Новосёлы, стр. 20
Чудачка, нашла чему удивляться. Я видел в цирке и не такой фокус: дядя на одних руках поднялся по канату под самый купол цирка, а ноги держал сбоку каната под прямым углом. А Женя всего три перекладины одолел, а потом полез нормально.
Вот и окно Павлушиной спальни, третий этаж… Женя вытянул ногу как можно дальше, достал носком туфли подоконник. А правой рукой не за что ухватиться. Если бы хоть сантиметров на десять рука длиннее была! Или крюк какой… Зацепился бы тем крюком за раму форточки, и всё!
– О боже мой!.. – подошла бабушка с Мариной. – И этот себе погибель ищет!
Женя подвигал подошвой по жести, наклонился к окну раз, другой. И не схватился рукой – скользко! Подцепил задником туфли перекладину лестницы…
– Ловите! – махнул ногой.
Жорин отец не поймал: туфля отскочила от его рук и стукнула Марину по голове. Марина сморщилась, но не заплакала.
– Женя так и будет под небом висеть? – спросила она.
Никто ей не ответил, все смотрели вверх.
Женя попробовал стать на жесть в носке – плохо… Сорвал и носок, протянул босую ногу, пощупал. И отклонился назад решительно, начал слезать.
– Несчастный мальчик… – сказала, подойдя, профессорша и посмотрела на Павлушу.
– Да-а… Достаётся им одним, без отца, – подтвердила бабушка.
– Нога скользит: центр тяжести никак не перенести… – сказал Женя, спустившись.
Я подумал, где у человека может быть центр тяжести, и фыркнул от смеха.
Галка повсматривалась в лицо Жени и сказала:
– Струсил?
– Сама попробовала б, если храбрая такая. Ногу не поставишь – скользит… – Женя спрыгнул с последней перекладины прямо на землю.
– И пробовать нечего! – Она стремительно забралась на выступ фундамента, взлетела, схватилась за первую поперечину лестницы.
– А-а, ты в кедах! Кабы я был в кедах!.. Резина снизу… – Женя прислонился спиной к стене дома и начал натягивать носок.
– Ладно, слезай! – крикнул Галке Жорин отец. – Сорвёшься – отвечать за тебя придётся. Лучше продолбим дырку в двери – небольшой урон.
Галка не слушала и лезла выше.
– Теперешним детям не то что чужим – и своим не укажешь! – говорила Жориному отцу бабушка. – Такие умники все стали, такие умники – хуже дураков.
Галка добралась уже до окна. И не примерялась нисколечко: шагнула на жесть подоконника, шатнулась туда всем телом – хвать руками за форточку!
– Хорошо ей, в кедах… – плюнул под ноги Женя Гаркавый.
Галка посмотрела вниз, показала Жене «нос» и просунула в форточку руки и голову, плечи… Сверкнули белыми подошвами кеды…
Мы с Павлушей бросились в подъезд.
– Ключи отдай! – остановил меня Женя, и я швырнул ему все связки.
Пока прибежали к Павлушиной квартире, Галка уже открыла дверь, встала на пороге и победно улыбалась. Но пришли мы, поднялся Жорин отец, а Жени Гаркавого не было. И улыбка Гали гасла, гасла, пока совсем не погасла.
Пошла Галка вниз хмурая. Павлуша ей даже спасибо забыл сказать.
– Схожу за инструментом, – объявил Жорин отец. – Пока принесёт новый замок, выну старый. Вот, Павлючок, сюрприз твоей матери будет, а? Не говори-и-и…
Где-то внизу, у подъезда, звали меня на два голоса бабушка и Марина:
– Женя, домой! Домой, Женька!
Бегу… Мне учить сегодня только одно стихотворение. Лафа!
НЕСЧАСТЛИВЫЙ ЧЕРВОНЕЦ
После ужина бабушка повела Марину в свою комнату – укладывать спать. А папа позвал меня в спальню-кабинет:
– А ну, давай портфель сюда!
Я принёс.
– Тэ-эк-с… Ого! Ну, дружок, пора за тебя всерьёз браться… – И шах-шах – порвал тетрадки по математике и письму. Ещё по половине тетрадок было чисто, а уже новые надо заводить!
– Не пойду в школу-у-у! – посыпались из моих глаз слезы. – Сами идите!
– Пойдёшь, как миленький. И я схожу спрошу, чем ты занимаешься на уроках.
– А меня из школы выгонят за порванные тетрадки-и!
– Не выгонят! – не совсем уверенно сказал папа. – Иди умывай свои нюни – и за работу.
Я пошел, завывая, как недавно Павлуша по лестнице.
Общая комната соединена у нас с кабинетом дверью – смежная. В общей комнате стучит швейная машина. Мама продолжает шить, не вмешивается – непедагогично спорить о детях при них же. А как только я вышел в коридор, мама сказала вполголоса:
– Иван, какая тебя муха сегодня укусила? Порвал бы хоть по одному письму, если так уж руки чесались. А задачки придётся снова решать, снова намажет.
– Если хоть одна помарка будет, ещё раз перепишет… – Папа грохнул стулом: наверно, подвигался ближе к столу.
Это была Жорина идея – сделать уроки на переменах, чтоб больше времени осталось на пещеру. Если б я знал, что так всё кончится…
Упражнение по письму я переписал хорошо, буква в буквочку. Даже самому понравилось. А папа посмотрел и ничего не сказал.
Обидно… Зачем тогда я так старался?
Когда я сделал один столбик примеров по математике, кто-то позвонил в дверь.
В кабинет через минуту вошла мама.
– Друг твой просит, чтоб вышел… Секреты какие-то.
Я вышел, и Жора сунул мне в руку пять рублей и пятнадцать копеек – сдачу с десятки.
– Вот, видишь, руки в масле… И замок был измазанный, и ключи – еле оттёрли. Четыре рубля и семнадцать копеек стоит.
Четыре так четыре… Я сунул деньги в нагрудный карманчик рубашки и захлопнул дверь перед его носом. Некогда с ним болтать. Небось у него целы тетрадки и по письму, и по математике.
Интересно всё-таки, сколько стоит новый замок? Ну, предположим, четыре рубля и семнадцать копеек… Так сколько тогда должно быть сдачи? Разве столько, сколько он мне вернул?
Я списал в тетрадку ещё один столбец примеров. В нём почему-то на один пример оказалось больше. А как в задачнике? Нет, в задачнике столбики ровные, как подрезанные. Что за чудо?
– Уснул? – отложил папа газету. – Что это за «десять р»? А «4,17» откуда взял? Дроби, да ещё десятичные… Во втором классе такого не проходят.
– Вот задал работу хлопцу!.. – не выдержала мама. – Ему уже спать пора.
Я сразу зевнул во весь рот. Вот видите, спросонок всё написалось. А спросонок не только «десять р» – любую чушь напишешь. Интересно, догадается папа, что Женя Гаркавый оставил тогда ту десятку мне?
Тр-р! – вырвал папа страницу из новой тетрадки по математике… Защипало глаза: третий раз надо задачки переписывать! А сколько уже раз за день слезы?
Хорошо, что хоть про «десять р» не расспрашивает…
– А когда я стих… стихотворение буду учи-и-ить?.. – завёлся я опять.
– Ночь впереди. Мы ляжем спать, а ты иди на кухню или залезай в ванную и учи!
– Что ты говоришь, Иван! – опять не выдержала мама. – Поучай, наказывай, но не издевайся!
Папа промолчал.
Шлёпают тапочки – из ванной выходит бабушка. Ко лбу у неё прилипли пряди волос, мокрые руки отставлены в стороны.
– Постирать постирала, а высохнет ли до утра? Это же надо додуматься: ковыряться в земле в школьном костюме! Сними рубаху, простирну заодно…
– Я встану пораньше, утюгом досушу. Обормот несчастный… Всей семьёй не можем на него настираться и насушиться, – сказала мама.
Стянул быстрее рубашку. Я мог бы и майку снять: меня уже бросало в пот от этих задачек.
В ванной, слышно, что-то звенит, падает в воду – тёх! тёх!
– О-о, да у него тут настоящая сберегательная касса! – слышится удивлённый голос бабушки.
Идёт быстренько сюда – и прямо к папе.
– Что это такое, Иван? – разжала она кулак перед его носом. На ладони лежала смятая мокрая пятирублёвка и несколько медяков. – Ты знаешь, я не вмешиваюсь в воспитание. Но если по столько давать ребёнку денег, кто из него вырастет?