Двое, стр. 6

– Двадцать тысяч, – ответил Раглан, безуспешно пытаясь быть скромным, поскольку Холланд был делом его рук.

– Первым тиражом? – задал вопрос Реджинальд.

– Первым. Но ведь он сейчас как раз в моде. Если бы речь шла о неизвестном авторе, тираж составил бы тысячу, может быть, даже пятьсот экземпляров. Разумеется, безопаснее напечатать меньше, чем думаешь продать, ведь в любой момент можно допечатать.

– Понятно.

– Все это ровным счетом ничего не значит. К примеру, кровопийца и подлец вроде Пампа, – Реджинальд наклоняется ниже над тарелкой спагетти, – объявляет, что готовит Шестой, Расширенный Тираж. Скорее всего, это означает, что он начал с тысячи экземпляров и посчитал их первым и вторым тиражами, по пятьсот в каждом. Разослал их по книжным лавкам и, очевидно, получил два-три заказа. Тогда он печатает следующую тысячу, то есть два следующих тиража, и половину книг переплетает. Вот уже четыре тиража. Что же касается пятого и шестого тиражей, то либо он не дал рассыпать набор на случай, если захочет напечатать еще тысячу, либо просто лжет. А “Расширенный” тираж – это ведь относительно, правда? “Шестой, Расширенный Тираж” может означать, что он продал книжным лавкам тысячу экземпляров, а те распродали, возможно, не больше сотни.

– Понятно, – повторил еще раз Реджинальд. – Ну ладно, мне пора. – Он небрежно попрощался и отправился платить за обед.

Какой отвратительный тип этот Раглан! А Ормсби – что за чудовище! Зачем он вообще притащился в Лондон? Ах да, подстричься. Его так и подмывает не идти к парикмахеру – назло Раглану. Только Раглан об этом никогда не узнает. Лучше он в руки не возьмет очередную книгу Раглана. Он заплатил по счету, нахлобучил шляпу, “Вьюнок” упал за подставку для зонтов, и он не подумал подобрать книгу. Пропади пропадом все книги. Теперь стричься и назад, к Сильвии.

У Олдерсона было тихо, спокойно. Олдерсон, а может быть его предок, стриг доктора Джонсона или герцога Веллингтонского, это становилось понятно каждому, как только он останавливался перед витриной. Если бы даже кто-нибудь еще – Киплинг или Болдуин – находился в парикмахерской, когда вы очутились в ней, вы никого бы не увидели, кроме самого мистера Олдерсона, который, казалось, был удивлен вашим желанием подстричься, но полагал, что это удастся сделать. Где-то наверху, насколько он помнит, есть свободная кабинка. Не трудно ли вам пройти вместе с ним и поглядеть? Кажется, вот здесь. Да, действительно, но в ней нет кресла. Минутку, сейчас мы найдем другую, с креслом. Вот здесь.

Реджинальд садится, довольный, сонный. Пропади пропадом все книги. Давайте стричься.

Минутку, говорит мистер Олдерсон. Ножницы. Я так и чувствовал, что чего-то не хватает. Где же я видел ножницы? Ага! Ну, мистер Уэллард, насколько я помню, вы любите, чтобы сзади было коротко, а спереди подлинней. Вот так.

Он стрижет. Чик, чик, чик. Кругом спокойствие. Реджинальд задумывается, что произойдет, если кто-нибудь из клиентов решится сказать, что хочет подстричь волосы спереди покороче. Чик, чик, чик. Какая тишина, какой мир, какое спокойствие. И Сильвия выйдет встречать его к поезду три десять. Вестауэйз и Сильвия. Что за нелепый город Лондон рядом с ними, что за дурацкое занятие писательство! Сильвия, молчаливая и прекрасная, ожидающая на платформе.

IV

Реджинальд оказался на вокзале Виктория за десять минут до отхода поезда. Достаточно, чтобы закупить для Сильвии все эти женские журналы. Как стать красивой – Как выглядеть красивой – Как сохранить красоту – Как похудеть – Как поправиться – Как удалять волосы – Как содействовать их росту. Сколько вздора написано о стремлении женщин быть красивыми. Что, как не стремление к красоте, отличает нас от животных? Зачем, как не для того, чтобы найти красоту, мы живем? Леонардо изобразил Мону Лизу, и мир преклоняется перед ним. Но разве Сильвия не достигла большего? Сильвия – воплощение Красоты, а не мертвая копия. Если же рассуждать так, как, наверное, рассуждает стоящий справа от Реджинальда священник, потихоньку почитывающий задаром “Спектейтор”: “Бог наградил твою жену красотой, и здесь нечем гордиться, а Леонардо да Винчи потратил годы жизни на то, чтобы...”, тогда, черт возьми, сэр, какой из вас слуга Божий, если вы отрицаете, что гений Леонардо тоже от Бога? А что касается “потраченных лет жизни”, то разве я не об этом говорю? Женщины тратят годы жизни, стараясь сделаться такими же прекрасными, как Сильвия, и кто станет упрекать их за это? Во всяком случае, не я, которому Сильвия подарила свою красоту.

В этот момент киоскер положил перед ним книгу:

– А это вы видели, сэр? Расходится очень неплохо.

И Реджинальд очутился лицом к лицу с “Вьюнком”. А он напрочь забыл об этом проклятом романе.

– Раскупается, да? – машинально спросил он.

– Я продал не одну книгу сегодня с утра, – не погрешил против истины продавец и, чувствуя, что в такой чудный майский день можно и преувеличить, добавил: – Раскупают, как горячие пирожки.

Похоже, что предстоит выложить еще семь шиллингов и шесть пенсов. Нет, меньше, потому что десять процентов приходится на его долю. Девять пенсов. Это решает дело. Не стоит разбрасываться девятью пенсами.

– Хорошо, давайте, – сказал Реджинальд, протягивая деньги. – И вот эти тоже.

– Благодарю вас, сэр. Вот сдача.

Разумеется, думал Реджинальд, осматриваясь в поисках поезда три десять, теперь он проникся верой в Уэлларда, и это моя заслуга.

Поезд три десять, зная, что Сильвия должна встретить его, был настроен весьма дружелюбно и подъехал прямо к книжному киоску, имея вдобавок для Реджинальда в запасе пустое купе первого класса для курящих. Реджинальд сложил на сиденье рядом с собой стопку “Безупречных леди” и “Истинных дам” и открыл “Вьюнок”. Теперь он был биржевой маклер, возвращающийся домой, в свой кошмарный особняк в Суррее весь в белых башенках, окнах и верандах, а продавец журналов всучил ему этот “Вьюнок”, ну что ж, он отвезет книгу жене. Можно даже полистать по дороге.

Ха! Здорово! Кто это сочинил-то? Реджинальд Уэллард. Никогда о таком не слыхал.

Реджинальд читает дальше, забыв, что он биржевой маклер; собственная книга захватывает его. Как, черт побери, ему это удалось?

Но, дойдя до главы V, он отложил книгу и вновь задумался. Можно ли полностью отделить духовное от физического? Если бы Сильвия была более отзывчивой, стала бы она менее прекрасной? Если бы он мог поделиться с ней всем, рассказать, что смешного он подмечал, если бы можно было прожить этот майский день дважды, один раз в Лондоне – самому, а другой – когда он станет рассказывать ей, что с ним происходило, пережить вдвоем, разделяя с ней, – оставалась бы она Сильвией, – прекрасной, непроницаемой, далекой? И можно ли сказать, что за этой проницаемостью не скрывается глубина? Даже если ее ум неглубок, разве он добрался до его дна? Одно несомненно. В супружеской жизни, во всяком случае, нельзя отделить физическое от духовного, они неразрывно связаны. Красота Сильвии не перестает быть для него источником радости. У них разные корни, но они неразрывно переплелись. Он повилика, или вьюнок – так лучше звучит, – и живет за счет ее красоты.

Кругом, оказывается, полно вьюнков. Этот Памп, как Раглан назвал его? Кровопийцей! Ну хорошо, пусть только попробует. Ох, провались эта книжка, он ведь решил больше о ней не думать. К черту!

Он схватил ее и забросил на полку. Потом зажег трубку, опустил окно и стал дожидаться приезда в Литтл Моллинг.

V

Сильвия ждала на платформе. Он увидел ее, высунувшись из окна, когда они еще ехали по мосту. Она стояла спиной к нему, склонив к плечу головку, как бы в задумчивости, шум поезда не нарушал течения ее мыслей (банальных? глубоких?).

Но когда Реджинальд вышел из вагона, она уже была рядом и протягивала ему прохладную руку. Она чуть зарумянилась, как будто даже это легкое прикосновение после их долгой разлуки было слишком интимным для людного места. Реджинальд хотел поцеловать ее, но его удержал ее взгляд, говоривший: “Подожди. Здесь собралась целая толпа. Подожди, пока мы не окажемся одни”.