Прощение, стр. 52

Что заставило меня приехать сюда?

Никогда прежде, даже в день гибели своих сестер, я не ощущала такого вселенского одиночества.

Вглядываясь в темноту, я приложила руку к сердцу и начала молиться. Я искала ответы на свои вопросы. Но Бог отвечает лишь тем, чье сердце открыто. Я молилась, пока меня не бросило в пот. Мне стало жарко в холодной комнате. Это была месть? Или я искала правосудия? Я была грешницей и призналась в этом себе и Богу. Я согрешила. Я сама не верила в справедливость своего решения, если кинулась делать Скотту Эрли искусственное дыхание. Человек, получающий то, в чем более всего нуждается, а не то, чего заслуживает, знает, что такое высшая справедливость. Я освободила Скотта Эрли от уз совести или, наоборот, обрекла его на вечные муки, когда бросилась спасать его? Он будет ощущать мое прощение как груз или как дар? Неужели моя прежняя ярость превратилась в милосердие?

И тут на меня снизошло озарение, как вспышка, как солнечный блик, поджигающий водную гладь. Я вспомнила отрывок из Учения – тот, где Бог является Джозефу Смиту, уже после того как тот доверил своему глупому другу переводы золотых скрижалей. Друг потерял переводы, или его жена спрятала их. И Джозеф Смит позже написал, чтобы берегся «тот, кто нарушил обещание во имя Бога, кто полагается только на свою мудрость и верит в силу лишь собственного суждения». Я вспомнила и то, чему нас учили в воскресной школе: «Нельзя бояться человека больше, чем гнева Господня». Только тогда Бог протянет тебе руку и убережет от ударов судьбы. Он будет с тобой, разделяя все твои печали и горести.

«Отец Небесный, – молилась я. – Я боялась Скотта Эрли больше, чем Тебя. Я положилась на свою мудрость больше, чем на Божественное Провидение. Мое сердце не выдержало. Как я могла надеяться на утешение, если отказалась от него?»

Я не знаю, сколько длилась моя молитва. Я не помню, когда заснула, но небо уже серело. Я проснулась оттого, что за окнами мигали сирены, а в дверь громко стучали. Я встала и спокойно почистила зубы, пока полиция требовала немедленно открыть двери («Немедленно открыть двери!»). Я проверила свою готовность, как делала это обычно накануне баскетбольного матча, чтобы убедиться, что и душа моя, и разум в полном порядке, что я максимально собранна. Так и было. Что касается милости Божьей, то нам не дано об этом судить, ниспослана ли она нам. Когда я открыла дверь, я была спокойна, хотя свет едва не ослепил меня. Как заметила когда-то Клэр, цитируя одного баскетбольного игрока: это было дежа-вю. Я шагнула за порог и подняла руки над головой. Кто-то начал кричать:

– Ронни, как вы отнеслись к попытке убийцы ваших сестер совершить самоубийство?

– Ронни, вы прибыли сюда, чтобы расправиться с ним?

– Вы рады, что он в коме?

– Ронни?

Я присела на тротуар и опустила голову.

– Вероника Свон, – послышался хриплый голос – Вы Вероника Свон?

Вдруг кто-то положил руку мне на плечо.

– Меня зовут Алиса Дезмонд, – услышала я.

Я подняла взгляд. Она держала один из своих черных зонтиков, хотя не было никакого дождя.

– Она еще не достигла совершеннолетия. Ее отец говорит, чтобы вы оставили ее в покое, пока он не приедет за ней.

Глава двадцать первая

Когда-то я мечтала поскорее выбраться из маленького мира у подножия гор. Теперь же больше всего на свете мне хотелось вернуться туда. Я всем сердцем стремилась в голубой домик рядом с красным сараем. Я стремилась туда, где проводила воскресные утренние часы в комнате, пропахшей корицей и чесноком. Я помнила, как растапливала по утрам печку, согревая мамины тапочки, а потом ныряя в них и отправляясь готовить завтрак. Ее тапочки, заношенные и старые, всегда казались мне теплее и уютнее, чем мои собственные.

Миссис Дезмонд рассказала папе всю правду. Меня освободили от этой тяжелой сцены. Я знала, что у него в ответ вырвется лишь стон, и могла себе только представить, как воспримет новость мама: «Лондон, что с Ронни? Она в порядке? Что произошло?» Мы сидели в холле гостиницы с сержантом полиции: миссис Дезмонд настояла на том, чтобы он позвонил своему командиру и спросил, на каком основании меня намерены доставить в полицию. Она заявила, что они не имеют права допрашивать меня в отсутствие родителей или опекунов, и сержант согласился подождать.

– Дядя Эндрю приедет со мной, – сказал папа, когда я позвонила ему второй раз. – Не думаю, что тебе грозят неприятности с законом, но сохраняй спокойствие. Очевидно, нам придется объясниться с полицией, а тебе дать объяснения нам. Тебе повезло, что твоя хозяйка оказалась такой доброй женщиной.

– Я постараюсь им объяснить. Но думаю, что они не послушают меня. Может, ты меня поймешь.

– Ничего не предпринимай, – велел отец. – Сиди тихо. Я сидела тихо, как и приказал отец.

Никто, похоже, не знал, что со мной делать. Меня не арестовали. Но вскоре появился лейтенант. Потом пришел Кевин, однако ему не позволили поговорить со мной. Лейтенант заявил, что я свидетель неудавшегося самоубийства, и настоял на том, чтобы до приезда родителей я оставалась на месте для собственной же безопасности. Я уронила голову на подлокотник зеленой софы и провалилась в глубокий сон. Когда я проснулась, со мной уже был отец. Он был в джинсах, фланелевой рубашке и вельветовом пиджаке. Рядом стоял мой дядя. Миссис Дезмонд все еще держала в руках зонтик. Все они смотрели на меня. Ничего более прекрасного в жизни я не видела. Папа крепко обнял меня.

– Что ты сделала со своими волосами? – удивился он. Дядя Эндрю представился лейтенанту как адвокат и попросил разрешения поговорить со своей племянницей.

– Это очень долгая история, – сказала я папе, когда офицер вышел.

– Ты можешь поведать ее нам, и никому более, Вероника.

– Что ты сказала полиции? – спросил дядя Эндрю.

– Что я прибыла в дом, где работала, и увидела хозяина дома в ужасном состоянии. Я набрала 911 и сообщила спасателям, что сделала мужчине искусственное дыхание, так как он пытался покончить с собой.

– Ты сообщила им, что знакома с этим человеком?

– Нет, – еле слышно вымолвила я. – Они все узнали, когда позвонили Келли Энгельгардт.

– Хорошо, – отозвался мой дядя, вытаскивая из нагрудного кармана небольшой блокнот. – Ребенок подвергался какой-либо опасности?

– Нет, девочка осталась с миссис Лоуэн, когда я ушла. Я позаботилась об этом.

– Ты говорила им о причине своего приезда в город?

– Нет, потому что я и сама ее не знаю, – проговорила я. Его лицо выразило облегчение.

– Ронни, ты отправишься домой. Мы поговорим с лейтенантом, после чего тоже поедем домой, но ты должна пообещать мне, что говорить буду только я.

Офицер полиции был явно обескуражен. В ситуации было много неясного, но она не «тянула» на состав преступления. Он взвешивал все плюсы и минусы: я прибыла в дом под чужим именем, скрыв свое, но не с целью наживы или мошенничества. Я работала в доме человека, который убил моих сестер, но даже его жена не могла пожаловаться на меня. То, что он узнал мое настоящее имя, могло спровоцировать самоубийство, но не я сообщила ему об этом – он сам выяснил его.

– Моя племянница не позволила человеку, убившему ее сестер, умереть. Она спасла ему жизнь, – тихо сказал моя дядя.

– Вот как? – удивился офицер.

Он оглядел меня с ног до головы, а потом решил:

– Что ж, можете забрать ее домой. Но вы должны оставить свой номер телефона, на случай если понадобитесь.

Мы встали, и тут офицер спросил:

– Почему ты это сделала?

– Я думаю, что не стоит обсуждать это, – вмешался дядя Эндрю. – Вероника хотела своими глазами убедиться в том, что Скотт Эрли не представляет опасности ни для его жены, ни для дочери, как было в случае с сестрами Вероники. Думаю, что ей мало было слов родителей. Она хотела сама доискаться до истины. Такой она была с детства. Кроме того, следует помнить, что четыре года назад Веронике пришлось пережить страшную душевную травму.