произнесла она звонким шепотом. — Тоже хранцуз — чумазый! Выдумают тоже, проказники!

— Обедать! Обедать! — засуетились дети и, окружив господина Гросса, потащили его из сада в столовую.

Митька, или маркиз Жорж, важно засунув руки в карманы, последовал за остальными.

Первая смена обеда прошла более или менее благополучно. Митьку посадили между Маей и Юриком, подальше от гувернера, чтобы господин Гросс не мог видеть, какими огромными кусками отправлял в рот слоеные пирожки с капустой мнимый маркиз.

— У него прекрасный аппетит, у нашего кузена, — каждый раз говорила Мая, когда гувернер взглядывал в их сторону, и добавляла шепотом, так, чтобы слышал один только Митька: — Ты подавишься. Уверяю тебя, ты подавишься, Митька, или разорвешь себе рот. Можно ли так есть! Не забывай, что ты маркиз, то есть очень важный барин. А важные господа всегда кушают очень мало и очень деликатно.

Но Митька, как говорится, и в ус себе не дул на эти слова Май. Попав раз в жизни за барский стол, где подавались такие вкусные вещи, он забыл обо всем.

Когда после супа подали котлеты, и Евгеша, раскладывавшая вместо отсутствующей нянюшки порции по тарелкам, поставила тарелку с жарким перед Митькой, тот попросту, без затей, схватил котлетку с тарелки руками и тотчас выронил ее обратно на тарелку, закричав на весь зал от боли. Котлета была очень горяча, и Митька сильно обжегся ею.

— Что с вами, маркиз? Что с вами, милый кузен? — поспешили к нему с двух сторон Мая и Юрик. — Вы обожгли свой ротик? Ах, какая жалость! Какая жалость! — И тут же тихим шепотом Юрка добавил: — Эх, ты! Не мог подождать немного… Чего раскричался?

— Да коклетка энта самая… — начал слезливо оправдываться таким же шепотом Митька, — во как жжется!

— Молчи! Молчи! — зашикал на него перепуганный Юрик. — Услышит!

Но Гросс ничего не слышал. Он занялся в этовремя Сережей и Бобкой, своими соседями по столу, и рассказывал им о том, какой милый и умный был его воспитанник, князь Виталий, и каким он теперь стал ученым человеком.