Субмарина «Голубой Кит», стр. 44

Итак, биологи решили попробовать говорить с Маком на другой полосе ультразвуковых частот. Несколько часов они возились у приборов, испытывая все частоты, какие могли. Рыба не отзывалась. Она монотонно говорила, что может съесть маленькую рыбу. И вдруг… вдруг она начала спрашивать:

– Кто там шумит – кто там шумит – ктотамшумит…

Слышит! Несомненно, Мак слышал, но понять ничего не мог. Еще часа два биологи говорили в ультразвуковой передатчик по-английски. Говорили то быстро, то медленно, и всё без толка. Мак их не понимал, однако приободрился и за разговорами съел плотву, всплывшую на поверхность бассейна кверху брюхом. Вода-то была соленая в бассейне… В общем, голодная смерть рыбе не угрожала, но контакта с ней установить не удавалось. Ученые собрались у палаток, устроили совещание. Решили попробовать еще один хитрый способ, которым пользуются радисты для важных передач. Способ этот хитрый, но несложный. Предположим, вам разрешили работать на передатчике три минуты. А вам надо говорить полчаса – меньше нельзя, не уложитесь. Как вы поступите? Очень просто. Заранее запишете все, что хотите сказать, на магнитофонную пленку. Это займет у вас полчаса. Когда настанет ваша очередь работать на передатчике, вы не сами будете говорить, а прокрутите пленку за три минуты, то есть в десять раз быстрее, чем она записывалась. С приемника вашу трехминутную передачу запишут снова на пленку. Прокрутят ее теперь в десять раз медленнее, чем при записи, и получится ваша получасовая речь.

Биологи подумали, что неизвестный хозяин рыбы – «командир» – приучил ее слушать ускоренную речь. Зачем? Мог быть только один ответ, сказали радисты: чтобы его не могли подслушать, чтобы другие гидрофоны не могли понять его приказы… Неизвестного «командира» все заочно считали великим ученым. Но зачем он зашифровал свои разговоры с рыбой – это был тревожный вопрос.

В этот момент к палаткам пришел академик и приказал прекратить опыты. Иначе они продолжались бы всю ночь и завтрашний день. Пока не открыли бы секрет или не иссякли силы. Но академик сказал:

– До завтра, товарищи, – и пошел к бассейну посмотреть еще раз на Мака.

Евграф Семенович загородил ему дорогу.

– Простите старика, товарищ академик… Не ходили бы к рыбке. Однако, у нее мина прикреплена к спине.

– Пойдемте вместе. Покажете.

Он внимательно выслушал объяснения бывшего сапера – почему коробка похожа на мину. Объяснения были простые: что еще, кроме мины, являет собой круглая коробка? Радиоприемник? Он в прямой коробке, сзади. Нет, только мина в круглой коробке…

Академик не стал спорить. Поблагодарил Евграфа Семеновича, попросил впредь никого к рыбе не подпускать и удалился.

Других событий, достойных упоминания, в городе не произошло за день. Игорь и Митя находились оба под домашним арестом, хотя их родители и не сговаривались между собой. Как водится, Митя разучивал новые фокусы, а Игорь затеял было усовершенствование передатчика, но в середине дня отец велел ему бросить баловство и заняться делом – чинить кровлю. Полдня они вдвоем ползали по крыше и гремели киянками – деревянными молотками. Квадратик знал, что Яков Иванович известит его, когда приедет Катерина, и потому спокойно орудовал на коньке крыши, лишь поглядывая на светлые стекла нового города.

Зато в понедельник утром Игорь с Митей снова принялись «выкидывать коники», по выражению Катиной бабушки. Оба не пошли в школу, увязавшись за Гайдученками на аэродром.

39. БЛАГОПОЛУЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

Мальчики явились загодя, наутюженные и торжественные. Они ехали в Свердловск с профессором Гайдученко – это первое. Во-вторых, не в пригородном поезде, а в институтской машине, с лихим водителем Анатолием. Но главное, они ехали встречать Катю Гайдученко, они были в центре необыкновенных событий.

Яков Иванович посмотрел на них и сказал;

– «Не каждый день мальчикам удается красить заборы».

Надежда Сергеевна объяснила:

– Это из «Приключений Тома Сойера». Помните?

– Помним, по-омним! – сказал Митя.

Водитель подмигнул ему в зеркальце.

По гладкому, блестящему шоссе, под мелким, как пыль, дождем машина мчалась к Свердловску. Взрослые волновались – в Москве тоже испортилась погода, и вылет самолета могли отменить.

– Смешно, – сказал Митя. – Научились перемещаться без самолетов, а дождика пугаются!

– О перемещениях пока забудь, Митенька. Пока работа не закончена, о ней говорить не полагается, – сказал Яков Иванович.

– Да я вам только! – взмолился Митя.

– Ой, Митрий… Смотри… – сказал Игорь.

Наконец показался аэродром. Большое здание вокзала; летное поле, уставленное самолетами. Гулко, со звоном, свистели моторы.

Яков Иванович и Надежда Сергеевна опустили стекло и пытались на глаз определить – принимает ли аэродром самолеты?

– Летают, летают! – запищал Митя. – Дверь открыта!

Надежда Сергеевна с улыбкой потрепала Митю по пухлой щеке. Этого не нужно было делать – Игорь покраснел вместе с Митрием. Катина мама была похожа на киноактрису, так считала вся Дровня. У нее были золотые волосы и очень красные губы. В общем, она была слишком красивая. И нарядная. Она пела на вечерах самодеятельности трогательные песни и обычно смотрела на ребят туманно: зелеными туманными глазами. Квадратик, со своей стороны, предпочитал на нее смотреть поменьше, чтобы не краснеть.

Они подъехали на машине прямо к залу ожидания. Впятером, если считать водителя Анатолия. Но у водителей такая работа – всюду ездить. Бабушка в последний момент осталась дома – рассердилась, швырнула книжку и сказала, что невелика Екатерина барыня. Драть ее надо, а не встречать с оркестром. Езжайте! Мы с Тарасиком и дома будем хороши…

Игорь очень удивился бабушкиной простоте. От нее скрыли, оказывается, что внучка перемещалась. И она поверила, будто Катя зайцем пробралась на самолет и удрала в Москву! Каждому мальчишке в Дровне было известно, что на самолет зайцем не проберешься. Самолет не поезд.

– Мама в Катьке души не чает! – объяснила Надежда Сергеевна, улыбаясь, как артистка в кино. – Катька сама ей расскажет. Мама покричит и простит ей всё.

Так они беседовали, когда по радио объявили московский самолет. Под вывеску «Выход на перрон» прошли носильщики. Мальчишки влезли на перекладину железного забора и стали смотреть в яркую щель между горами и низкими серыми тучами. Московские самолеты прилетали оттуда, с запада.

На крыльце вокзала Надежда Сергеевна выговаривала Якову Ивановичу:

– Яков, ты ужасно много куришь. Нельзя же так, одну папиросу прикуривать от другой!

– М-м…

– Что ты волнуешься? Клава сказала – Катька отлично выглядит.

– Клавдия в Москве, а я здесь…

– Она ее видела три часа назад!

– М-м… Видела… Хлопцы, летит! – сказал Яков Иванович.

Летит! Самолетик, подобно блестящей мушке, проскользнул под тучи и пошел отлого сваливаться к земле. Стремительный, с выгнутым хвостом, он прокатился по лугу – и до вокзала донесся порывистый гул моторов. Самолет завернул и пошел прямо на мальчишек. Митька от возбуждения стал пришлепывать губами. Машина грузно качнулась, занося хвост, повернула последний раз, и моторы смолкли. От вокзала поехала самоходная лестница, приткнулась к круглому серебряному боку машины, а винты все еще крутились. Словно они привыкли вертеться за длинную дорогу – от самой столицы. Пока винты не остановятся, двери не открывают, не то пассажир поглупее непременно сунется под винт. Игорь это знал, а Яков Иванович, наверное, не знал. Он нервно бросил папиросу и стал закуривать другую, прижимая локтем Катино пальтишко. Как нарочно, для ее приезда испортилась погода – усиливался мелкий летучий дождик, и ветер был холодный…

Но вот дверь самолета уехала внутрь, мальчишки ринулись к лесенке. И конечно, первой на земле оказалась Катя! Бух! С четвертой ступеньки одним прыжком – и прямо на шею Якову Ивановичу, с визгом и разлетающимися косичками.