Золотые Антилы, стр. 56

Едва Уофер уснул, разразилась тропическая гроза во всем ее величии. «Вскоре после заката, — писал он, — обрушился дождь, словно сошлись земля и небо; бурю сопровождали ужасные удары грома и такие вспышки молний с сернистым запахом, что мы чуть не задыхались под открытым небом…» Гроза бушевала час за часом, и дождевая вода, стекая с окрестных холмов, наполняла реку, пока та внезапно не перехлестнула через берега и не подступила к лагерю путешественников. Пригорок превратился в быстро уменьшавшийся островок, вода залила костер. В чернильной тьме, разрываемой лишь зазубренными языками молний, англичане думали, что настал их последний час. Оглушенные непрестанными раскатами грома, все пятеро утратили присутствие духа и бросились спасаться. Потеряв друг друга, они разбежались в разные стороны, выискивая дерево, на котором можно было бы спастись от потопа. Но вокруг росли в основном гигантские хлопковые деревья, с высокими прямыми стволами, на которые нельзя было взобраться. «Я был в большом смятении, — признавался Уофер, — и бежал, спасая собственную жизнь»; тут ему попалось сухое хлопковое дерево с выгнившей сердцевиной и дуплом в четырех футах над землей. Он прыжком влетел в это убежище и упал в пустоту ствола, как шмыгнувшая в гнездо белка. Там он и просидел всю ночь, «едва не скрутившись в клубок, потому что места недоставало, чтобы сидеть или стоять», а бурные волны зловеще бились в укрытие, пока врач не уснул в изнеможении. Проснувшись при дневном свете, Уофер увидел себя по колена в воде. К счастью, дождь и гроза с рассветом прекратились, и наводнение спало, ночные ужасы отступили. Уофер развернулся, сполз вниз и добрался до покинутого лагеря. Он звал своих спутников, но не получил ответа: наконец недельный голод и ужасные события ночи одолели. Чувствуя себя одиноким и брошенным, Лайонел в беспросветном отчаянии опустился наземь.

Так и нашли его спутники, которым тоже посчастливилось отыскать деревья, на которых они спаслись от потопа. Теперь, вернувшись в лагерь, промокшие и голодные, они обнимались со слезами на глазах и благодарили Господа за спасение. Но их ликование продлилось недолго, потому что, спустившись к реке, они обнаружили, что драгоценные плоты не пережили наводнения. Вода проникла в полые стволы бамбука, и полузатопленные плоты висели на натянувшихся причалах из лиан. Все надежды продолжать путь по реке рухнули.

Буканьеры впали в такое уныние, что всерьез подумывали вернуться тем же путем, каким пришли, и попытаться достичь той самой индейской деревни, где с ними так плохо обходились. Но даже это было невозможно без пищи. Поэтому они испытали большое волнение, когда, шаря в прибрежных зарослях, один из них наткнулся на олененка, крепко спавшего в чаще. Трепеща от предвкушения, умирающие от голода люди подкрадывались к добыче, пока не оказались от нее почти на расстоянии вытянутой руки. Тогда один из буканьеров приставил дуло ружья к шкуре животного и спустил курок. Но от волнения бедняга забыл вложить пыж, и, когда он выстрелил, пуля лениво выкатилась из ствола мушкета и упала на землю. Ружье безобидно громыхнуло, и олененок, разбуженный выстрелом, вскочил на ноги и бросился прочь. Кинувшись в реку, он благополучно переплыл на другой берег, оставив безутешных буканьеров утолять голод крошками от сердцевины съедобной пальмы, выковырянными кончиками кортиков.

Уофер и его спутники дошли до предела. Теперь они были так далеко от первоначальной тропы, что не надеялись найти обратный путь к деревне куна: случай со сбежавшим олененком только напомнил им, как они слабы и беспомощны в чуждом безлюдном лесу. С того дня, как их бросили проводники, они не видели живой души и понимали, что без помощи в этой глуши их ждет скорая гибель. В такой крайности Уофер с товарищами мудро решили держаться следа, оставленного стадом пекари, или диких свиней, проходивших через лес. Живя в деревне куна, англичане заметили, что пекари часто совершают набеги на банановые плантации индейцев, и теперь надеялись, что след свиней в конце концов приведет их к деревне, где удастся вымолить пищу.

Слабейший из них, Гопсон, пребывал уже в столь жалком состоянии, что постоянно отставал от остальных и задерживал их. Но теперь спутники уже не могли его дожидаться, потому что, не получив помощи, погибли бы все. Так что, оставив его полагаться на себя, буканьеры собрали последние остатки сил и побрели вперед, проползая под ветвями, аркой смыкавшимися над следом пекари. Наконец удача повернулась к ним лицом; след привел их к старой, заброшенной плантации, верному признаку, что неподалеку деревня. И здесь, на пороге спасения, в последний раз встрепенулись дремавшие в них страхи перед аборигенами. Мучительную минуту англичане медлили в нерешительности, споря, следует ли им объявиться перед куна. Но голод взял верх, и Уофер пошел вперед, чтобы вступить в контакт с индейцами. Его ужасный облик — заросший бородой, грязный белый — произвел сенсацию в деревне. Индейцы, оживленно переговариваясь, собрались, чтобы ощупать и осмотреть странное привидение со свалявшимися волосами и бледной кожей. Уофера забросали вопросами: откуда он и как сумел найти дорогу к затерянной в лесу деревне. Однако обессилевший хирург не в состоянии был понять взволнованных расспросов и, задыхаясь среди окруживших его людей, едва стоял на ногах. Наконец до него долетел запах из кипящего горшка с едой, и он театрально рухнул наземь в глубоком обмороке.

Целую неделю путники, включая и догнавшего их Гопсона, восстанавливали силы в индейской деревне. На сей раз к ним отнеслись очень гостеприимно, щедро и дружелюбно — накормили и приютили. Причина такой перемены заключалась в том, что пропавшие проводники куна наконец вернулись домой и радостно похвалялись коллекцией бусин, зеркал, ножей и ножниц, которые отряд буканьеров сумел купить на корабле французских корсаров, стоявшем у берега в том самом месте, куда вышли буканьеры. Весть о столь щедрых дарах, не считая премии в полдоллара с каждого члена отряда, распространилась по кланам, и те вели себя как дети, заполучившие нового и сверхщедрого дядюшку. Если прежде они хмурились и гримасничали, то теперь толпились вокруг Уофера и его друзей, охотно предлагая им помощь и проводников к берегу. От них англичане узнали, что плоты, затонув, в сущности, оказали им большую услугу, потому что буканьеры все еще оставались на тихоокеанской стороне водораздела, и, сумей они сплавиться по реке, как намеревались, неминуемо попали бы в руки испанцев, которые бросили бы их в тюрьму или казнили как пиратов. Теперь же куна с радостью выделили четверых сильных молодых воинов, чтобы проводить Уофера со спутниками через Центральные Кордильеры в правильном направлении. Англичан почтительно усадили в большое долбленное каноэ и быстро повели его на веслах вверх по течению. «Наше положение, — с заметным удовлетворением отмечал Уофер, — сильно улучшилось». Они с товарищами удобно расположились в каноэ, а индейцы быстро доставили их к деревне Ласенты, располагавшейся на полпути через перешеек.

В деревне Ласенты возникла непредвиденная заминка. Верховный вождь не утратил интереса к пяти странникам и, раз уж они попали к нему в деревню, решил присмотреться к ним поближе, чтобы понять, что это за люди. Он откровенно заявил, что из-за летних дождей пробраться по северным склонам невозможно, и настоял, чтобы пятерка буканьеров осталась у него, пока не исправится погода. Именно эта вынужденная задержка среди почти неизвестного в то время племени и обеспечила Лайонела Уофера обилием подробностей, которые он позднее изложил в своем отчете о необыкновенной жизни и обычаях диких индейцев Панамского перешейка.

Глава 14. Жизнь среди куна

В самом начале пребывания Уофера среди куна произошел драматический эпизод, словно сошедший со страниц приключенческого романа для школьников. Вскоре после прибытия англичан в деревню Ласенты заболела любимая жена вождя, и местные медики пытались ее исцелить. Пациентку раздели донага и усадили на камень в реке. Затем ее принялись обстреливать из особых маленьких луков миниатюрными стрелками. Местные доктора со всей возможной скоростью посылали эти стрелки в ее тело. Тетива была специально ослаблена так, что стрелы проникали в кожу не более чем на дюйм, «и если случайно они попадали в „воздушный сосуд“ (артерию) и проливалось немного крови, они (знахари) принимались прыгать и скакать со множеством смешных ужимок, радуясь и торжествуя». Лечение явно было весьма болезненным для бедной женщины, и Уофер, присмотревшись к ней, решил, что сумеет добиться большего и более безболезненного эффекта с помощью своего ланцета, который пронес сквозь все приключения в кармане, завернутым в промасленную кожу. Предложив вождю свои услуги, судовой врач был несколько обескуражен энтузиазмом Ласенты, желавшего увидеть искусство белого человека, и его настойчивым требованием, чтобы операция была произведена немедленно. Итак, Уофер наложил на руку женщины лангету из полоски коры и храбро проколол вену ланцетом. К несчастью, кровь хлынула такой струей, что его медицинская карьера едва на этом не закончилась: Ласента сильно рассердился и поклялся предать хирурга смерти, если женщина не поправится. Уофер, не смутившись, выпустил целых двенадцать унций крови, перевязал руку и отважно объявил, что женщине станет лучше на следующий день. К его большому облегчению, предсказание в точности исполнилось, что, конечно, создало ему неплохую репутацию. Сам вождь, придя к нему, принародно поклонился и поцеловал в благодарность руку. Восторженные жители пожелали доставить Уофера на носилках в соседнюю деревню, где ему позволили заниматься кровопусканием, сколько он того пожелает или сколько сочтут нужным пациенты. Завоеванный престиж и постоянные медицинские обходы открыли Уоферу доступ к самым строго охраняемым тайнам куна.