Двенадцатая дочь, стр. 44
Данила слепо тряхнул головой:
— Хватит, хватит! Почему ты думаешь, что Катома позволит мне стать князем Властовским? Катома — выходец из Престола, ставленник Мокоши! А за мной идут залесские северяне… Я Катоме — враг!
— Ну подумай ты сам, — зашептал я, сдавливая пальцами Данькино плечо. — Если ты, законный наследник, станешь князем, то твоя жена — княгиней! Дочка Катомы сделается княгиней Властовской! Зачем тогда Катоме посадничество и холопская должность у Мокоши? Да он первый поведет властовские полки на юг, против прежних хозяев, против престольцев!
— Все очень красиво задумано. — Данька наконец попытался улыбнуться. — Красиво. Но не сработает.
— Почему???
— Есть одна проблема. Я не люблю Метанку.
— Ерунда, Данька. Это формальная свадьба, так нужно для дела. Потом разведешься… И потом… далеко не всем удается жениться по любви, ты же знаешь…
Вдруг — как ветер весенний, хохот и пламя! Рыжая, как юная лисичка, и быстрая, прыгучая, как белка, — милая дурочка Рута прибежала, набросилась, зачирикала:
— Князь, премиленький князь! Я тебе рыбку поймала, пожарила, вот!
Тыкает в грудь, в лицо, в нос какой-то сверточек, узелок, белый платочек — пальчики в жемчужных чешуйках, пахнут речкой.
— Вот, я сама испекла, в угольках! Никто не помогал! Смотри, смотри какая зажаристая получилась! Для тебя, князь!
Выхватила из распустившегося узелка что-то золотисто-рыжее, хрустяще-переломчивое, с белыми, сладкими, жаром пышущими пластинками плоти внутри.
— Осторожно, миленький князь! Горячо-прегорячо!
И тут же, с ходу:
— Закрой глазки, открой уста сахарные, скорей-скорей!
Синие смеющиеся глазки, подтягивает к моему лицу крохотную ручку с рассыпчатой бело-розовой мякотью, я невольно открываю рот: хлоп! теплой ладошкой по губам, хлесткими пальчиками по щетине на щеках.
— Вот тебе, хи-хи! А спасибо сказать?
Едва не подпрыгивает, пританцовывает — жаркие волосы повлажнели на концах, прилипли к стальным колечкам кольчуги, белые рукавчики сорочки выбились из-под тесных железных рукавов, тоже мокрые…
— Я очень благодарен вам, любезная княжна…
Вдруг — будто туча надвинулась:
— Я вам не мешаю?
Боже мой, Данила! Что за сумрачный голос…
— Ой, братец, любименький братец! — Рута в ужасе кинулась к нему. — Прости меня, прости! Я совсем забыла-презабыла! Тебе тоже хочется рыбки, я сейчас поймаю, мигом!
— Я не люблю рыбу.
Все, уходит. Стряхнул девчонку с плеча, как рыжего котенка.
— Братец… прости меня… я глупая и злая! Что за чудовищный характер… Меня передернуло. Быстро, в несколько широких шагов я нагнал Каширина.
— Мы не закончили разговор, Даня. Ты женишься на Метанке?
— Ой, братец! Какая прелесть! — завизжала Рута, подскакивая на стройных ножках. — Ты нашел себе суженую! Ой, а покажи мне ее, ну пожа-алуйста, бра-атец!
Он обернулся с сонным лицом.
— Да плевать я хотел. На все. Делайте, что хотите. Я удовлетворенно кивнул.
Кегли
(дневник Мстислава-бедолаги)
Страшное мохнатое фасеточноглазое чудище висело на моей стене, вонзив жуткие когти в обои. Я откинул красивое тело на пухлую спинку кресла, прицельно сощурил левое око, подвигал челюстью, собирая в пасти необходимое количество слюны, и…
Плюх! Харкотина жахнула в стену в трех миллиметрах от твари. Перепуганная муха резко стартовала — охая, дергаясь от ужаса и хватаясь за сердце, перелетела десятью сантиметрами южнее, чуть левее лубочной картинки.
— Дыщ! — озвучил я. — Проклятие! Наши косые зенитчики никак не научатся нормально сбивать еропланы противника. Необходимо срочно поправить прицел.
Протянул руку к кружке и, с удовольствием купая нос в рыхлой пене, качественно поправил прицел «Опорьевским Крепким». Воспользовавшись вынужденным техническим перерывом в деятельности наших сил ПВО, вражеский летучий объект на стене нагло расслабился и принялся издевательски сучить ножищами.
— Ах ты падла, — хрюкнул я. — Ну берегись.
Дыщ! На этот раз плевотина ушла совсем мимо, залепив прямо в лубочное изображение моего друга Лехи Старцева (Лех, прости, я случайно). Плохо дело, подумал я. Совсем никакой меткости. Надо тренироваться на мишенях, а уже потом пытаться сбивать реального противника.
Вошла мишень. Вежливо постучав, слепой Лито с ворохом бумаг под мышкой скользнул в кабинет, скользя рукой по стеночке.
— О, привет, — сказал я, чудом заставив себя сглотнуть. — Хрен ли ты приперся, дружище? Пива и так мало осталось…
— Свежие военные сводки принес, — деловито сообщил Лито, активно шаря ручищей по столу в поисках бутылки. Я быстро подхватил ее и поставил на пол, под кресло.
— О, сводки, это классно. Давай.
Лито недовольно шмыгнул. Нудным голосом зачитал, водя пальцам по царапинам в бересте:
— От нашего информбюро. Только что ребята сочинили. «Продолжается массированное дезертирство скелетов-воителей из лагеря Маринки Потравницы в лагерь Траяна Держателя. Сегодня свою прежнюю хозяйку покинули еще девять остяков из батальона „Желтая челюсть“. Десять из них сразу заявили о своем желании перейти под знамена Держателя. После полудня все одиннадцать отважных перебежчиков приняты с радостью на Траяновой тропе. Уже завтра дюжина новых бойцов получит вдоволь хлеба, зрелищ — и новые доспехи. „Мне гораздо больше нравится у Траяна, — заявил один из воителей, 230-летний Херст Шкруст Клац. — Маринка была слишком теплокровная; нам, остякам, это не по душе“.
— Сойдет, — кивнул я. — Пускайте в народ. А что там по твоей епархии? Как наши ведьмушечки-хохотушечки поживают?
— Все чудно, атаман. Вот послушай: «Сегодня рано утром младшая баба-яга Гноэсса Патриция Флюсе угнала секретную реактивную ступу в лагерь Траяна. Гноэсса Флюсе — одна из лучших асих ВВС Муравии, пилот с 50-летним стажем, на ее счету более сотни боевых вылетов. Теперь она будет работать вместе с вилами Держателя. Гноэсса Патриция отказалась отвечать на вопросы журналистов, однако, по многочисленным свидетельствам, летчица чувствует себя хорошо, очень довольна приемом у нового хозяина»…
— Слушай, Лито! — перебил я. — Ты умеешь сбивать мух плевками?
Лито задумался.
— Только в полете, босс. Я вычисляю их по звуку. Бью на шум двигателей. А что?
— Ничего-ничего, — зевнул я. — Продолжай.
Продолжить не удалось. Ворвался дежурный «боевой жаб» — совсем молодой, но уже одноглазый паренек с сизым носом и блестящим топором за поясом.
— Хозяин! Тревога!
Вот так всегда.
— Уйди, одноглазый… — промычал я. — Не хочу ничего знать! Какие тревоги в тихий час?..
— Хозяин! Разбойники! Напали на твой загородный лагерь!
— Ну и хрен с ним. Лито, закрой за дурачком дверь.
Лито вытолкал глупого «жаба» в коридор, и снова стало тихо. Впрочем, мое литое, хромированное спокойствие дало трещину. Разбойники напали на лагерь? Какой лагерь имеется в виду? Надеюсь, не любимый бункер «У кактуса»? Тот самый, где я так люблю проводить рабочие совещания с секретаршами, горничными и переводчицами?
— Лито, ты слышал? — взревел я, вылетая из кресла (треск половиц, пыль взметнулась). — Там же целых десять бочек «Опорьевского»! В подвальчике, помнишь?!
— Надо ехать, атаман, — серьезно сказал Лито.
— Телегу к подъезду! — рыкнул я. Ну, тля! Щас этим разбойникам не повезет. Они узнают, как обижать скромного беззащитного скомороха!
Через минуту мы уже летели по проспекту на спортивной телеге с мигалками.
— Я выцарапаю им уши, — хрипел Лито.
— Я оторву им глаза, — шипел Язвень.
— Я отгрызу им задницу! — визжала Ластя, дергаясь на заднем сиденье. Девочка тоже любила «Опорьевское».
Народ в ужасе разбегался, издали заслышав рев нашей сирены (сегодня в роли сирены выступал Гнедан). Я улыбался, задыхаясь от встречного ветра: терема, домики, заборчики свистели мимо с безбашенной скоростью; в стороны разлетались лихо посшибанные собаки, куры и старушки — щедро наскипидаренные лошади летели впереди собственного визга. Следом едва поспевала охрана на паре «квадратных» — черных повозок, запряженных четверками вороных чудовищ.