Двойник китайского императора, стр. 36
Но Махмудов отказался, сославшись на тяжелый день и, распрощавшись, поспешил к себе в номер – ему не терпелось остаться одному. Несмотря на позднее время, сразу направился в душ, он просто физически ощущал, что вывалялся в какой-то липкой, зловонной жиже, и теперь ему не терпелось отмыться. Чувство гадливости не покидало даже после душа, и вдруг его начало мутить, он едва успел вбежать в туалет. Рвало его долго, но он знал, что это не от выпивки и не от переедания – тошнило от брезгливости, организм не принимал его падения, унижений, компромиссов, конформизма, душа жила все еще в иных измерениях.
Ослабевший, зеленый от судорог и спазм, он добрался до телефона и позвонил ночному диспетчеру таксопарка. Назвавшись, попросил машину в район. Минут через двадцать подъехало такси, и он, не дожидаясь утра, отправился домой, ему не хотелось возвращаться в одной машине с полковником.
ЧАСТЬ III
Через год после памятной пьянки в доме секретаря обкома Пулат Муминович отдыхал у моря, в санатории «Форос», недалеко от Ялты. Прекрасная здравница закрытого типа, на берегу, в роскошном саду, рядом проходит граница, что весьма кстати для важных отдыхающих – посторонних тут нет, одна вышколенная обслуга, контингент однороден – партийная номенклатура. Работают в своей среде, живут среди себе подобных и отдыхают так же замкнуто, кастово.
Здесь он познакомился с одним высокопоставленным работником аппарата ЦК Компартии Казахстана: сдружились они при весьма любопытных обстоятельствах. Пулат Муминович на второй день отдыха, после ужина, одиноко стоял возле розария, раздумывая, куда бы пойти, то ли в кино, то ли в бильярдную, и тут к нему подошел этот самый человек и поздоровался на чистейшем узбекском языке. Махмудов искренне обрадовался, решив, что и здесь нашелся земляк, но тот, представившись, объяснил, что он родом из Чимкента, где бок о бок давно, столетиями подряд, живут казахи и узбеки.
Не успели они разговориться, как новый знакомый вдруг заявил, вроде бы некстати:
– Как велика сила дружбы народов, как она расцвела!
От неожиданности Махмудов чуть не выронил бутылку минеральной воды, что давали им на ночь. «Мне только пустой трескотни недоставало на отдыхе», – подумал он, теряя интерес к импозантному товарищу и сожалея о знакомстве. Но тот, умело выдержав паузу, продолжил:
– Посмотрите, вон два якута, они не спеша отправились в бильярдную. Вот шумные армяне столпились вокруг рослого мужчины в светлом костюме, а грузины расположились в той дальней беседке, они облюбовали ее сразу, сейчас, наверное, кто-то принесет вино, и они будут петь грустные, протяжные песни. Дальше степенные латыши в галстуках чинно выхаживают по аллеям, их чуть меньше, чем армян и грузин, эстонцев приблизительно столько же, но пока они избегают тесных контактов и с латышами, и с литовцами, я наблюдаю за ними уже неделю. А вот украинцы, их так много, что они держатся несколькими компаниями. Расклад можно бы продолжить, но остановлюсь – вы и сами все видите. Остается – Восток, Средняя Азия, вот я и присоединился к вам, теперь и мы наглядно демонстрируем великую дружбу народов.
– Не боитесь? – спросил Махмудов на всякий случай, словно осаживая нового знакомого, страшась провокации.
– Нет, не боюсь. Область национальных отношений – моя профессия. Я доктор наук, крупный авторитет в республике, – улыбнулся тот.
– Любопытно, в своих трудах вы излагаете подобные же мысли?
– Упаси господь, идеология – одно, а жизнь – другое. Мы, ученые, вроде соревнуемся, кто дальше уведет ее от реальности.
– Ну, вы-то преуспели, доктор, все-таки…
– Не скажите, кто преуспел – уже академик, членкорр… – и оба рассмеялись.
Злой, острый ум оказался у нового знакомого, жаль, что цинизм разъел его душу, подумал в первый же вечер Махмудов.
Нет, сегодня он вспомнил К. совсем не из-за возникших в стране осложнений национальных отношений. В том году даже сам К., наверное, не предполагал развития столь бурных событий в родной Алма-Ате. Мало кто, если честно, кроме армян и азербайджанцев, знал о существовании Карабаха; кто мог предвидеть обострение национальных проблем в республиках Прибалтики.
Пулат Муминович вспомнил К. по другому поводу. Работал тот в аппарате ЦК долго и собирался там просидеть до глубокой старости. Надежно, выгодно, удобно – даже лучше, чем в сберкассе, – так шутил сам К. За годы работы в аппарате, сменив несколько параллельных отделов, К., как никто другой, знал закулисную жизнь партийной элиты, высших эшелонов власти в республике. В том, что он умен, наблюдателен, ему нельзя было отказать. Темой он владел – по выражению самого К.
Конечно, постоянно общаясь, они не могли не обсуждать положение дел у себя в республиках, не говорить о своих лидерах, известных в стране, между которыми шло негласное соревнование во всем. Один из них остро переживал свое затянувшееся не по сроку кандидатство в члены Политбюро, – оба отдыхающих это хорошо знали.
Пулат Муминович, находящийся с прошлого года в щекотливом положении и человек куда более осторожный, чем К., больше слушал, мотал на ус, отдавая инициативу разговора товарищу из Алма-Аты. Всякий раз, если вопрос заострялся, он раздумчиво говорил:
– Уважаемый К., что я могу знать из своего районного захолустья? Мое дело – привесы, надои, центнеры, посевная, уборочная, тепло, газ, жалобы низов. Большая политика идет мимо нас, она творится в столицах – людьми не нам чета…
Аппаратчик из Казахстана, конечно, догадывался, что коллега уходит от разговора, но у каждого в жизни свои резоны, а время тогда еще не располагало к откровениям. Впрочем, не исключено, что К. знал об Узбекистане гораздо больше, чем Махмудов, родом он был из Чимкента, а это всего в полутора часах езды от Ташкента.
Как бы там ни было, разговоры К. постоянно крутились вокруг острых и опасных тем, что не раз настораживало секретаря райкома с урезанными правами, но, видимо, что-то жгло того изнутри, и он не мог уже носить все это в себе. Да, рискованные они вели тогда беседы… Однажды по какому-то поводу у Пулата Муминовича вырвалось:
– А у нас все дела, особенно кадровые, решает только Первый, секретарей ЦК меняет по своему усмотрению… К. задумчиво произнес:
– Это же прекрасно – сам решает проблемы. Махмудов вспылил:
– Не пойму, все это похоже на беспринципность! То вы за коллегиальность, за партийную демократию, то за ханское единовластие, что же тут хорошего? К. не растерялся, видимо, он был готов к подобной реакции.
– Дело в том, мой дорогой курортный друг, что у нас республикой руководит не только первый, а и его помощник, вот что ужасно. Секретарями ЦК, депутатами помыкает, по существу, авантюрист, казахский Гришка Распутин. Беспринципный и алчный человек, он даже личную почту Первого из Москвы вскрывает. Какие тут могут быть государственные тайны…
– Как – помощник? – Махмудов едва не поперхнулся. Он не верил своим ушам; скажи это другой, он бы поднял того на смех. Но К. знал, что говорил, и не верить ему было нельзя.
– Да, да, помощник, самый простой! Для полной объективности надо добавить еще одного человека, имеющего на Первого тоже огромное влияние. Некий полковник, начальник особого патрульного дивизиона ГАИ, сопровождающий главу республики повсюду. Вот они вдвоем, опираясь на свои джузы, по существу, и правят Казахстаном.
В тот вечер в Форосе Махмудов долго анализировал услышанное от К.; тот даже не взял слова, что разговор останется между ними, как заведено в подобных случаях. Но сомнения разрешились неожиданным образом: он вспомнил, что однажды в «Правде», осенью 1964 года, – он и сейчас ясно видел этот разворот, третью страницу, такое она произвела на него впечатление – читал большую уничтожающую статью о главе Казахстана, о методах его руководства, вовсе не изощренных: он просто во всех областях посадил родственников, друзей, людей из своего джуза – и они назывались в газете пофамильно, хотя длинный список включал лишь секретарей обкомов, горкомов и должности на правительственном уровне.