Новосёлы, стр. 25
– Что вы! – Любовь Васильевна, наверно, печально улыбнулась. – Я такая, как все.
– Ну нет!.. Ведь вы меня с полуслова поняли.
И я знал, что она не такая, как все. Она высокая, худощавая. Чуть повыше дяди Левона.
– Что вы!.. – продолжала Любовь Васильевна совсем тихо, наверно, чтоб мы не слышали. – Если б я была золотая, то муж не бросил бы с детьми…
Как нехорошо подслушивать разговоры взрослых… Зачем мне всё это знать? Совсем, совсем ненужно… Но ведь и ушей не заткнёшь! И все слышали, не только я…
– Простите, Любовь Васильевна… Я, кажется, к старости лет того… Извините.
– Да ничего, Левон Иванович. Просто… из песни слова не выкинешь.
– Вот здесь у меня выкройки нарисованы, – заговорил Левон Иванович о другом. – Если б какого шёлка розового или жёлтого…
– И это, покопаюсь, найду… Ой, какие смешные у вас получились собачка и медведь! В нашем доме есть такая лохматая собачка, Снежок называется.
– То Снежок, а наша – Жучок. Чёрная…
Я не выдержал больше, вскочил на ноги и бросился на кухню. Интересно на Жучка посмотреть! И все похватали свои рисунки, бросились за мной.
– Покажите! Покажите!
– Нарисовали уже? Тогда бегом на диван: мы идём к вам.
Левон Иванович вежливо пропустил из кухни Павлушину маму, вышел сам.
– Медведь, говорите, хорош… А на него не менее метра плюша надо. Вы не знаете, продаётся плюш в магазине?
– Не замечала, Левон Иванович… Раньше много было. А разве обязательно новый надо? У меня где-то кусок зелёной шторы валяется…
– Зелёный медведь? Ха-ха…
– Ничего страшного. Его можно в коричневый перекрасить или в чёрный цвет. В какой скажете, в такой и перекрашу…
– Нет, вы и в самом деле фея, а не женщина… Простите, я опять комплименты говорю… – Дядя Левон снял очки, протёр стёкла, хотя они были совершенно чистые. – Словом, вы нас здорово выручили. А то я растерялся: нарисовать просто, а где всё это взять?
– Только моя машина не возьмёт плюш… – слабо улыбнулась Любовь Васильевна. – Вручную придётся шить.
– Зверюшек я сам сошью, сам! Осталось только на Жучка что-нибудь лохматое найти… Короче – ура! Трижды ура! Не забудьте только, чтоб штанишки лишь по виду были на штаны похожи, без штанин. Нам надо будет руку засовывать в куклу.
– Как скажете, так и сделаю… Недосплю немного, но сделаю.
– Ну, мастера-художники, что у вас получилось? Я на ваши рисунки буду смотреть, а вы на мои: на Ваньку, Таньку, Жучку, Мишу-медведя.
Дядя Левон поднёс наши рисунки поближе к окну. Любовь Васильевна тоже приблизилась к нему, и они начали рассматривать их вдвоём.
– Ну, этот микроб-сороконожка не подойдёт… – отложил он один рисунок, и Серёжа смущённо опустил голову. Его, значит, микроб. Это же надо такое придумать!
– Та-ак… А этот похож на водолаза-глубинника… Неплохо нарисовано, молодой человек. Но наши Эрпиды не страшилища… – от таких слов Павлуша сморщил одну щёку, как будто у него болел зуб.
– Антенны-локаторы? Как усики у майских жуков… А что? Локаторы мы можем ему приделать. Это ты хорошо придумал. А туловище как огурец… Нет, огурец, видимо, не то…
О моём!..
– Ну, а здесь просто человечек и просто собачка… – От этих слов Жора зашмыгал носом. – Эрпид-один и Эрпид-два – братья. Они как две капли воды похожи… Ничего, что одного на четвереньках водила Таня. Мы их сделаем одинаковыми, только раскрасим по-разному: одного в серебристую алюминиевую краску, другого – в золотистую, бронзовую.
Левон Иванович в третий раз подошёл к шкафу и вынул оттуда один-единственный листок.
– Вот какими вижу Эрпидов я.
Мы столпились вокруг Левона Ивановича. Ну и здорово придумал он! Ну и художник! Конечно же такими они и должны быть…
Вместо головы у Эрпида кубик, вставленный углом в туловище. А туловище уже не кубик, а «шестиугольная призма» – так назвал Левон Иванович. И мы зашептали, стараясь запомнить: «Шестиугольная призма… Шестиугольная призма…»
– Гайка! – воскликнул я.
Очень уж на гайку было похоже туловище, только вытянутую сверху вниз. А там, где у гайки дырка с резьбой, – наоборот, выступ-животик, как будто сложенный из кусочков-клинышков. На самом выпуклом месте – отметинка, как пупок. Наверно, здесь будет тот окуляр, через который Эрпид всё фотографирует и записывает на плёнку.
– Сейчас дорисуем антенны… – Левон Иванович взял у Серёжи коричневый карандаш и добавил усики-антенны. – Мы их сделаем из медной проволоки, подвижными, ниточками будем управлять, поворачивать. А может, и без ниток обойдёмся… Ну как, нравится?
Ещё бы не нравилось! Мы выкрикивали что-то несуразное, не разбери-поймёшь, прищёлкивали языками…
– Значит, понятно. Следующий сбор – через день, в воскресенье, в семнадцать часов. Приходите с пластилином и дневниками. У кого будут двойки-тройки, вместе решим: допускать такого к работе или нет. Если нет – буду набирать ребят в театр из других домов.
Вот тебе и на!.. Как ведро холодной воды на голову вылил. Я думал, он уже забыл об отметках, а тут… Подразнил, завлёк в театр, а теперь подавай ему дневник… Пятёрки подавай, четвёрки!..
У меня хоть двоек нет, а у Жоры – хи-хи! – двоечка за стихотворение.
Один Павлуша спокоен. И мать его светится от радости… У этого тихони одни пятёрки – показывал дневник, я своими глазами видел.
Эх-ха… Ну – ничего. Повоюем! Учебный год только начинается. Мы ещё тоже можем показать себя!
Павлушина мама выходит вместе с нами. Она бережно несёт перед собой свёрнутый в трубку лист бумаги. На нём рисунки Ваньки и Таньки.
Тётя Люба задумчиво улыбается…
«ПРОВАЛИТЬСЯ НА ЭТОМ МЕСТЕ!»
Наконец привезли деревья и кусты.
Сразу на двух машинах: на одной – деревья, на другой – кусты. Что были две машины, нам потом сказали. Когда они разгружались, никто из нас не видел – сидели в школе. А шли из школы, так сразу и увидели: деревьев навалено и кустов, кустов!
Дядя Левон один расхаживал по будущему скверу и прочищал ямки. Вырыли их неделю назад, и они почти все засыпались, кромки обвалились. Мы сразу направились к Левону Ивановичу.
– Салют, салют, «артековцы»! – обрадованно поднял руку он в ответ на наше приветствие. – Хорошо, что вы не задержались. Быстренько ранцы и портфели по домам и бегом сюда. Прикинем, что у нас есть и чего нет.
Рассыпались по квартирам мигом, собрались тоже быстро. И сразу ухватились за самое большое дерево, которое показал дядя Левон. Это был американский клен – ствол толстый, кривой. Корней почти нет, вместо них – какая-то закорючка. Хоть бы один тонкий корешок!
– В сторону, в сторону его… Дрова нам не нужны, верно? У нас ведь в квартирах батареи… – шутил Левон Иванович.
И ещё два дерева выбраковали. У одного была содрана кора, а у другого росло из подножия ствола, может, сто пасынков. «Засохнут тоже…» – сказал о них Левон Иванович. Остальные деревья – одни американские клёны! – мы разложили рядком по росту.
– Эх-ха-ха… Мы же не просили: «Дайте нам целый ботанический сад!» Но ведь можно было хоть несколько каштанов, берёз, лип привезти… О груше или вишне я уж не говорю!.. – вздыхал Левон Иванович. – Что попало подсовывают домоуправлению, а оно берёт. Так что – поддадимся стихии? – И ответил сам себе: – Не поддадимся! Айда, «артековцы», на промысел!
Дядя вскинул лопату на плечо, как солдат винтовку.
– Времени мало, а работы много. В восемнадцать часов субботник. Вперёд! – скомандовал он.
Мы построились за ним и зашагали.
Шли сначала по нашей улице Мира к школе. А когда дошли до места, где вниз по склону спускается деревянная лестница, повернули не на неё, а наоборот – влево. От улицы Мира туда вела, перед самой школой, поперечная улочка.