Хрустальный лес, стр. 29
— Пошли шашлык жарить! — распорядился Лохов-старший.
— Шашлык? — Тут даже Мишка удивился. — Из воробья?
— А ты думал! Законный шашлычок будет!
Он хлопнул по карману, затарахтели спички. Мальчишки побежали за ним, Илюшка тоже побежал, держась поближе к Мишке.
— Вот сюда, за ветер.
Они пристроились на крыльце одного из домов.
— Рыба, подай мне вон ту щепку, — приказал Рыбчику Лохов-старший. — Нет, вон ту, она острее. Это будет вертело, понятно? Теперь пучок камыша.
Спички гасли — ветер доставал и сюда.
— А, чтоб тебя! — Лохов-старший с досадой лягнул запертую дверь. — В дом бы зайти…
— А я знаю, где у нас ключ лежит, — сказал Илюшка — ему всё-таки хотелось похвастаться перед Мишкой новой квартирой.
— Да ну? — обрадовался Лохов. — Что же ты раньше не сказал, масёня?
— Беззубый талала… — добавил младший.
Но старший цыкнул:
— Замолчи!
Теперь Илюшка бежал впереди, а мальчишки за ним. Раиса Фёдоровна ещё в пятницу опять зачем-то уехала в город, а в понедельник утром должен был прийти слесарь, и ключ для него оставили под крыльцом.
— Вот! — поднял его Илюшка.
— Законно! — обрадовался Лохов, и все четверо ввалились в квартиру.
В прихожей стоял густой запах свежей краски, шпаклёвки, клейстера, валялись на полу обрезки обоев, лежал на табуретке комбинезон Раисы Фёдоровны. Лохов-старший сбросил его на пол и сел на табуретку. Илюшка поднялся на несколько ступенек по лестнице и стал наблюдать, что будет дальше.
Лохов велел брату держать «вертело» с воробьём, а Рыбчику — пучок камыша и чиркнул спичкой.
Потом всё было как в кошмарном сне. Сухой камыш полыхнул порохом, Рыбчик обжёгся и невольно разжал пальцы. Горящие камышинки разлетелись по полу.
— Гаси! — закричал Лохов.
Ребята стали топтать камыш, и кто-то задел ведёрко с керосином.
Пламя фукнуло к потолку. Перепуганный Илюшка взлетел на второй этаж, остальные выскочили на улицу.
— Пожар! — кричал Мишка Рыбчик.
— Не кричи, попадёт! Бежим, будто нас здесь не было.
Братья Лоховы, пригнувшись, как перед экраном в кино, побежали в степь. Ошалевший Мишка метнулся было за ними, но оглянулся — бежит ли Илюшка. Илюшки не было. Мишка снова сунулся в дом и тут же выскочил.
В прихожей ураганом бушевал огонь. Он пожирал сухие половицы, дверные косяки, лестницу. Пылали остатки обоев, рвались, как бомбы, банки с полосатыми зебрами.
— Илюшка! — в отчаянии закричал Рыбчик. — Илюшка! Илюшка!
— А-а-а! — донеслось с другой стороны дома.
Рыбчик побежал туда.
Илюшка метался у окна, но распахнуть его не мог: была вставлена зимняя рама, а в ней открывалась лишь маленькая форточка.
Дым уже вползал в щель под дверью. Илюшка влез на подоконник, открыл форточку. Внизу прыгал Рыбчик.
— Илюшка! Бей окно! — кричал он.
Но Илюшка почему-то не решался стукнуть по стеклу. Он стоял, высунув голову, смотрел вниз, на цементированную площадку, и ревел.
— Я сейчас, Илюш! — крикнул Рыбчик и помчался через пустырь, громко крича: — Пожар! Пожар!
Первыми услышали крик мальчишки на стадионе.
— Где пожар? — тормошил Болат очумевшего Мишку.
— Там… В новом доме… Илюшка на втором этаже…
— Кадыр, езжай к набату! — распоряжался Болат уже в седле велосипеда. — Бей громче! Мишка, садись впереди меня! Показывай дом!
Горело уже в столовой, и красные отблески заката в окнах смешивались с языками настоящего пламени.
Вверху всё так же торчала из форточки голова Илюшки. Он уже не ревел, а скулил тоненько, жалобно.
— Держись, Илюшка! — крикнул Болат, достал из сумки аркан и стал искать глазами, на что бы накинуть петлю.
— Там, на той стороне, труба от кухни… — пролепетал Рыбчик.
Ребята побежали вокруг дома. Аркан, немного не долетев до трубы, вернулся на землю. Не хватало длины.
— Ремни! Снимайте ремни! — приказал Болат Рыбчику и двум подоспевшим мальчишкам.
Удлинённый ремнями аркан удалось закинуть только с третьего раза: ветер, утихший было на закате, снова налетел порывом.
По ремням взбираться было не так уж трудно, а вот когда пошёл скользкий аркан…
«Хоть бы труба не рухнула…» Наконец Болат ухватился одной рукой за железный карниз и заглянул в окно комнаты, расположенной над кухней. Там было сумрачно, только щель под дверью светилась. Раздумывать было некогда. Болат приловчился и, крепко держась за аркан, ударил ногой по стеклу. Не обращая внимания на острые осколки, он скользнул в комнату и тут же увидел язычок пламени, просунувшийся под дверь. Значит, загорелись половицы на площадке, и с Илюшкой обратно в эту комнату вряд ли удастся пройти. Стараясь достать как можно выше, Болат с трудом перепилил ножом аркан и втащил его вместе с ремнями. Теперь надо было попасть к Илюшке.
— Фонарь под глазом, фонарь над глазом! — пригрозил Болат неизвестно кому и, отбиваясь ремнями от пламени, которое хватало за штаны, как собака, перебежал в комнату напротив.
С того момента, когда Болат и Мишка примчались к дому, до того, как перепуганный Илюшка, подхваченный под мышки ремнём, опустился на руки Рыбчику, а следом, скользя окровавленными руками по аркану, рухнул Болат, прошло около пятнадцати минут, а ребятам показалось — вечность.
Выли сирены, со всех сторон неслись машины — водовозки, молоковозы и даже бензовозы, наполненные водой. А ветер раздувал пламя, и тысячи огненных воробьёв летели из окон.
После пожара
В понедельник утром Раиса Фёдоровна возвращалась домой на автобусе. Вещей у неё, как всегда, было много. В городе она купила ковровую дорожку, красивый материал на шторы и бронзовые карнизы с кольцами для окон и дверей.
«Пол в комнатах и кухне, наверно, уже подсох, — думала она. — Сегодня пройдусь кистью в последний раз — останется одна прихожая».
Автобус шёл, как ей казалось, слишком медленно, часто останавливался, и добро бы в больших совхозах, а то возле каких-то бригадных домиков.
На одной из остановок в автобус вошла старушка.
Раиса Фёдоровна обратила внимание на то, как она была одета. Всё на старушке было в мелкий горошек: платок белый — чёрным горошком, кофта жёлтая — красным горошком, юбка чёрная — белым горошком. Она так и назвала её про себя «Старушка горошком». Старушка горошком уселась на переднее сиденье, обернулась к женщинам, сидевшим за ней, и стала рассказывать всякие жуткие истории про воров, про землетрясения, про пожары.
И чем страшнее была история, тем благостней становилось её лицо и впалые щёчки розовели от удовольствия.
Неожиданно Старушка горошком обратилась к Раисе Фёдоровне:
— Это что за железки у тебя, милая?
— Карнизы для окон, бабушка, — охотно ответила та. — Скоро новоселье у нас.
— Новоселье — это хорошо, — оживилась старушка, — только они разные бывают, новоселья-то. В «Целинном» какая ужасть вчера приключилась.
— Что — в «Целинном»? — привскочила Раиса Фёдоровна.
— Дом сгорел. Студенты построили, а ребятишки забрались и подожгли. Мальчонка веретинара, — она так и сказала «веретинара», — бают, начисто сгорел. Одни косточки обугленные нашли. Да что ты, милая, что ты? — напугалась старушка, увидев, как побелела Раиса Фёдоровна. — Неужто твой мальчонка? — Она стала стучать в кабинку шофёра: — Вода у тебя есть?
Автобус остановился. Женщины хлопотали вокруг Раисы Фёдоровны, отпаивали её водой, ругали старушку:
— Не слушайте вы её, она же плетёт сама не знает что.
Старушка и сама пошла на попятную:
— Может, и не весь сгорел, может, я чего недопоняла.
— Поехали скорее! — простонала Раиса Фёдоровна.
Теперь шофёр гнал автобус почти не останавливаясь. Раиса Фёдоровна сидела, вцепившись в переднее сиденье, и напряжённо глядела вперёд. Ещё издали увидела она новые коттеджи и среди них обугленный остов. Сомнений не оставалось: это был их дом!