Т-а и-та, стр. 28

«Он!» — бурно колотится сердце в груди Наташи.

Все ближе, все слышнее шаги… Девушки притихли и насторожились… Даже Баян не шутит. Даже смугленький Алеко не смеется над «настроением», подруг против своего обыкновения.

Кто-то идет… Крадется по направлению к «клубу»… Невольная жуть охватывает сердца девушек. Рук сцепленные пальцами, дрожат. А шаги все ближе и ближе… Сердца трепещут и бьются.

— Боже мой! — срывается у кого-то подавленным звуком.

Все явственнее, чудится, как кто-то притаился по ту сторону двери и берется за дверную ручку.

Все бледнеют. Невольно захватывает дыханье в груди… Пересыхают мгновенно губы… Пугливым ожиданием горят глаза… Вот-вот, чудится, отворится дверь пресловутого «клуба»; войдет некто бесформенный, бестелесный, светлый, как облако, и жуткий, как мрак… Теперь ожидание достигло высшей точки напряжения. Сердца заколотились шибко-шибко у девяти взволнованных девушек.

Дверь скрипнула и распахнулась настежь…

И дружное испуганное «ах» вырвалось у всех девятерых.

Глава XII

Белая фигура стройной институтки с маской на лице перешагнула порог клуба. И в тот же миг жалобно прозвучал высокий взволнованный голосок:

— Зачем вы потушили огонь? Зачем сидите в темноте? Ах, как страшно!

— Лиза! Лизанька! Ты?

Черная маска скользит вниз, и встревоженное лицо Лизы Ивановой появляется чуть озаренное лунным светом. Лиза смотрит на юных спириток большими испуганными глазами. Спиритки — на Лизу.

— Что за маскарад? Почему ты в маске? Что случилось? Да говори же. Говори скорей.

Спиритический сеанс прерывается. Тревога росла. Не до вызова тени теперь, когда настоящая жизнь предъявляет свои права.

— Mesdames, я сейчас от Таиточки, Стеша приходила и просила зайти к сестренке. Глаша все время капризничает и блажит. Я боялась быть узнанной и надела, маску. Так, думаю, не узнает Ханжа, если встретится невзначай. Слава Богу, никого не встретила. Но Таиточку не успокоила тоже. Девочка плачет, капризничает весь вечер и все зовет «бабушку Нику». Ефим с ног сбился, трясется от страху. Того и гляди плач Таиточки привлечет внимание начальства.

— Меня она зовет, ты говоришь? Ника быстро срывается со своего места.

— Да, да…

— В таком случае бегу.

— Стой, стой! Надень мою маску на всякий случай.

— Да захвати мой платок. Давай я закутаю тебя хорошенько… Так. Теперь ты — таинственная фигура в черном, с маской на лице, ни дать ни взять, героиня какого-нибудь старинного французского романа, — смеется черненький Алеко.

При свете луны Ника, действительно, имеет фантастический вид. В разрезах черной бархатной маски Таинственно мерцают ее глаза. Темный платок драпирует наподобие плаща всю ее тоненькую гибкую фигурку. Длинная нижняя собственная юбка темно-синего цвета, доходя до пяток, делает ее выше ростом, стройнее.

— Прощай, прощай, и помни обо мне! — патетическим жестом поднимая руку кверху, басит она пародируя слова тени отца Гамлета, одного из лиц бессмертной шекспировской трагедии.

— До свидания, дети мои. Иду. Если Ханжа встретится, клянусь, испугается и ударится в бегство.

— Вне сомнения, ибо ты страшна сейчас, как смертный грех.

— Тем лучше для меня. Тем хуже для нее. Addio. [22] Скрываюсь.

Ника давно исчезла, а восемь оставшихся в «клубе» девушек с присоединившейся к ним девятой, Лизой, долго еще беседовали и делали предположения по поводу Глашиного беспокойства.

— И чего она капризничает, право. Все, кажется, у нее есть: и шубка, и белье, и платье, и конфеты, и в сберегательной кассе две с половиной сотни на ее имя лежит… — резюмирует Тамара.

— Боже, Тамара, как ты, однако, наивна, — волнуясь, замечает Золотая рыбка, — во-первых, Таиточка еще слишком мала, чтобы понять такую важную вещь, как лежащие на книжке в сберегательной кассе деньги, а во-вторых… К чему ей и шубка, и нарядное платье, когда она целыми днями сидит взаперти в своей сторожке.

— Неправда, она гуляет.

— Несчастная! Это она называет гулять: постоять четверть часа на пороге мертвецкой при открытой двери на крыльцо.

— Ах! — и маленькая ладонь Шарадзе изо всей силы шлепает себя по лбу.

— Что такое? Что с тобой?

— Идея, mesdames, идея!

— Новая задача или шарада, конечно? — иронизирует Золотая рыбка своим стеклянным голоском.

— Да, если хотите, это — шарада, но такая шарада, которую не решит никто.

— А ты решила?

— Я решила.

— Двенадцать тебе с плюсом за это, — и Маша Лихачева посылает армянке воздушный поцелуй.

— Говори же, говори, Тамара! — звучат кругом голоса заинтересованных девушек.

— Вот в чем дело, mesdames. Ведь Скифки нет в институте.

— Нет, но это не шарада, а решенный вопрос.

— И не будет еще с неделю по крайней мере.

— Да, почти целую неделю.

— А комната ее пуста.

— Разумеется.

— А Тайночке нашей адски надоела сторожка.

— Надоела, понятно.

— Так нет ведь Скифки в институте, — повторила Шарадзе.

— Нет, что ж, из этого наконец?

— Ну, так вот, нельзя ли временно перевести Тайночку к Скифке, предварительно наказав нашей милочке ничего не трогать. В комнате Скифки… Таиточке будет там у нее хорошо: и воздух другой и постель мягкая и простору больше. Да и мы больше времени уделять ей можем, не рискуя попасться на глаза Ханже. Что, mesdam'очки, какова моя шарада? — и Тамара сияющими глазами обвела подруг.

— Она гениальна!

— Молодчина, Шарадзе!

— Умница, Тамарочка!

— Шарадзе, браво! Бис!

— Тер-Дуярова, придите в мои объятия, я вас расцелую! — комически приседает перед армянкой Золотая рыбка.

— Качать Шарадзе! Качать!

— Mesdam'очки, тише! Тише! — звучит грудной низкий голос Земфиры. — Вы так кричите, что на другом конце города слышно. Ведь сборище наше не разрешено начальством, прошу не забывать.

Но ее никто не слушает. Тамару подхватывают на руки и качают. Ночные туфли валятся с ног армянки, она хочет их схватить, но Золотая рыбка предупреждает ее желание, подхватывает их со смехом высоко держа их над головой потрясает ими как трофеем победы и мчится с ними из «клуба» в дортуар. За ней летят, едва сдерживая готовый вырваться из груди хохот, остальные. Вся нестройная маленькая толпа несется, шаркая туфлями и шелестя нижними юбками, в дортуар.

Едва достигнув порога умывальной, все сразу останавливаются у дверей. Зловещий, отчаянный, полный нечеловеческого ужаса крик несется откуда-то издали, со стороны нижнего коридора.

— Что это, mesdames? Что это?

— Ааа!.. — и со слабенькой Хризантемой делается истерический припадок.

— Убивают кого-то… — шепчет Шарадзе, и в черных глазах армянки разливается ужас.

— В дортуар скорее, в дортуар!

Вся маленькая толпа испуганных девушек ринулась, дрожа, в спальню. Там царит тот же ужас. Все проснулись. Волнуясь, смущенные и испуганные, Допытываются друг у друга:

— Кто это кричал так страшно?

— О, Господи, что случилось внизу?!

И с замиранием сердца прислушиваются к звукам, раздающимся вдалеке. Но ничего особенного не слышно.

Капает по капле в бассейн вода из крана. Институт спит. И выпускные, несколько успокоившись, мало-помалу ложатся по своим постелям. Вечер подходит к концу. Начинается ночь.

Между тем вот что произошло в то же самое время в нижнем коридоре.

Уже за чаем Заря Ратмирова обратила всеобщее внимание своим рассеянным видом, задумчивость и тревожным выражением глаз. Когда четыре ее одноклассницы, оставшиеся на рождественские каникулы в институте, поднялись в дортуар, Заря проскользнула мимо заговорившейся с кем-то Зои Львовны дежурившей в этот день у второклассниц, и спустилась в нижний лазаретный коридор.

Сердце девочки билось тревожно. Вот уже несколько дней, как юная княжна Заря не видит своего кумира — Нику Баян. Холодно встречают ее обычно ласковые глаза Ники, когда она, Заря, впивается взглядами в Нику на общей молитве или в зале, или в коридоре при встречах.