Я, следователь.., стр. 25

Он не понял — всерьез ли я говорю, и на всякий случай сказал:

— Обязательно.

— Вот и прекрасно. Расскажите теперь, что произошло тем вечером в ресторане.

Он снова начал мяться:

— Ох, прямо вспоминать неудобно…

— Неудобно зонтик в кармане раскрывать. И в пьяном виде в ресторанах безобразничать. Давайте рассказывайте. И поподробнее…

— …А вы что, действительно чемпион по боксу? — спросил я.

— Нет, — грустно покачал головой дебошир Иванов. — Сам даже не знаю, почему я это сказал…

Я посмотрел на него с каким-то сочувствием.

— А вы знаете, Иванов, что он вас действительно мог убить?

— Шутите? — побледнел Иванов.

— Нет, не шучу. Я серьезно говорю. Вы запомнили его внешность?

Иванов неопределенно развел руками:

— Высокий такой, черный, а глаза, по-моему, наоборот, светлые. Больше не помню ничего.

— Он вам говорил что-нибудь после прибытия милиции?

Иванов задумался:

— Не помню. Вроде ничего. Он только очень бледный был и все время шипел сквозь зубы: «Фраер, фраер проклятый, фраерюга».

Лист дела 56

Смешно, но дебошир Иванов стал своеобразным водоразделом в расследовании дела. Для меня он был первым человеком, столкнувшимся с убийцей уже после смерти Жени Корецкого. Ведь до этого момента я говорил только с людьми, видевшими «Сабурова», когда Корецкий был еще жив. Дебошир Иванов даже приблизительно не представлял себе, какой реальной опасности подвергался…

Ну, вот, значит, и всплыл. Произошло это почти две недели назад, и вряд ли Бандит сидит и дожидается меня здесь. Но здесь его видели люди, много людей, и какие-то зацепки должны остаться. Надо карабкаться, как это делают альпинисты, — используя малейшие уступы, выбоинки, трещины. Такую зацепку я нащупал, читая вновь протокол о скандале в «Перле». В нем упоминалось об официантке Э. Э. Смилдзине. Эта женщина заинтересовала меня.

Машина мчалась на взморье. Мокрый ветер бросал в лобовое стекло опавшие листья, серое, в белесых полосах, море тускло светило справа между деревьями. Потом машина юркнула в какую-то аллею и выскочила прямо на берег. С холма над морем нависал сияющей огромной линзой ресторан «Перле».

У стеклянных дверей толпился народ. Я обошел вокруг ресторана и нашел дверь с табличкой «Служебный вход». Я нырнул в нее, и в лицо ударило тягучим, как резина, запахом сырого мяса, жирного пара, подгоревшего масла. Над ухом заорали:

— Посторони-ись!

Я шарахнулся в сторону — мимо на большой тележке везли несколько говяжьих туш и длинных острых, как торпеды, осетров. Мне пришел на память рисунок из «Занимательной арифметики» — человек-гора широко раскрыл рот-туннель, в котором исчезает железнодорожный состав с продуктами. Это, мол, к вопросу о том, сколько за свою жизнь поедает разного один средний человек. Хорошо хоть, что платить за все это надо не сразу!

Какая-то женщина в высоком белом колпаке преградила мне дорогу:

— Вы что здесь делаете, гражданин?

Не моргнув глазом, я соврал:

— Ищу директора Я новый санитарный врач.

— Он в зале. Пройдите по коридору и там — направо.

Я шел по коридору и лениво раздумывал о том, что какая-то доля правды в моей лжи есть. С точки зрения социальной — я и впрямь санитарный врач. «Очищаем общество от отбросов». Чепуха! Насколько все сложнее в жизни…

Я все шел по этому нескончаемому душному коридору и мечтал только об одном: чтобы завтра утром было солнце, хрустящий ветер разорвал белые облака и унес за далекое далеко дождь, осень и все мои проклятущие дела, и чтобы желтые сосны гудели, как струны огромного контрабаса, и я не ходил бы по этим сумрачным кухням с мерзким запахом горелого маргарина, а лежал на белом песке, спал, читал Экзюпери и ни о чем не думал бы. Я очень устал думать…

Потом я сидел за столиком в дымном, до железной арматуры прокуренном зале, смотрел на длинный плакат «Пьянству — бой!», ковырял вилкой чуть теплый цеппелин и думал с предстоящем разговоре со Смилдзиней. Она прибежала, запыхавшись:

— Вы хотели поговорить со мной?

— Да, — сказал я и отодвинул тарелку…

…Красивая девушка, эта Элга. Я и не знал раньше, что у латышек бывают такие черные волосы. А глаза — огромные, серые, со смешинкой. Ее, видимо, сильно удивил мой визит: расспрашивать спустя две недели о какой-то пустяковой пьяной сваре! Она ведь не знала, кто в действительности участвовал в скандале. Поэтому ничего особенного и не запомнила. Я сказал:

— Вы помните, как выглядел ваш клиент?

— Да, приблизительно. Он — высокий, темный, по-моему, черноволосый. На какой-то руке — не помню — не хватает пальца или двух.

Я подумал и спросил — на всякий случай:

— А где была в это время его спутница?

Элга удивилась:

— Как — где? Она тоже пошла в милицию. Но ее, по-моему, не допрашивали, разобрались без нее. Кстати, пока мы там сидели в коридоре, мы с ней разговорились.

— Так-так. И что она о себе сказала?

— Зовут ее Ванда, она выступает с эстрадными песнями в каком-то кафе или ресторане на взморье.

— А где она живет?

Элга пожала плечами:

— Мы об этом не говорили…

Я не сдержался и ударил кулаком по столу:

— Ах, черт, досада какая!

Элга иронически подняла бровь:

— Можно подумать, что вы послали меня с заданием, а я его не выполнила…

Я сообразил, что веду себя нелепо, и сказал тихо:

— Не обижайтесь, Элга. Просто мне сейчас очень нужна эта Ванда.

Элга сочувственно улыбнулась:

— Она очень красивая женщина…

— Мне на это наплевать! Тысячу раз наплевать! Мне не смотреть на нее, мне поговорить с ней надо! Вы себе не представляете, как это важно!

— Я действительно этого себе не представляю, — с нажимом сказала Элга. — Вы ведь только спрашиваете, а я только отвечаю.

Я оценивающе посмотрел на нее и, еще не решаясь быть до конца откровенным, попытался отшутиться:

— Я воюю вот под этим лозунгом, — и указал на плакат «Пьянству — бой!».

Элга без улыбки сказала:

— И стоит кому-нибудь подраться в ресторане, как вы приезжаете за тридевять земель?..

Я внимательно посмотрел на нее и решился:

— Скандал, который здесь произошел, затеял ваш городской чемпион-алкоголик, так?