INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков, стр. 115
Вскоре Альфонс и миледи получили приглашение на бал к графине Паоле. Мари, хоть и оправилась уже от своего недомогания, была все же слишком слаба для подобных развлечений. Альфонс не желал идти без нее, но ей почему-то этого хотелось, и он уступил.
У графини было уже много народу, когда вошел Альфонс. Сама она сидела возле дверей; он поклонился ей, а она подняла него глаза — и уже не раз испытанное им ощущение дурноты проявилось с такой силой, что он не смог раскрыть рта. Графиня это заметила, и чело ее омрачилось; впрочем, это легкое облачко мгновенно исчезло. С очаровательной улыбкой она осведомилась о здоровье Альфонса и миледи; он в ответ что-то неловко забормотал, но, на его счастье, один из кавалеров в этот момент пригласил графиню на танец, тем самым выведя молодого офицера из затруднительного положения.
Пройдя в другую залу, он вскоре вернулся в бальную комнату, стыдясь своего поведения. Графиня танцевала. Во всех движениях ее было столько сладострастной неги и одновременно благородного изящества, что зрители замерли в восхищении. Это была не женщина, а богиня. Альфонс, очарованный и покоренный, почти забыл о своих страхах.
Когда танец закончился, он, желая загладить оплошность, решил сделать комплимент графине; но чем ближе подходил к ней, тем сильнее у него сжималось сердце. Паола следила за ним с явной тревогой. Повернувшись, она слегка притронулась к нему — он содрогнулся. В то же мгновение улыбка исчезла с ее уст, она нахмурила брови, и Альфонсу вновь показалось, что перед ним лицо женщины из видения. Однако продлилось это лишь одно мгновение. Графиня, придя в себя, стала еще прекраснее, чем всегда, Альфонс же вновь покраснел от стыда за свою слабость; желая во что бы то ни стало преодолеть это странное отвращение, он пригласил Паолу на танец. Она задумалась и наконец отвела ему место в самом конце списка.
Она поднялась, и он счел своим долгом предложить ей руку; увидев же, что она колеблется, прикоснулся к ее пальцам — в то же мгновение смертельный холод объял его, и ему показалось, что душа рвется из тела. Это ощущение было настолько мучительным, что он невольно отпрянул от Паолы, а та почти бегом устремилась прочь от него. Альфонс настолько обессилел, что едва сумел добраться до террасы, где почти бездыханным рухнул на скамеечку из зеленого дерна.
Он находился в этом полуобморочном состоянии, когда пред ним предстала фигура в вуали. Вуаль накрыла его, и он полностью потерял сознание. Когда чувства вернулись к нему, уже начинало светлеть; поднявшись, он заметил, как вдоль стены удаляется от него нечто, напоминающее легкий дымок. Быть может, это просто оседал ночной туман; быть может, то была тень от куста, дрогнувшего под порывом ветра.
Он вспомнил, что приглашен на бал и что ему предстоит танцевать с хозяйкой дома. Страшась, что его сочтут невежливым, он вернулся в бальную комнату: толпа заметно поредела, но празднество продолжалось. Он подошел к Паоле, чтобы напомнить ей об обещанном ему танце; к величайшему своему удивлению, он не испытал никаких тягостных ощущений. Она деликатно попеняла ему за то, что он надолго покинул гостей — ей уже стало казаться, добавила она, что он забыл об уговоре танцевать кадриль. Альфонс не признался, что заснул; вступил с графиней в разговор и даже оказался в состоянии оценить ее прекрасное умение вести беседу. Все его предубеждения развеялись как дым — теперь он видел в Паоле очаровательную женщину, а не сверхъестественное и опасное существо.
Когда зазвучали первые такты кадрили, он предложил графине руку и не ощутил ничего, кроме удовольствия подержать в ладони прекраснейшие пальцы в мире. От Паолы не ускользнула эта перемена, и она улыбнулась. Альфонс, обретя присущее ему остроумие, был весел и любезен.
Бал закончился уже утром. Уходя, господин де С. попросил у графини разрешения изредка навещать ее, и эта милость была ему дарована.
В ту ночь в Генуе происходили очень странные вещи. Вплоть до рассвета 11 февраля во многих местах города слышались жалобные крики. Власти, переполошившись, подняли по тревоге гвардейцев и полицию — но ничего обнаружить не удалось. Рассказывали, что в Аква Нера видели женщину гигантского роста, однако подтвердить это никто не мог. В реальности же криков сомневаться не приходилось: их слышали почти все горожане, и я сам был тому свидетелем. Вопли эти были столь ужасны и пробуждали такой страх, что один часовой скончался в своей будке, а пятнадцатилетний мальчик, сын аптекаря Маранди, лишился рассудка. Произведенное по этому поводу расследование не принесло никаких результатов, и люди по сю пору гадают, какое существо или же механизм могло произвести подобные немыслимые звуки.
Той же ночью разразилась страшная гроза, во время которой содрогалась сама земля.
Говорили, что крики удалялись по направлению к церкви Мадонна деи Кампи и что смолкли они в могиле дамы Спинола Ломелино. Прошел слух, что наступила трехсотая годовщина ее смерти; что крики начались в тот день и час, когда она испустила дух; что некий старик вспомнил рассказы своего отца: тот утверждал, что сто лет назад случилось сходное событие и что вопли также сопровождались землетрясением с грозой.
Многие приходили взглянуть на церковь. Перепугавшись ветра, свистевшего в разбитые окна, и ящериц, сидевших по стенам, некоторые стали молоть всякий вздор о стонах и рыданиях, будто бы исходивших из могилы. Естественно, к надгробию вновь началось паломничество, и вскоре уже сотни людей повторяли то же самое. Несколько юношей решились попробовать еще раз вскрыть могилу, но не смогли сдвинуть с места плиту. Среди них был один молодой офицер: просунув в щель лезвие своей шпаги, он почувствовал, как острие в чем-то застряло — и это было вещество мягкое, гибкое, совсем не жесткое. Вытащив шпагу, он увидел, что клинок залит кровью. Удивленные молодые люди принялись за дело с удвоенным старанием, но все было тщетно — плита не поддавалась. Казалось, ее удерживает какая-то нечеловеческая сила. Они ушли с намерением вернуться, призвав на помощь друзей и вооружась механическими приспособлениями.
На следующий день они и в самом деле явились с необходимыми инструментами, но использовать их не пришлось — плиту удалось поднять без всякого труда. К своему великому удивлению, юноши обнаружили один лишь саван без костей — как и в прошлый раз.
Графиню в течение нескольких дней никто не видел; говорили, что она больна. Поскольку не показывалась она довольно долго и совершенно никого не принимала, стали предполагать, что она уехала путешествовать, как это с ней нередко случалось. Через три недели она появилась на приеме у генерал-губернатора; была очень весела, а тем, кто выражал сожаление ввиду ее долгого отсутствия, отвечала просто, что отдыхала за городом.
Глава девятая
Между тем многим показалось, что тайна графини наконец раскрыта. В одной английской газете была напечатана заметка о русской княгине, путешествующей инкогнито: там говорилось, что эта дама обожает все романтическое и старается вести себя соответствующим образом; что она внезапно возникает в каком-нибудь городе, ослепляя роскошью своих нарядов и живя на широкую ногу, а затем исчезает, ни с кем не попрощавшись; что, будучи по натуре женщиной доброй и великодушной, она даже благодеяния оказывает в несколько необычной манере — по этому поводу в газете было рассказано множество историй, подтверждающих, что речь идет об очень странном существе. В заключение же сообщалось, что дама эта побывала в Англии, а теперь, по всей видимости, находится в Италии; что она овдовела в двадцать два года и владеет огромными поместьями на Украине; что у нее огромное состояние и что она пользуется особым расположением русского императора.