От Путивля до Карпат, стр. 4

Базима ушёл в Новослободский лес вместе с Рудневым в качестве начальника штаба его отряда. С ними ушло около двадцати путивлян.

Больше месяца мы ничего не знали о судьбе этого отряда. И вот 17 октября ко мне в штаб приходят связные от Руднева. Оказалось, что его отряд совсем рядом с нами, в Новой Шарповке. На следующий день утром произошла встреча с «усачами», как называли себя бойцы Руднева, большинство которых в подражание своему командиру отрастили в лесу усы. У Семена Васильевича усы были действительно завидные — чёрные, как смоль, большие, пышные, всегда тщательно расчёсанные. Он очень строго следил за своим внешним видом, и жизнь в лесу не заставила его изменить этой воспитанной в армии привычке. Даже белый подворотничок у гимнастёрки был у него, как обычно, безупречно чистым.

Решив перебазироваться в Спадщанский лес, Руднев точно не знал, найдет ли он нас здесь. Немецкие провокаторы успели уже распространить слух, что отряд Ковпака разбит, а сам он пойман и повешен в Путивле. Тем более радостной была наша встреча.

Командование обоих отрядов собралось на совещание, чтобы обсудить положение, сложившуюся в районе обстановку. Немцы во всех сёлах первым делом построили виселицы. Они говорили: «Это партизан вешать», а теперь хватают и вешают кого попало, хотят устрашить народ. Люди боятся выйти за околицу села — немцы сейчас же схватят, объявят, что партизан, повесят или расстреляют. [18]

Стоит полицейскому найти на дворе затоптанную в землю заржавевшую патронную гильзу — расстреливается вся семья. В Путивле со двора тюрьмы ежедневно выезжает подвода, нагруженная лопатами, и по всему городу начинается крик, плач, женщины бьются в истерике — все знают, раз повезли лопаты, значит будут рыть за городом ров для расстрела, будет происходить очередная разгрузка тюрьмы. Кто-то пустил слух, что немцы привезли в Путивль тысячу собак-ищеек, будут ловить партизан по лесам. У кого нервы послабее, на того всё это подействовало. Есть такие, которые, оставшись в районе, как партизаны, сидят буквально в подполье, не решаются носа на свет высунуть. А сколько по лесам и оврагам бродят одиночками, по-двое, по-трое, увидят друг друга издали — и в кусты.

По дороге к нам один из разведчиков группы Руднева встретил в лесу знакомого мальчугана лет четырнадцати. Тот было скорее за дерево, но слышит, его по имени окликают:

— Коля Шубин, ты?

Мальчуган — сирота из села Харивки, что по другую сторону Путивля, километров за пятнадцать от нас.

— Ты чего здесь околачиваешься?

— Огуркив шукаю, — говорит. — Дид хворый, просит соленых огуркив.

— Який дид? У тебя ж нема ниякого дида?

— Да то не мой дид, Хапилин Яков.

— И что за огурки в лесу? Чего ты брешешь, Колька?

— Ей богу не брешу, — я ж не в лесу огуркив шукаю, я до хутора иду.

— А дид где?

— Со мной.

— Да где же он?

Сознаётся.

— В лесу.

— И что же вы делаете в лесу?

Мальчуган мнётся, запутался уже, не знает, что сказать, спрашивает:

— А ты партизан?

— Может быть и партизан.

Радостно:

— Ну и мы партизаны.

— Кто это — мы?

— Я и дид. Нас двое партизан. Да дид що-то захворал, просит солёных огуркив, не придумаю, що мне с ним робить. [19]

Этого хлопчика и его деда, председателя Харивского колхоза, Руднев взял в свою группу, привёл их с собой в Спадщанский лес.

Случай, характерный для тех дней. Побеседовали мы, обменялись опытом, своими соображениями и единодушно пришли к выводу, что обстановка в районе требует от нас смелых, активных действий. Надо приободрить людей, пособрать разбредшихся по лесам, показать всем, что есть против немцев сила, а это легче будет сделать, если откажемся от своего первоначального плана действовать самостоятельно, каждый со своей маленькой группкой, и объединимся в один отряд.

На досуге. Дед Мороз в компании юных партизан

— Ну, что же, Сидор Артёмович, ты командуй, а я по старой армейской привычке буду комиссаром, — сказал Руднев.

Начальником штаба назначили Базиму, а Курса — помощником ему. Подсчитали свои силы: 57 бойцов, 49 винтовок разных систем, 6 автоматов и один ручной пулемёт.

Бой с танками

Объединение произошло как нельзя во-время. На другой день, 19 октября, только собрались обедать — был приготовлен студень, блюдо с ним стояло на дворе, — как вдруг в лесу раздался крик:

— Танки!

Нас было в это время в штабе и возле него человек двадцать. Остальные стояли в заставах — на опушках леса, далеко.

Когда мы выскочили из домика, был уже слышен рев моторов. Танки подходили по главной дороге, со стороны Путивля. Их было два: тяжёлый и средний. Первым показался большой. На повороте, не останавливаясь, он открыл огонь из пушек и пулемётов. В лесу он казался особенно огромным. Дорога не вмещала эту громадину. Он мчался на нас, ломая деревья. Второй следовал за ним.

Грохот, треск, огонь сверкает, но незаметно было, чтобы наш народ очень испугался. Рассыпались все по лесу и стреляют из винтовок. Смысл в этом был: затрудняли наблюдение немцам. Танки промчались мимо с закрытыми люками. Однако немцы успели поджечь домик зажигательными снарядами. Тушить пожар не было времени, хорошо ещё, что удалось спасти имущество штаба, вынести в лес. [20]

Танки направлялись в сторону наших землянок. Я приказал Курсу бежать с минёрами и заминировать выход из леса, а сам с Рудневым, Базимой и остальными бойцами кинулся вслед за танками. Мы пробирались вдоль дороги. Здесь был густой кустарник, мелколесье, а дальше болото. Я надеялся, что танки далеко не уйдут, завязнут. И действительно, вскоре рёв моторов затих.

Рассыпавшись цепью, приближаемся к танкам. Лес вокруг редкий, молодой, преимущественно кусты на болотных кочках. Танки стоят на дороге борт к борту. На среднем открыт верхний люк. Один немец высунулся, ведёт наблюдение, другие возятся чего-то у гусеницы.

Руднев метким выстрелом снял наблюдателя. Тот, как мешок, сполз в люк. Наши сразу оживились. Кто-то уже кричит «ура». Коля Шубин садит из пистолета по броне танка. А я такие команды отдаю, будто у меня тут в лесу и артиллерия, и миномёты, и пехоты не меньше батальона.

— Батарея, огонь!

— Миномёты, огонь!

— Первая рота — влево, вторая рота — вправо, заходи назад, окружай, приготовь гранаты!

Смотрю, большой танк загудел, стал разворачиваться, подминая кусты, и помчался назад по дороге. Что бы это такое значило? Средний остался. Люк открыт. Никого не видно. Осторожно подбираемся ближе, кидаем в люк гранаты, выжидаем, потом бежим к танку. Он стоит, уткнулся в пень, обросший кустами. Гусеница повреждена, но повреждение пустяковое — один палец выскочил. Экипажа нет. Значит, пересел в большой танк, удрал. Словом, победа полная — и ещё какая! Первый бой — у нас ни царапины, и захвачен почти исправный танк. Возбуждение большое. Все обязательно хотят залезть в танк, но некуда уже — там полно. Кто-то поворачивает башню — народ хочет стрелять из пушки по удравшим немцам, а Коля Шубин ходит вокруг танка и чего-то присматривается к нему. Догадываюсь — ищет на броне следы своих пуль, не может понять: как же так — ни одной пробоины.

Вдруг неподалеку в лесу раздаётся сильный взрыв, как раз в той стороне, куда умчался большой танк. Так это же он, вероятно, взорвался на нашей мине! Тут уж радости не было предела. В воздух полетели шапки.

— Ура!

За первым взрывом последовали другие, не такие сильные, но частые и все в одном месте, похоже было на беглую [21] стрельбу из орудий. Что-то подозрительное. Народ затих, прислушиваясь, а потом по моему знаку все сразу кинулись в сторону взрывов, стараясь обогнать друг друга.

Издалека увидели на дороге большое пламя. Развороченная взрывом тёмная громада танка пылала, как костер. Башня была сорвана, лежала в стороне. Подойти к танку нельзя было. Внутри рвались снаряды и патроны.