Паж цесаревны, стр. 28

В марте 1734 года Миних принял, наконец, главную команду над войском, осадившим в ту пору Гданьск с засевшим в нем Станиславом Лещинским. Благодаря бомбам и мортирам, а еще более благодаря опытности талантливого полководца, жители Гданьска сдались. Станислав Лещинский бежал, и корона польская была торжественно вручена курфюрсту Саксонскому, вступившему на польский престол под именем Августа III.

Вслед за этим новые, славные военные подвиги прибавили свежие лавры в венок России.

Турция вела войну с Персией много лет. Данники турок, крымские татары, помогали турецкому султану и нападали на Персию, бесцеремонно вторгаясь туда через русские владения.

Не получив удовлетворения от султана на свои жалобы против набегов крымцев, Россия решила, что теперь самое время начать войну с Турцией, чтоб получить заодно возмездие за неудачный Прутский мир, заключенный при самых неблагоприятных условиях Петром Великим.

Начальство над войском было поручено Миниху. Первым был взят Перекоп, затем Хадлейва, [10] Бахчисарай, тогдашняя ханская столица, Кинбурн и Азов. Зиму войска простояли в Украине, а весною, переправившись на Буг, Миних направился к Очакову. После чудовищного взрыва, происшедшего от русских снарядов, турки, засевшие в Очакове, сдались.

Спустя пять лет, в марте 1739 года, был объявлен новый поход на турок, последствием которого, благодаря мужеству русской армии и военному искусству ее предводителя, Миниха, явилось взятие Хотина и Ясс. Миних намеревался уже идти к Бендерам и при содействии союзников-австрийцев взять самый Константинополь, но неожиданное обстоятельство рушило все планы гениального фельдмаршала. Дело в том, что Австрия, союзница России, воевала далеко не так счастливо с турками. В то время, как русские войска брали один город за другим, австрийцы терпели поражения. Австрийский генерал Нейперг вследствие этого поторопился заключить с великим визирем мир, по которому Турции возвращались все приобретенные австрийским императором города, и в том числе Белград, где еще мужественно держался австрийский гарнизон. Миних, узнав о позорном мире, был в отчаянии. Он надеялся на полную над турками победу в случае поддержки со стороны австрийцев, стремился овладеть Константинополем и смело рассчитывал, что ему удастся достигнуть намеченной цели. И все-таки пришлось прекратить военные действия и, по примеру Австрии, согласиться на заключение мира.

Несмотря на невыгодный конец войны, Россия рядом побед доказала свое могущество всем прочим европейским государствам, а фельдмаршал Миних вернулся в Петербург окруженный ореолом славы и осыпанный почестями.

Вместе с Минихом вернулся и деливший с ним походы молодой брауншвейгский принц Антон, жених принцессы Анны.

За все это время жизнь внутри дворца Анны Иоанновны была все та же. Те же дурки и шутихи, те же карлы и арапки, та же стрельба из окон по дичи, загоняемой во дворцовый двор. Одного только удовольствия, едва ли не самого любимого, лишена была императрица: она не могла больше ездить по манежу в сопровождении герцога. У императрицы болели ноги, и она уже не в состоянии была садиться на лошадь. Но тем сильнее, тем усерднее старались развлекать государыню приближенные шуты и шутихи, дурки и карлы…

Между тем в воздухе нависла гроза. Откуда она — никто не знал, но грозовая туча была близко, и никакие потехи, никакие торжества не могли устранить эту тучу, которая приближалась медленно, но верно с каждым днем, с каждым часом царствования Анны.

Глава II

Дела принца Антона плохи. Бирон — защитник

Весна широко распахнула свои ласковые объятия. Зазеленел пышнокудрою листвою Летний сад. Душистые липы зашуршали клейкими листочками. Освобожденные от зимнего покрова реки Фонтанная и Мия, между которыми разрослись тенистые аллеи сада, веселым журчанием приветствовали душистый, радостный май.

Наступил день последнего куртага у императрицы, после которого Ее Величество собиралась уехать на некоторое время в Петергоф.

По принятому обычаю, в больших залах поставили столы для карт. Карточная игра процветала на куртагах. Сама Анна Иоанновна часто принимала участие в игре, причем если выигрывала, никогда не брала денег от проигравших; проигрывала же очень охотно и тотчас же поручала расплачиваться из собственных сумм.

За одним из столов сидела сама императрица, фельдмаршал Миних, гофмаршал Левенвольде и шведский посланник барон Нолькен.

Анна Иоанновна милостиво шутила, улыбалась и, видимо, была в духе. Ее настроение отражалось, по обыкновению, на лицах всех присутствующих. Сухое, красивое лицо фельдмаршала Миниха с почтительным вниманием следило за картами. Играли в «фараон», любимую карточную игру императрицы.

Карта значительно шла Анне в этот вечер. Через полчаса государыня обыграла и Миниха, и остальных.

— Что, не везет, фельдмаршал? Небось, бить турку полегче будет! — засмеялась императрица.

— С таким замечательным противником, как Ваше Величество, нельзя и думать состязаться, — любезно заметил шведский посланник.

— В картах, барон, — улыбнулась государыня.

— Ваше Величество слишком скромны, не замечая своих преимуществ! — тонко отвечал дипломат.

— А вот граф думает иначе, — произнесла снова Анна, кивнув на Миниха, — он очень и очень не прочь бы помериться со мною в споре за несостоятельность Белградского мира. Не правда ли, фельдмаршал?

С низким поклоном Миних склонил свою старую, красивую голову.

— Все, что ни делается Вашим Величеством — все к лучшему, — произнес он.

— Спасибо, любезник. Умеешь красно сказать. Да чего ты не умеешь, спрашивается? — и глаза императрицы красноречиво направились в угол, где стоял принц Брауншвейгский, выросший, загорелый, но не ставший от этого ни мужественнее, ни смелее за эти шесть-семь лет.

— Я уже имел честь доложить Вашему Величеству о военных успехах его высочества принца…

— Да, да! — рассеянно произнесла государыня и заговорила со шведским посланником о посторонних вещах.

Миних взглянул по направлению тщедушной фигурки Антона, затянутого в полковничий мундир кирасирского Брауншвейгского полка, и подумал:

«Что можно было сделать из этой куклы? Приходилось поневоле писать о его храбрости… Это одно могло придать ему некоторый ореол в глазах принцессы. А сделать его иным мог бы один только Бог… Не слишком ли многого требуют от победителя турок?»

Между тем принц беспокойно вертелся и оглядывался во все стороны. Он, очевидно, искал кого-то. И вот лицо его прояснилось. Довольная улыбка мелькнула на губах. Робко, бочком, по свойственной его застенчивой натуре привычке, он пробирался к окну, у которого весело разговаривали и смеялись две девушки-однолетки: одна худенькая, некрасивая блондинка, но с милым, усталым и не то капризным, не то наивным личиком; другая — быстроглазая, пышная брюнетка со смуглым, красивым, румяным лицом.

Одна из них была принцесса Анна; другая — Юлиана, баронесса фон-Мегден, ее фрейлина.

За эти 6 лет они успели превратиться из девочек-подростков во взрослых стройных девушек-невест.

Около черноглазой смуглянки Юлианы стоял высокий красивый вельможа и весело рассказывал веселые анекдоты, вызывавшие громкий хохот обеих девушек. Это был недавно пошедший в гору бывший казанский губернатор и егермейстер, теперь кабинет-министр, Артемий Петрович Волынский.

Принц прибавил шагу и заметил, что кабинет-министр что-то удивительное проделывает со своим выразительным лицом. Красивые, правильные черты Волынского приняли старческое выражение; свежие, румяные щеки отвисли книзу, глаза сощурились. Прикрывая их рукою, наподобие зонтика, Артемий Петрович, брезгливо морщась и подрыгивая ногами, тянул глухим старческим голосом:

— Не до дел мне теперь, ваша светлость, я чаю, видите… Проклятая подагра одолела. Ни стать, ни сесть. Ой, ой, ой, хо, хо, хо!

— Да это граф Остерман! — громко расхохоталась Юлиана. — Смотри, смотри, Анна, как похоже!