Дом скитальцев, стр. 22
– Какому селектору? – удивился я. – Что Нелкиным голосом разговаривает? А-а, я сказал – Треугольник одиннадцать. Неправильно?
Он странно, хмуро посмотрел на меня и прикрыл глаза. Я же будто очнулся на секунду и увидел его лицо не таким, каким привык видеть и потому заставлял себя видеть, а таким, каким оно теперь стало: узким, жестким, спаленным. Узким, как топор.
Рот чернел между вваленными щеками, рассекая лицо пополам.
У меня екнуло сердце. «Не может быть, этого не может быть! Нет, слышите вы, этого не может бы-ыть!» – завыло у меня внутри. Завыло и заторопилось: «Не может быть. Сур перехитрил этих. Он старый солдат. Он перехитрил их. Астма у него прошла, как на войне, – он говорил, что на фронте не болеют».
И я опомнился, но мне казалось, что я вижу сон. Потому что сидели мы тихо, молча на круглой шершавой опоре странного сооружения, которое было, наверно, кораблем пришельцев. Было светло, но солнце не показывалось. Деревья, корабль, мы сами не отбрасывали теней. Я опять посмотрел вверх и опять не увидел неба, стенки оврага сошлись над головой, очень высоко, в полутумане, расплывчато. В желтом солнечном свете, сиявшем где-то вовне. Было очень светло, словно вокруг нас замкнулся пузырь, излучающий свет.
Сур приоткрыл глаза:
– Алеша… Послушай наш разговор – Девятиугольник двести восемьдесят один насчет тебя интересно высказывается. Бояться не надо. Я тебя взял на попечение. Слушай.
Во рту щекотно запищал «микрофон» голосом Сурена Давидовича:
«Девятиугольник, что ты говорил о детеныше?»
«Почему бы его не пристукнуть? – ответил Нелкин голос. – У нас хлопот вагон, а ты возишься. Пристукни его, Квадрат сто три!»
Голос Сура сердито отчитал:
«Как смеешь говорить об убийстве?! Я взял детеныша на обучение! Скажи, не пора тебе на патрулирование?»
Селектор выругался. В жизни бы не подумал, что Нелка знает такие слова. Заяц подпрыгнул. «Да вы, высшие разряды, вечно чушь несете, – пищала Нелка. – Потеха с вами! Ты бы делом занимался, Четырехугольник!»
Сур вслух сказал:
– Отвратительный переводчик! Жаргон, ругательства… Нравится тебе Девятиугольник, Алеша? – Он пощекотал зайцу живот.
Заяц недовольно отодвинулся и сел столбиком.
Я обомлел:
– Это он – Девятиугольник?! Они и зайцев гипнотизируют?
– Ты становишься непонятлив, – сухо отвечал Сур. – Не гипнотизируют. В него подсажен Десантник.
– Сурен Давидович, какой Десантник? Он же заяц, посмотрите!
– Десантник. Тот, кто высаживается первым на чужие планеты.
Я зажмурился и, пытаясь проснуться, пробормотал:
– Высаживается на чужие планеты. Значит, вот они какие – вроде наших зайцев…
Сур вдруг деревянно засмеялся. И я понял, что он тоже, как этот несчастный заяц, воображает себя Десантником. Не перехитрил он пришельцев, они его подмяли.
Я стал раскачиваться и щипать себя за икры, чтобы проснуться. Голос Сура запищал в микрофоне: «Девятиугольник, полюбопытствуй! Пуская воду из глаз, люди выражают огорчение…»
Он знал меня хорошо. От насмешки я взвился, промазал ногой по зайцу: он весело отпрыгнул, а я заорал:
– Сурен! Давидович!! Они вас загипнотизировали-и! Не поддавайтесь!!
Он сказал:
– Вытри слезы.
Я вытер. И заорал опять:
– Не поддавайтесь им! Зайцы паршивые!
Тогда он сказал почти прежним голосом:
– Голову выше, гвардия! Ты же мужественный парень. Почему такая истерика? Видишь, я за тебя поручился, а ты свою чепуху про гипноз. Какой же это гипноз?
Я притих.
– Видишь, тебе и самому не понятно. Поговори хоть с Девятиугольником и рассуди: разве можно путем гипноза научить зайца разумно беседовать? Кстати, при разговоре микрофон прижимают языком к небу и говорят, не открывая губ. Ты быстро научишься.
– Я не желаю научаться. Я не заяц, я человек! А они – фашисты, они хуже фашистов, потому что притворяются и сидят спрятанные, а людей заставляют делать подлости вместо себя!
Он рассеянно-терпеливо кивал, пока я выкрикивал.
– Ты кончил говорить? Кончил. Объясняю тебе, Алеша: никто не притворяется. Пришельцы не прячутся. И я и этот заяц – довольно крупный, но обыкновенный заяц, – мы оба и есть пришельцы, как ты выражаешься. Не закатывай глаза. Постарайся это понять. Мы прилетели на Землю в этом корабле.
– Вранье это, вранье! – крикнул я и задохся. – Вранье-е!..
«А-о-о!» – ответило эхо и стало перекатываться. Крик метался вокруг, гудя на стенках пузыря.
– Этот заяц дрессиро-ованный, – выговорил я. – А вы нездо-оро… – Почему-то я стал заикаться. На букве «о».
– Вдохни три раза глубоко и потряси головой, – сказал Сурен Давидович. – Девятиугольнику пора на патрулирование, а ты отдохни пока.
Как Девятиугольник поскакал на свое патрулирование, я еще видел: он прыгал чуть боком, занося задние лапы вперед головы, и любопытно блестел выкаченным глазом. Скрылся на подъеме, потом уже вверху подпрыгнул свечкой и сгинул. И у меня тут же начало мутиться в глазах, все исчезло, сойдясь в одну точку. Очнулся я лежащим на сыром овражном песке, а рядом со мною сидел на корточках Сур.
Пришельцы
Я сел. Сурен Давидович аккуратно устраивал в кармане куртки небольшой зеленый ящичек. Уложил, застегнул «молнию» и спросил:
– Скажи, тебе лучше по самочувствию? (Я кивнул: лучше.) Замечательно! Я ведь хочу тебе добра, а сейчас открываются блестящие возможности для тебя…
Я снова кивнул. Я чувствовал себя неуклюжим и спокойным, как гипсовая статуя, что ставят в парках. Сурен Давидович это заметил и прихлопнул ладонями – верный признак удовольствия.
– Скажи, ты понял насчет пришельцев?
– Не понял.
– Опять не понял! Спроси, я объясню… Не понимает! – Он пожал плечами.
– Конечно, – сказал я. – Если я придумаю, будто я – не я, а вовсе киноартист или Петр Первый, вы тоже не поймете.
Тогда он мне и объяснил сразу все. Ну, вы знаете. Как они выдумали машинки для записи сознания, стали бессмертными, а их тела умирали, и поэтому они двинулись в Космос за телами. Он сказал, что корабль Десантников совсем маленький. В него помещается несколько сотен кристаллических записей размером с крупнокалиберную пулю. В большом же корабле, для переселенцев, их помещается несколько миллионов, и такие корабли спустятся на Землю. Они так уже делали много раз – захватывали чужие планеты. Без выстрела. Они просто подсаживали в каждого «дикаря» сознание одного из своих. Для Земли приготовлено как раз три миллиарда кристаллических записей. По количеству людей.
Не путайте мои приключения со Степкиными. Он уже знал про «вишенки», а я – нет. Сурен Давидович называл их «Мыслящими». Он говорил, говорил… Может быть, пришельцу, который сидел в его мозгу, хотелось выговориться. Я слушал и с жуткой ясностью представлял себе зеленые корабли, летящие в черной пустоте. Не такие, как десантный, – огромные. Они расползались по всей Галактике, без экипажей, без запасов воды и пищи. Даже без оружия. Только у Десантников было оружие. А большие корабли шли, набитые кристаллическими записями, «Мыслящими» этими, как мухи, несущие миллионы яичек. Корабль Десантников отыскивал для них подходящую планету, спускался и выбрасывал «посредник». Понимаете? Некому было даже выйти наружу. Вылетал робот и неподалеку от корабля оставлял замаскированный «посредник». У нас его замаскировали под пень. И первый, кто случайно подходил к нему, становился первым пришельцем. Как этот несчастный заяц. Он просто подскакал к «посреднику», и – хлоп! – в него пересадили кристаллическую запись Десантника девятого разряда. Он стал одним из Девятиугольников. А под утро на пень набрел Федя-гитарист.
«Так был я всюду – везде, – слышал я странную, слитную речь. – Тысячелетия мы шли по Космосу. Сотни, сотни, сотни планет!»
Потом он замолчал, а я сидел съежившись, и было очень холодно. Озноб вытекал из меня в жаркий, стоячий воздух оврага. Я знал, что вокруг тепло, и ощущал теплую, твердую поверхность, на которой сидел, и теплый, плотный песок под ногами, и жар, излучаемый кораблем. Но я замерзал. У меня в глазах был черный, огромный, ледяной Космос, и в нем уверенно ползущие огни кораблей. С трудом я пошевелил губами: