Грот афалины, стр. 16

– Какая-то научная экспедиция по изучению океана. Американская, кажется. Запрещено приближаться, особенно с моря, ближе чем на двести метров.

– Если б Радж был с нами, он бы точно все перевел! – прошептал Янг.

– А что тебе непонятно? – казалось, рассердился Амара, увлекая Янга от забора. – Пошли, пока нас не сцапали… Там совсем с острова прогнали, тут – запрещенная зона. Будто не в своей стране живем, а…

Амара шагал по полосе прилива – быстро, размашисто. Янгу пришлось трусцой бежать за ним, даже в левом боку закололо. Он собирался уже захныкать, но Амара спохватился:

– Разогнался я… Есть хочешь?

Об этом можно было и не спрашивать! Которые уже сутки живет впроголодь.

Спустились к самой воде, сели на горячий, как огонь, камень. Янг не выдержал, поплескал на камень водой и сел на мокрый. Опустили натруженные, исколотые ноги в воду, в ласковый прибой. Порой вода била в камень и не очень ласково обдавала с головой. Но ребятам это было приятно, они не трогались с места.

Подкрепились вареной маниокой, каждый думал о своем. Оживились немного при виде дельфинов – пара их плыла вдоль берега по эту сторону рифов, время от времени они плавно и грациозно выскакивали из воды, описывали в воздухе то малые, то большие дуги, почти без брызг уходя под воду.

– Вот кому хорошо живется – позавидовать можно, – сказал Янг, любуясь дельфинами.

– Что – это тебе Радж сказал? – иронически усмехнулся Амара. – Или сами дельфины?

– А Радж читал, что они умеют говорить, только не по-нашему. Вот если бы научиться понимать их!

– Дельфинов?! Тут и человека трудно понять… Даже того, кто на одном языке с тобою говорит. Что за цаца? Чем дышит? Пуол этот… Кто бы мог подумать, что он выкинет такое? А мы с Раджем одно время даже водились с ним.

Дельфины вернулись, проплыли уже намного ближе к берегу, даже остановились было, словно прислушиваясь к чему-то. Потом медленно отдалились, описывая полукруг вокруг бочек-буйков.

Что-то их тревожило.

Глава четвертая

А Пуол в это время был на Главном острове. Привез его туда худой рыбак на моторизованной джонке с нарисованными на «щеках» лодки большими глазами дракона. Когда садился в лодку в Компонге с тремя другими пассажирами, сказал ее хозяину, что заплатит на Главном: нет дураков платить заранее. А вдруг мотор испортится или еще что? А ткнулись носом в причал на Главном, показал лодочнику вместо денег нож, подергал в стороны подбородком: «Пикнешь – мигом п-прирежу!»

Слонялся по улицам Свийттауна – столицы, Душистого города, посвистывал, радовался жизни и тому, что вырвался на волю, на простор. То и дело совал руку в карман, где шуршали новенькие доллары. Украл у отца чек, когда заявился на Горный, получил по нему деньги и теперь чувствовал себя независимым человеком. Как будут устраиваться родители на новом месте без денег, не хотел и думать. Забыл он и поговорку: продав отца и мать, не разбогатеешь.

Глупый этот матрос Дуку, что учил их когда-то грамоте. Как начнет рассказывать, где побывал да что видел, какие чудеса есть на свете… Не могло простому матросу стукнуть в голову, какой отравой ложатся в душу Пуола его увлекательные рассказы.

И вот теперь он вольный, как птица. Будет ходить куда захочет, станет делать что вздумается. Тут такой простор, столько возможностей. Лучше было бы, конечно, совсем ничего не делать, а только есть да пить – что душа пожелает. Это не на их задрипанном Биргусе, где, кроме моря, пальм и хибар, ничего нет. Какие магазины в Свийттауне! Целый день торчал бы возле витрин, любовался б выставленными товарами, воображая себя владельцем этой роскоши – дорогих костюмов, транзисторов, сверкающих гитар, мотоциклов, машин. А как столичные люди красиво одеваются, какие девчата цокают каблучками, перебегая из учреждения в учреждение, в разные офисы и магазины. Тут и кинотеатр есть, и разные бары-рестораны. Правда, чтобы всюду побывать, все попробовать, узнать, надо бес его знает сколько денег.

Что эти пятьдесят долларов! Даже не пятьдесят, а уже меньше – успел истратить. Если бы карманы были набиты деньгами, тогда б он развернулся, тогда показал бы, чего стоит. Пусть бы тогда глядели на него эти ничтожные биргусовцы и завидовали!

Только что Пуол выпил целый стакан сока из сахарного тростника. Лавочник, по виду китаец, отгоняя мух и ос, при нем же пропустил между валиками пресса длинный стебель тростника, выдавил сок, подставив посудину под лоток… Пуол пил и морщился: ничего особенного, сладкий, даже губы слипаются, теплый, отдает зеленью и жажду нисколько не утоляет. А когда представил, что под пресс попали мухи и осы и китаец из них тоже надавил соку, его замутило, тошнота подкатила к горлу. Плюнул, пошел дальше.

Возле какого-то шинка, двери которого выходили в скверик, стояли под деревьями столы и стулья, тут обслуживали клиентов на свежем воздухе. Пуол, придав себе важный вид богатого барчука, уселся в тени за стол. Не успел оглянуться – где же кельнер? – как тот уже сам подбежал, схватил с левого локтя салфетку, махнул ею по столу, склонился: «Что прикажете?» Ах, как понравилось Пуолу, что ему кланяются, как польстило это его самолюбию, возвысило в собственных глазах! «Что-то есть во мне такое… этакое… А парень не старше меня по годам. И мне кланяется!» Кельнер с беспокойством поглядывал на другой столик, где усаживалась пожилая пара, по виду малайцы. «Что прикажете?!» – снова спросил кельнер. «Оранжаду! И похолодней!» – «Будет сделано!» – парень полетел от него к той пожилой паре и там дважды склонился в поклоне, после чего мигом исчез за дверями шинка, с треском раскидав в стороны бамбуковую штору-ширмочку с изображенными на ней пальмами. Примерно через минуту выскочил с подносом, на котором стояли три высоких разноцветных пластмассовых фужера с питьем, один поставил возле Пуола – о стенки фужера застучал кубик льда, – помчался к пожилой паре.

Пуол сначала вынул полиэтиленовую соломинку из фужера как ненужную, хлебнул через край, прямо с кусочком льда. Так и держал на языке льдинку, смакуя сок. Но увидел, что малайцы не торопятся проглотить питье, потягивают его через соломинку, сосредоточенно и спокойно поглядывая по сторонам. Лед они не берут в рот, кусочки его глухо постукивают о стенки фужеров, особенно когда малайцы начинают помешивать сок соломинками. «Вон оно что… – Пуол нагнулся над своим фужером, – тьфу!» – выплюнул в него кусочек льда и тоже засосал оранжад через соломинку – важно, с независимым видом поглядывая туда-сюда. Пуол будет делать все так, как эта пара притомившихся бизнесменов, будто бы небогатая на вид, а на самом деле – ого-го… Пуол все, что надо, перенимет, всему научится. Он ничем не хуже, так почему бы и ему не стать богачом в конце концов? Чтоб все кланялись ему…

– Еще стаканчик! – приказал он кельнеру. Уже сегодня, в первый день своего бродяжничества по столице, хотелось сделать все возможные шаги к той жизни, какой когда-то будет жить, той карьере, которая принесет ему деньги, деньги, деньги… Любые, в любой валюте.

Высосал второй стакан, даже в животе забурчало, сунул льдинку, как обезьяна, за щеку – пошел бродить дальше.

Проходил улицу за улицей, брел возле высоких домов и низких, по широким улицам и грязным закоулкам, миновал несколько площадей. Постоял, понаблюдал немного за тем, как меняется почетный караул возле султанского дворца. «Ха, одни остолопы топают ногами, другие с раскрытым ртом таращат на них глаза…» – подумал он. Заглядывал в какие-то лавочки, магазины, аптеки, где тоже что-то пил. Потолкался на базаре… Нарочно спотыкался на разложенные на циновках овощи и фрукты и первым начинал ссору, если торговцы и торговки возмущались. То у одного, то у другого брал что-нибудь попробовать, приценивался, торговался, а потом охаивал товар и шел дальше.

Попал в кинотеатр, хотя сначала хотел пройти мимо. Привлекло нарисованное на афише чудовище – не то человек-великан, не то гигантская обезьяна, с красной пастью, клыкастая, обросшая шерстью, лазит по городу, превращая в кучу обломков небоскребы, давит людей. Сидел в зале, окаменев от страха, но ни разу не вскрикнул, не пискнул, хотя обезьяна-гигант на экране разрывала людей на куски, высасывала из них кровь.