Субмарина «Голубой Кит», стр. 3
– Не правда!
У нее прыгали губы. Как теперь объяснить и кто ей поверит? Разве она хотела пробираться в их Англию? Она пришла в такое отчаяние, что негр сам испугался, поставил бутылку и начал уговаривать:
– Сядьте вот сюда, мисс, пожалуйста, я очень вас прошу…
Катя мотала головой и твердила:
– Нет! Я не воровка!..
– Как зовут маленькую леди? – хлопотал негр с этикетки. – Успокойтесь, мисс. Джошуа не даст вас в обиду. Как вас зовут?
– Катя, Кэтрин…
– Расскажите Джошуа все, мисс Кэтрин. Вот платок, он чистый.
Катя отказалась от платка и попробовала рассказать все по порядку. Она всхлипывала, сбивалась и сама себе не верила, так получалось диковинно. Камни – белый туман – Англия… Какой дурень поверит?
Джошуа слушал, держась ручищами за пластмассовое древко щетки, и, конечно, не верил даже вот настолько. Выслушав, он проворчал:
– О-а, Урал очень далеко отсюда, – и направился к телефону.
Наверное, звонить в полицию. Кате все равно было – пускай звонит в полицию.
Джошуа сказал в трубку:
– Миссис Гарнет, это говорит Джошуа. Очень вас прошу, миссис Гарнет, огромная просьба, наведайтесь в маленькую гостиную… Благодарю вас…
А Катя, глядя на телефон, внезапно поняла, что ей надо делать: потребовать, чтобы позвонили в Лондон, в посольство!
– Сейчас она придет, – сообщил Джошуа. – Откуда русская леди так хорошо знает английский язык? Это очень удивляет.
Но Катя уже не боялась его.
– Позвоните в посольство! Слышите? Позво…
Ее будто ударило под ложечку. Лоснящееся лицо Джошуа задрожало, и в светлой темноте раздался низкий гудящий вой и бормочущие, хриплые голоса: «Прроходит… накал дерржите… пять, четыре… лепессток… перегррружженнн…» И Катя увидела солнце, речку, и она опять была на Полудыньке, и щуренок светился в тени, быстро поводя хвостиком. Белый туман уходил вверх клочьями, по спирали.
Катя стояла на своем портфеле, журчала вода, а во дворе института бухал волейбольный мяч.
– Не правда, – сказала Катя и крепко схватилась обеими руками за теплый шершавый камень. Сползая с Полудыньки, окунула ботинок в воду и тут уже, не разбирая дороги, вылетела на берег и помчалась домой без оглядки.
3. ЯВЬ ИЛИ СОН?
Конечно, у нее поднялась температура. Бабушка Таня засунула ее, горячую, в постель, как в холодильник, накормила кислым аспирином и села, горестно сложив руки на груди.
Катя лежала, закрыв глаза, и вспоминала. Бутылочное войско, Джошуа – негра с этикетки, важного скворца и неизвестную миссис Гарнет. Кресла, которые понравились бы папе. Вспоминая, она задремала, но ей приснился неприятный сон. Большой черный скворец ругался по-английски.
«Все время английские сны», – подумала она и поскорее проснулась. Или сначала проснулась, а после уже подумала. Ей очень хотелось рассказать обо всем бабушке Тане или папе. Наверное, у нее и температура поднялась от невысказанных слов. Не поверят! Катя ненавидела, когда ей не верили. Как хорошо бы сказать маме: «Мам, а мам, я хочу с тобой поделиться». К маме приходила соседка со смешным именем – Марианна Ивановна – делиться, то есть рассказывать о всякой чепухе, смешно! Амебы делятся, а не люди.
Из прихожей послышался папин кашель: «Кхы-кхы», басом. Чем-то он доволен, если так кашляет. Ага, бросил портфель через всю комнату, в угол дивана. Катя услышала – шмяк! Бабушка Таня, конечно, кричит из кухни:
– На место положите, на место, Яков Иванович!
А отец рокочет, как бульдозер:
– На месте сем он радует мой взор-р-р!
Катя едва успела сообразить, что бы такое спросить, как он вошел и стал смотреть – спит она или не спит. Он был очень большой, но Джошуа, негр с этикетки, был еще больше.
Присмотревшись, отец увидел, что она притворяется. Катя здорово умела притворяться спящей. И он всегда немного сомневался: а вдруг она спит на самом деле?
Он засмеялся, но позвал шепотом, на всякий случай:
– Эй!
Катя, подпрыгнув на матрасе, перевернулась на спину и сказала:
– Эй!
– Как вы поживаете? – спросил отец по-английски.
– Очень хорошо. Пап, а пап, давай сегодня поговорим по-русски?
– Так уж и быть. Бабушка говорит, ты по воде бегаешь?
– Бр-р-р… Несчастный случай, – сказала Катя. – Я не цапля.
– Предположим, не цапля. Тогда зачем ты лезешь в воду?
– Это все случайно, пап. Оступилась в лужу, – соврала Катя. – Знаешь, это хорошо, что вы научили меня английскому.
– Ты мне зубы не заговаривай. Английский-французский, а бегаешь по лужам, как дошколенок, – сказал Яков Иванович.
«Взрослых легко обмануть, – думала его дочь. – Рассказать или нет? А если он скажет – тебе показалось, больное воображение, и надо лечиться?»
– Нелепое поведение… Подожди лета и бегай по лужам босиком… – выговаривал отец.
«А может, рассказать? Опять получится – зубы заговариваю…»
– …Босиком. А язык – это хорошо! Я бы на работе пропал, если бы не знал английского.
– М-м.
– Вызывали тебя сегодня?
– Сегодня я отвечала закон Кирхгофа и галогены, пап.
– Пятерки?
– М-м.
Яков Иванович кивнул. Он всегда остерегался ее хвалить и старался взвешивать каждый кивок. Очень легко зазнаться круглой отличнице, ведь в школе ее хвалят для примера остальным ученикам. Допустим, через день учитель нет-нет да скажет: «Молодец Катя Гайдученко!» Проходит месяц, потом год, и уже кончается седьмой класс – значит, семь лет Катьку хвалят. Он посчитал в уме, сколько раз ей говорили «молодец». Наверное, раз семьсот, если через день.
Тем временем Катя смотрела на его желтые табачные пальцы и придумывала заход. Чтобы выспросить побольше, а самой не проболтаться. Она уже твердо решила – не рассказывать.
По части разных выдумок они с отцом друг друга стоили вполне.
– Пап, а пап, ты сегодня довольный?
– Доволен и ублажён, дочь!
– «Ублажён?»
– Ублажён, то есть доведен до блаженного состояния. Поняла?
– Поняла, корень – «блажь».
– Э, нет… Корень, по-видимому, «благ». Благо, благодарю, блаженство.
– Митька говорит «блажь». А про мать говорит «она блажная».
– Митька Садов? По-видимому, он прав. Скверная баба, – сказал папа и покосился на дверь. Услышит такие слова мама… Ой!
Но мама была в клубе, на репетиции.
– Пап, а пап, люди могут перемещаться? – не удержавшись, спросила Катя.
Отец поднял брови.
– Ну, пап, ну как ты не понимаешь! Вот сидит-сидит человек на своем месте и вдруг перемещается. Совсем в другое место.
– Где ты об этом слышала? – спросил отец как бы безразлично.
– Нигде не слышала, я сама подумала… Вот хорошо бы сидеть-сидеть, а потом – хлоп! Гуляешь по Киеву или по Гавайским островам.
– Пожалуйста! – сказал папа неискренним голосом. – Садись в самолет и валяй в Киев или на Гавайские острова. Х-м… перемещайся.
– Фантастика-романтика, – сказала Катя. – Хоть бы на каникулы в Киев попасть. Тебе хорошо так говорить: «Садись в самолет!» Ты и в Англии побывал, и в Бельгии…
– Терпение, мой друг, терпение, – сказал Яков Иванович.
– Терпение! Еще миллион лет надо терпеть! Нет, я бы просто так, чтобы зажмуриться, и всё… Гавайские острова.
– Пока это невозможно, дочь. Пока невозможно. Скажи, почему тебе всякая фантастика лезет в голову?
Катя посмотрела на своего грозного родителя кругленькими глазками – карась-карасем. Между прочим, она его побаивалась, хотя никто бы этого не заподозрил. Даже бабушка Таня.
– Почему-у? В Киев очень хочется. Пап, давай поедем на каникулы в Киев?
– Все возможно. Удастся – поедем.
Отец рассеянно полез за папиросами, позабыв, что в этой комнате курить не полагалось. Дунул в мундштук. Прошелся по коврику особой, «профессорской» походкой – сутулясь и наклоняя голову.
Несомненно, он что-то заподозрил.
– Странные фантазии… Х-м. Чьи это выдумки, твои? Или слышала от кого-нибудь? – Он быстро, прямо посмотрел на Катю.