Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха, стр. 92

Постоянный канал связи, пока вы в Сиккиме, — через «Пророка».

Яхонт 20.IV. 1924 г. Москва.

Вся информация, которую Николай Константинович Рерих по конспиративному каналу получал из «центра», подписанная Яхонтом, означала: она от Глеба Ивановича Бокия.

Подполковник Бейли был уже в курсе: сработала не только дезинформация — как допускали в Берлине, подкинутая ему Магом, — но и английская разведка, как европейская, так и местная, подчиняющаяся Британской Индии, не дремала: у английского резидента в княжестве Сикким уже было несколько инструкций и справок, полученных из своих источников: русский живописец, эмигрант Николай Рерих может оказаться агентом красной Москвы, что становится особенно вероятным после фантастической, с точки зрения европейца, истории с его перевоплощением, реинкарнацией в Великого Пятого. Однако во всех инструкциях неизменно говорилось: «Действуйте осторожно. Не спугните. В случае, если вся эта история со шпионом Рерихом окажется блефом, мы опозоримся в глазах всего цивилизованного мира, станем посмешищем и испортим отношения с Соединенными Штатами Америки».

А казалось бы… Все можно прояснить одной короткой фразой: «Господин Рерих, я могу взглянуть на ваши документы, подтверждающие американскую принадлежность вашей экспедиции?»

Подполковник Бейли даже подумывал о тайном обыске в Талай Пхо Бранге, в отсутствие хозяев, которые, кстати, достаточно часто в последнее время совершали длительные многодневные походы — на раскопки в древние города, для натурных зарисовок или сбора экспонатов, пополняющих всевозможные коллекции. Вообще надо заметить; великие труженики эти Рерихи. А ведь Фредерик Маршман Бейли что-то слышал о невероятной русской лени.

Однако на обыск в жилых комнатах живописца и его супруги английский резидент не решился.

И упустил время: инициатива перешла к Николаю Константиновичу и Елене Ивановне.

Их встречи по-прежнему были частыми, дружескими; взаимная симпатия, казалось, возрастала, и лишь одна тема, похоже, по взаимному молчаливому согласию не затрагивалась: все, что связано с событием 8 апреля 1924 года, с реинкарнацией художника в Великого Пятого и всем, что за этим последовало.

Прошло почти три месяца.

И вот однажды, за вечерним чаем в бунгало подполковника Бейли, под монотонный шум буйного ливня за открытыми окнами (было начало августа, вступал в свои права сезон дождей) Николай Константинович сказал, резко сменив тему разговора (обсуждалась роль музыки и народных песен в жизни индийского общества):

— Мой дорогой друг, должен вам сообщить… И этим обстоятельством я расстроен. Нам предстоит разлука.

— То есть? — Фредерик Маршман, как ни старался, не смог придать своему голосу спокойствие — крайнее волнение прорвалось в нем. — Вы уезжаете? Продолжаете свою экспедицию?

— И да, и нет.

— Объясните, Николай Константинович! Не понимаю…

— Сначала я отправлюсь в Штаты, необходимо уладить кое-какие дела, прежде всего, финансовые. Не знаю, сколько уйдет на это времени. На ваше попечение оставляю супругу и сына. Думаю, мое отсутствие будет недолгим. Вернусь и — вы правы: надеюсь продолжить экспедицию.

— Каков же будет маршрут? — вроде бы без особого интереса спросил подполковник Бейли, потягивая ароматный чай из стакана в тяжелом серебряном подстаканнике.

— Планирую дойти до Монголии по западным территориям Индии и Китая, останавливаясь во всех городах, представляющих интерес… Ну, вам, подполковник, известны наши пристрастия. Будет долгий переход через пустыню Такла-Макан. А вернусь восточным маршрутом — через Китай, опять по пустыне, на сей раз это будет Гоби. Города Анси, Нагчу… Сака, Бутан. Это уже Тибет. Может быть, Лхаса. Если удастся. И — Индия, я опять здесь, в Сиккиме, но это, мой друг, пока лишь планы. В России говорят: человек предполагает, а Бог располагает.

— Грандиозные планы, — задумчиво сказал хозяин дома. — Значит, сначала в Штаты? А потом?

— Потом обратно в Индию. Куда же еще? Сюда, в Сикким, — Николай Константинович засмеялся. — А супругу и сына оставляю вам в заложники. — Живописец ненадолго задумался. — Есть еще одна причина, которая понуждает меня на время покинуть здешние места. Пусть утихнут страсти…

— Какие? — живо перебил английский резидент.

— Вся эта шумиха вокруг меня. Я говорю о так называемом опознании, о реинкарнации. Я уверен, вы в курсе. Я оказался не прав.

— То есть? — подполковник Бейли пристально смотрел на своего гостя.

— Видите ли, Фредерик, вначале всю эту историю я принял за некую игру, своеобразный театр. И нам с Еленой Ивановной было интересно, насколько все это серьезно воспринимается местным монашеством, ламами. Я был убежден, что все в глубине души понимают: разыгрывается древний ритуал, традиционная мистификация. Нас подвело европейское миропонимание. Оказывается, это серьезно.

— Слишком серьезно, — спокойно сказал подполковник Бейли. — Для монахов все произошедшее… Вы правы — реальность.

— Мы это осознали. И надо исправлять ошибку. Вот и уезжаю. Может быть, пройдут несколько месяцев, полгода, и страсти улягутся. Теперь, надеюсь, вы понимаете, о каких страстях я говорю?

— Понимаю, Николай…

«Ну вот и все, — с облегчением думал английский резидент, прислушиваясь к могучему, ровному гулу ливня за открытыми окнами. — Если, конечно, это не „большая игра“. А коли игра, на первом ее этапе он нас переиграл».

Поздно вечером, когда Николай Константинович рассказал жене об этом разговоре с подполковником Бейли, Елена Ивановна, лежа на диване под теплым пледом (последние дни ей нездоровилось, лихорадило, и она не выходила из дома), долго молчала, о чем-то думая. Потом сказала жестко, с напором, страстно:

— Все правильно, Николя!.. Здесь у нас все правильно! Но с твоим отъездом надо поспешить. Англичане все равно могут начать свое расследование, они дотошные. Впрочем… Ерунда! Сейчас меня больше заботит другое. Что в Москве, на Лубянке? Ведь для этого Бокия со товарищи все происшедшее — поражение! Рухнул грандиозный план.

— У них, убежден, разработаны и другие варианты, — подал голос Рерих. — На случай провала этого.

— Согласна! Я уверена, что операция «Тибет-XIV» — детище только ОГПУ. Скорее всего, о ней во всех деталях не осведомлено советское правительство. Во всяком случае, о нашем участии в ней там не знают. Не должны знать! Таково наше условие, — она засмеялась, — временного сотрудничества с ними. Но мы, Николя, не должны в дальнейшем быть послушным безголосым орудием в руках Бокия и его подручных. Мы просто обязаны взять инициативу в свои руки.

— Но каким образом, Лада?

— Тут есть только один путь. Ведь ты можешь ненадолго задержаться в Европе?

— Могу. И что же?

— Пойми, мы должны проявить инициативу, выйти на поверхность, показать свою самостоятельность. Словом, надо встретиться с кем-то на самом верху. Думаю, лучше фигуры наркома иностранных дел Чичерина нет. С Георгием Васильевичем ты знаком еще со студенческих лет, у вас прекрасные отношения. Были, по крайней мере.

— Но чтобы с ним встретиться, надо попасть в Москву! Ты представляешь…

— В крайнем случае, через надежных официальных лиц… Например, на первых порах в каком-нибудь советском посольстве довести нашу точку зрения до наркома Чичерина!..

— Какую точку зрения, Лада? Я не понимаю!

— Сейчас я попытаюсь растолковать все подробно. Я вот что надумала…

Глава 5

Двадцать второго сентября 1924 года Николай Константинович Рерих покинул Индию.

Во Франции живописца ждал его «научный секретарь» Владимир Анатольевич Шибаев. Он же Евгений Харитонович Будяго времен их первой встречи и дальнейшего знакомства в Англии в 1920 году, он же Горбун — тайный агент ОГПУ высшей категории. Однако со своим шефом в Соединенные Штаты Америки Владимир Анатольевич не отправился:

— Вас там встретит с распростертыми объятиями наш друг Луис Хорш, — заявил он Рериху. — Мы, пока будет длиться ваше плавание через океан, обо всем позаботимся.