Лунный ад (Сборник), стр. 133

Вязкий туман начал застилать мысли, а он все уменьшал и уменьшал силу тока…

Раль почувствовал толчок в большом импульсе; он следил, как тот ослабевает, пока не достиг уровня другого импульса. Подождите! А где же другой импульс?

Мыслеформы Раля замерли в недоумении. Этот импульс был единственным на частоте чужака. На мгновение Раль задумался: если это единственный импульс на искомом уровне, значит, это просто совпали импульсы обоих существ. Да, так и есть.

Он исследовал импульс — и его кристаллическая оболочка вздрогнула от удивления. Чужая частота, которую он подстраивал под свою собственную с помощью иллюзий, исходила от этого импульса. Он может поглотить его, когда захочет. Правда, он ощущал в нем что-то знакомо отвратительное, но был голоден, и…

После короткого колебания Раль открыл свои электронные челюсти во всю ширину и жадно сомкнул их на импульсе.

Он слишком поздно понял свою ошибку. Его слабые блоки не могли противостоять постоянному не химически созданному потоку электричества из генератора. Все больше и больше энергии вливалось в его тело, и он не мог переварить эти потоки стабильного электричества, медленно изменяющие его собственную форму, превращающие его в застывший, стабильный, несвободный шаблон постоянной сытости.

Его кристаллоидные челюсти широко открылись. Раль дрейфовал в черной пустоте космоса, потеряв способность двигаться, неспособный перестроиться в новые мыслеформы и, следовательно, неспособный думать. Постоянный поток электричества все вливался в его тело…

Постепенно действие морфина ослабло, и туман в мозгу Бреннера рассеялся. Когда к нему вернулась способность мыслить, он понял, что его план сработал и чужак исчез. И Бреннер был просто счастлив, что чудовище умерло и он был спасен, только это сейчас и имело значение.

Конечно, он не мог ни видеть, ни слышать, ни чувствовать неподвижный кристаллоид за бортом. Но он знал, что это создание там. Он ощущал это.

Он ощущал это, потому что его прежняя неупорядоченная центральная система, говоря языком Раля, медленно перестроилась в нечто, очень похожее на систему пришельца, дав ему способность ощущать другие импульсы и объекты. Теперь Бреннеру не нужны были ни осязание, ни зрение, ни слух, ни обоняние, ни чувство вкуса.

Он добрался до носового отсека, мысленно представляя свой путь. Он вернется на Базу… он найдет дорогу туда, как только окажется достаточно близко. Он вернется на Базу, потому что, естественно, его основная мыслеформа стала идентичной системе чужака. И Бреннер ощутил голод. Он знал, что найдет пищу на Базе.

Пища. Он представил Хейла и других людей на станции.

Пища. Его каннибальская система зашлась в экстазе от одной мысли о таком обилии пищи.

Он запустил атомный генератор и развернул корабль.

ВХОДНАЯ ПЛАТА

Когда смотришь из купола, ночное небо удивительно красиво, если не считать уродливых глыб Деймоса и Фобоса. Но совсем другое дело, если вы оказались снаружи, решив, например, прогуляться до космодрома.

За узкой ограничительной полосой вокруг купола пустынная земля так же холодна и неприступна, как до высадки землян на Марс. Отсюда небо кажется кроваво-красным и безумным. Сразу возникает желание оказаться внутри, хотя бы под защитой тонкой оболочки из прозрачного пластика.

И все же я люблю стоять здесь и смотреть, размышляя о том, как далеко человек проник в космос. Я думаю о людях, обладающих огромной силой духа, отправившихся в бесконечные просторы Вселенной. Кое-кто из тех, кого я знал, все еще там. Думаю, что там. Надеюсь на это.

Когда-то почти все, что необходимо для жизни, доставляли сюда на кораблях с Земли, пока не изобрели все эти химические штуки, которые превращают марсианские урожаи в довольно сносную пищу. И купола такими не были. Считалось, что жизнь здесь не стоит того, чтобы тратить для ее обеспечения так много топлива. Однако колонии росли. Люди открывали новые планеты, за ними сразу следовали другие и осваивали их. А потом готовились к следующему шагу.

Ох уж эти астероиды… Не хочется о них даже вспоминать. На моем счету немало полетов. И однажды оказалось, что помимо желания я провел слишком много времени вне заградительных щитов. Медики сказали, что я должен стать марсианином до конца своих дней. Даже единственный полет назад к Земле «не рекомендовался».

Итак, ничего другого мне не оставалось, как наблюдать за улетающими кораблями. Я все еще помню один, под названием «Марсианский купец», старт которого я проспал и почти проглядел его вылет на орбиту. Какой-то шутник решил, что такое имя вполне подойдет исследовательскому кораблю. Что ж, надеюсь, оно себя оправдает.

В тот день я покрыл немалое расстояние на своем вездеходе от Скиапарелли до купола Асаф, который тогда хотя и не был так красив, как теперь, но все же оборудован вполне сносно. Там имелось около десятка баров, несколько таверн и еще кое-какие развлекательные заведения — в общем, все почти как в городе.

Я решил промочить горло в таверне «Звездная пыль», что у западного воздушного шлюза, и как раз был у входа, когда вышли те ребята. Первым я увидел громадного черноволосого парня. Он показался в дверях, таща под мышками двух каких-то бедолаг, затем, ухватив их за шиворот и выставив колено вперед, стукнул головами достаточно сильно, чтобы вырубить на некоторое время. Действовал он как человек, привыкший все делать точно и аккуратно. Быстро скользнув по мне серьезным взглядом, он развернулся и нырнул в проем двери.

Не успел я подняться по крыльцу, как он появился снова, но уже в сопровождении двух приятелей, которым, судя по всему, здорово досталось. У того, что помоложе, высокого и стройного, на рукаве голубой униформы я заметил лычки младшего пилота. Волосы у него стояли торчком, будто его некоторое время таскали за них. Второй был пониже ростом и выглядел солиднее. Несмотря на разорванный мундир, он производил впечатление человека, солидного и серьезного. Седые виски, слегка выпирающий под ремнем живот, аккуратные усы и выражение равнодушной вежливости на лице придавали ему определенное достоинство. Он приостановился, чтобы швырнуть пустую бутылку назад, в открытую дверь, и, думаю, сделал это не без успеха.

— Идите туда, по переулку, — сказал я, поддавшись непонятному импульсу, и показал направление. — Он ведет к вездеходной стоянке. Я подброшу вас к трапу вашего корабля.

У них не было времени на вопросы. Я тоже не стал дожидаться, когда разъяренная толпа вывалится наружу, обошел несколько зданий и вернулся к своему вездеходу. Этот участок был единственным свободным пространством перед четвертым воздушным шлюзом. В то время два или три вездехода ежедневно прибывали из шахт или других куполов, но большая часть транспорта обслуживала космодром.

— Кто здесь? — послышался низкий голос из густой тени.

— Тони Льюис, — ответил я.

Все трое вышли в круг света, льющегося из окна охранного поста.

— Спасибо за подсказку, — сказал здоровяк, — но на космодром нам пока не надо. У нас есть время до утра.

Он выглядел трезвым, как будто только что приземлился. Его друзья стояли, слегка покачиваясь.

— Если будете так продолжать, — сказал я, — можете к утру не попасть на корабль.

Он засмеялся:

— Мы должны попасть, или он не взлетит.

— О, это зависит от вас троих?

— Точно. Вот он — Хью Коннел, третий пилот. А этот джентльмен с чувством собственного достоинства — Рон Мидоуз, стюард. А я, Джим Хаулет, отвечаю за топливную систему.

Я согласился, что корабль вряд ли взлетит без них. Хаулет наморщил лоб.

— Льюис… — пробормотал он. — Я где-то слышал о Тони Льюисе. Ты космонавт?

— Когда-то был, — ответил я. — Летал в Поясе.

Молодой Коннел перестал тереть глаз и посмотрел на меня.

— А, я о тебе слышал, — сказал он. — Даже читал твои доклады.

Мы еще немного поговорили, и я предложил им пойти еще куда-нибудь развлечься. Повел я их на юг от шлюза, по узким переулкам, огибая большой район складских зданий. В те дни купола не планировались так тщательно, как теперь. Все, что требовалось для безопасности и поддержания воздуха более плотным и теплым, чем снаружи, было сделано на совесть, а оставшееся пространство доставалось первому, кто хотел его занять. Улицы оставляли такой ширины, чтобы мог проехать грузовик. Более высокие здания строили в центре купола. Я остановился там, где они были пониже.