Паж цесаревны, стр. 23
Неведомые враги Алексея Яковлевича пронесли своего пленника через двор, мимо фонаря, по направлению к небольшой площади, отделенной забором, и, пройдя через узкое, маленькое отверстие, опустили его на землю рядом с глубокой, темной, четырехугольной ямой, имевшей вид могилы. Вслед за тем они, по приказанию шедшего впереди, сняли с арестанта веревки.
Шубин, не подозревавший, какая участь грозит ему, с удовольствием расправил затекшие члены, вытянул руки. Но тут чей-то неожиданный толчок заставил его пошатнуться, оступиться, и черная бездна поглотила несчастного.
Каменный мешок принял свою жертву…
Ер Страшная, черная, узкая четырехугольная яма давила заключенного со всех сторон. Бедный узник не мог пошевелиться, Не мог двинуться с места. Черные стены, выложенные камнями, почти вплотную приходились к его плечам. Это был тесный гроб, в котором, к тому же, заживо погребенный должен был находиться стоя. Алексей Яковлевич сразу понял весь ужас своего положения. Понял и содрогнулся. Он знал, что заключение в «каменный мешок» — была страшнейшая из пыток, ужаснейшая из казней. Только самых страшных преступников и пытали таким способом. Несчастные лишь в редких случаях выносили свое мучительное заключение. Многие задыхались, многие сходили с ума, не преодолев томительной пытки. Это была смерть, но смерть медленная, мучительная. Алексей Яковлевич приготовился к ней. Он не кричал, не звал на помощь. Он знал, как бесполезно будет это все. Его не спасут, не вынут отсюда. Черный каменный гроб должен заключить его, полную светлых надежд, молодую жизнь. А эта жизнь была до сих пор так прекрасна! Прекрасна с той поры, как он встретил цесаревну… О, как он помнит этот день! Сама смерть, кажется, не заставит его забыть эту благословенную встречу. В темных воронежских лесах, неподалеку от границы родной вотчины его матери, встретил он Елизавету. Она выезжала на соколиную охоту с небольшою свитою, в неизменном мужском охотничьем кафтане, прекрасная и смелая, как всегда. Шубин и прежде много слышал о ней, много говорил про нее со своим приятелем Долинским, но видеть ее не доводилось. В дни его пребывания в Петербурге цесаревна находилась то в Москве, то в селе Покровском. Но он думал о ней много, часто мечтая о пленительном образе настоящей русской царь-девицы. И вот, в осеннее свежее утро, когда деревья оделись в багряно-золотистый наряд, стройное, дивное видение предстало перед ним, с белым кречетом на плече предстала дочь Великого Петра. И с первого же взгляда, с первого взмаха бровей, царственного и смелого, Шубин был очарован и красотою цесаревны, и ее добротою, и ее царственным величием. И с этой минуты он поклялся служить ей, поклялся отдать ей все свои силы и — его дерзкие мечты зашли далеко — помочь ей стать спасительницей России от курляндского ига и добыть для нее похищенный престол…
Но все рушилось в один день… Кара была незаслуженной, мучение непосильно… Шубин поднял лицо к небу, горевшему в отверстии его гробницы золотыми очами ночных созвездий, и в тот же миг испустил крик неожиданности, изумления, почти суеверного страха.
Передним, высоко над его головою, как в раме, опоясанное отверстием каменного мешка виднелось слабо освещенное ближним фонарем перекошенное лицо Берга. Мнимый лакей давно уже сорвал с головы парик, совершенно изменивший его лицо, и с дьявольской улыбкой торжества смотрел на Шубина.
— Узнаешь меня, не правда ли, приятель? Вот где пришлось встретиться. Небось, попомнишь теперь, как оскорблять прирожденного курляндского дворянина! Не забудешь того рокового дня в селе Покровском и курьера Берга, умеющего мстить за обиды!
Алексей Яковлевич от слова до слова слышал злорадную речь. И резким пятном встало перед ним недавнее происшествие. Он внимательно взглянул на перекошенное лицо рыжего курляндца, узнал его и разом понял все. «Донос! Клевета из мести!»
— Убью, негодяй! — вскричал он и дико рванулся вперед, но сильный удар каменных стен о его грудь, голову и спину разом напомнил ему о его бессилии. Торжествующий хохот Берга еще больше подтвердил ему, что его угроза теперь неисполнима. Несчастный мог только испустить мучительный стон, почти лишаясь сознания.
Глава XXI
Собираются тучи. Жертва застенка
— Государыня гневается. Государыня не в духе изволила подняться.
Напрасно безотлучно окружавшие Анну Иоанновну девки-дурки, во главе с любимицей государыни Бужениновой, всячески старались увеселить свою высокую госпожу; напрасно Анна Федоровна Юшкова, безотлучная фрейлина императрицы, кликнула шутов, и те, умостившись в лукошки, принялись кудахтать по-куриному, что всегда так забавляло Анну; напрасно курляндка Зарленд, приставленная в надзирательницы к любимому говорящему попугаю государыни, заставляла своего питомца повторять чуть ли не сотый раз: «Нет могущественнее на свете русской императрицы. Да здравствует на многие лета императрица Анна Иоанновна!» Все напрасно! Государыня даже не улыбнулась на проделку шутов, обыкновенно заставлявшую ее смеяться, и не приласкала своего пернатого любимца.
Прибежала любимая собачка императрицы Цитринка; прибежал следом за нею специально приставленный к ней шут Никита Волконский, бывший знатный дворянин и князь, обращенный в шуты императрицей по личной вражде ее величества к его супруге, ныне заточенной в монастырь. Но и на Цитринку императрица не обратила внимания.
Прибежали, наконец, маленькие Бироны и начали шуметь и возиться, но Анна только морщилась в ответ на веселую болтовню детей. Даже Гедвига, приютившаяся у ее ног и рассказывавшая о новых своих обидах, причиненных ей братьями, не произвела на государыню обычного впечатления.
Анна Иоанновна была не в духе, и весь двор затих. На лицах фрейлин застыло почтительно-печальное настроение. Лица камергеров вытянулись, прилично случаю.
У императрицы были на этот раз уважительные причины к тоске и грусти. Вести из Польши не приносили ничего утешительного. Союзница Станислава Лещинского, Франция, обещала последнему усиленную помощь. Русский фельдмаршал Ласси с двадцатитысячным войском готовился к осаде Гданьска и слал с дороги предупреждения, что победа достанется не так-то легко, благодаря вмешательству французов, и что придется пролить много крови для того, чтобы одолеть врагов.
Но, помимо военных дел, еще другие заботы угнетали государыню. Принц Антон Брауншвейгский не понравился своей невесте, и принцесса Анна явно сторонилась его. Положим, принцесса была очень молода, и подрасти она немного, все могло бы измениться к лучшему. Но и самой государыне был не по душе робкий, заикающийся, бесцветный принц, хотя она всячески старалась не показывать этого приближенным. Отослать же принца обратно — значило оскорбить австрийского императора, которому он приходился близким родственником.
А тут еще принцесса Елизавета. Бирон открыл новые козни ее близкого приближенного и настаивает на привлечении его к розыску. Это будет удар для цесаревны и порвет и так уже натянутые отношения между ними… Но верный Эрнест открыл такие важные тайны, такие козни, что…
Анна Иоанновна даже вздрогнула при одной мысли о них…
И глубоко, глубоко задумалась она, положив голову на руку и глядя куда-то вдаль.
Потом она быстро окинула взором толпившихся вокруг нее приближенных. Что-то жесткое теперь мелькнуло в ее суровом, но далеко не злобном обычно лице.
— Эрнест прав, — произнесла она мысленно, — только строгостью и крутыми мерами можно создать благополучие России!
И решив это, государыня приказала позвать дежурного пажа. С ним она послала наказ торжествующему любимцу: допросить нового арестанта-прапора со «всевозможным пристрастием», т. е. со всею строгостью.
Маленький, темный застенок адмиралтейской крепости с сырыми сводами, освещенный единственною сальною свечою, поражал своим угрюмым видом. Кольца, дыбы, гнутые «виски» — все орудия пытки того времени нашли гостеприимство в этой страшной комнате, со скользким от обильно орошаемого человеческой кровью полом, с тяжелым, смрадным запахом сырости и тленья.