Спроси у марки, стр. 22
Больше всего неприятностей приносили Грише уроки физкультуры. Их Шилов использовал на полную катушку.
На том уроке мальчики прыгали через коня. Гриша тоже пытался. Он разбегался, но в лучшем случае садился на снаряд верхом.
Вторую половину урока учитель находился в противоположной стороне зала, где девочки делали упражнения на брусьях. У ребят за старшего оставался Шилов. Учитель всегда оставлял его за старшего.
Аня на уроке только присутствовала. У нее не было формы, и она сидела на низкой скамеечке около той стены, откуда ребята разбегались для прыжка.
Когда Боровой вторично спасовал перед конем, Валера громко посочувствовал:
— Что нам с тобой делать, просто не знаю! Ну скажи, как тебе помочь?
От его сочувствия у Гриши заныло под ложечкой. И не случайно.
Валера шепнул что-то Сережке Лямзикову, который совмещал при нем должность денщика и личного адъютанта. Тот метнулся в раздевалку и вскоре вернулся с пачкой «Беломора» и коробкой спичек.
— Заставь дурака богу молиться! — недовольно пробурчал Шилов. — Я ж тебя одну просил… Ну да ладно!
Он вынул папиросу, отломал чуть больше половины от набитой табаком части, остальное вместе с мундштуком сунул Сережке. Все с любопытством наблюдали. Гадали: что он затеял?
Это выяснилось через пару минут, когда Шилов осторожно проткнул табачный цилиндрик четырьмя спичками, головками книзу. Получилась — ни дать ни взять — миниатюрная копия гимнастического коня.
— А теперь, — Валера повернул к Грише улыбающееся лицо, — ты прыгнешь через этот снаряд! Разбежишься, как полагается, и прыгнешь! Понял?
Не дожидаясь ответа, он сам поставил свое изделие рядом с настоящим конем. Вернулся и, покосившись на новенькую, довольно громко, так, чтобы она слышала, а учитель не слышал, объявил:
— Мировой аттракцион! Спешите видеть! Только один раз в нашем городе!
Ребята засмеялись. Сережка даже похрюкивал от удовольствия.
Шилов смотрел на Гришу требовательным, жестким взглядом.
— Не забудь разбежаться! Без разбега будет не в счет! Заставлю второй раз!
И Гриша Боровой покорно пошел к той стенке, где сидела новенькая! Ее он не видел. Он шел опустив голову, и в его сердце плаксиво ныла обида, а мозг сверлил безответный вопрос: «Почему, почему они смеются надо мной? Что я им плохого сделал?»
— Ну! — снова подхлестнул его Валеркин голос. — Если не прыгнешь…
Чем грозило невыполнение приказа, Гриша так и не узнал. Ему помешала новенькая. Помешала? Ох, как не подходит здесь это слово! Все равно что сказать: помешала утонуть, помешала умереть…
Она метнулась со скамьи, словно ее выстрелили из катапульты. Еще миг, и «конь», отфутболенный ее ногой, прекратил свое существование, а новенькая уже стояла перед остолбеневшими ребятами и, чуть растягивая слова, «восхищалась»:
— Ах, какие же вы подлецы! Какие же вы все подлецы!
Не дожидаясь, когда они закроют рты, она повернулась к ним спиной и медленно направилась к Боровому. Подошла и, пытаясь заглянуть в его лицо, спросила:
— Прыгал бы?
— Да, — пряча глаза, прошептал он.
— Это хорошо, что ты сознался! — обрадовалась Аня. — Значит, ты еще не совсем законченный трус!
Так состоялось их знакомство. Так началось у Гриши освобождение от страха. Ох и страшная же это была поначалу штука! Когда он впервые сказал Валерке; «Нет» — ноги у него сделались ватными, и он бы упал, дотронься до него Шилов хоть одним пальцем. Но Шилов не дотронулся! Он поглядел на Гришу с уважением! В этом взгляде было не только уважение — больше было недоумения, — но уважение тоже было! Вообще-то он оказался неплохим парнем, пусть ему пухом станет чужая земля: лейтенант Валерий Шилов погиб возле венгерского озера Балатон в самом начале победного сорок пятого года.
На три года пережил он Аню. Ее убил немецкий снаряд в первую блокадную зиму.
… — Разрешите взглянуть!
Григорий Александрович почувствовал, что кто-то тянет у него из руки открытку. Он поднял глаза и увидел перед собой загорелого, пышущего здоровьем и довольством мужчину лет сорока. Бледно-кремовый, спортивного покроя костюм еще больше подчеркивал его загар.
— Разрешите взглянуть! — Борового осветила белозубая улыбка. — Вы, если я правильно понял, не берете?
— Почему же? — Григорий Александрович решительно отстранил его руку. — Напротив, я очень даже беру! Очень беру!
Он полез в карман за бумажником, но так и не достал его, потому что вспомнил: денег в нем нет, последний рубль мелочью был отдан за гашеного «Алишера Навои».
На сборах в обществе Боровой мог бы легко перехватить нужную ему сумму. Там его ссудил бы любой. А здесь? Кровь ударила ему в голову, ладони вспотели. Он с мольбой посмотрел на старушку, — хозяйку открытки:
— Я вас очень прошу… Мне нужно часа полтора, никак не больше… Даже меньше, я у больницы возьму такси… Прошу вас…
— А я сразу плачу! — вмешался бледно-кремовый мужчина. — Деньги на бочку! Вот!
Он выхватил из заднего кармана брюк бумажник.
— Право, не знаю, — замялась старушка. — Мне все одно, лишь бы не обманули.
— Стыдитесь! — гневно бросил Григорий Александрович новоявленному покупателю. — Вы бы еще цену набили! Отойдите отсюда!
И снова повернулся к хозяйке открытки:
— Поймите… Я не хотел говорить… Но теперь скажу. Эта открытка адресована мне. Вот, поглядите, тут написано: «Боровому Грише». Это я и есть… Тут, правда, плохо видно, но если присмотреться… Любая экспертиза докажет.
— Да неужто? — всплеснула она руками, чуть не задев при этом своей сумкой второго покупателя, который так и не отошел в сторону. — Вот ведь как оно бывает! А мне и невдомек, чего это ты просветлел весь. Ты поезжай, поезжай, я тебя здесь и подожду!
Боровой отдал ей открытку и, беспрестанно оглядываясь, побежал к шоссе.
Ему и на этот раз повезло: первый же «частник» гостеприимно распахнул перед ним дверку своего «Москвича».
Едва Григорий Александрович скрылся за деревьями, мужчина в бледно-кремовом костюме сокрушенно покачал головой:
— Плакали ваши денежки, мамаша!
— Как это? Чего ты каркаешь?
— Объясняю. Думаете, он за деньгами помчался? Держите карман шире! За милицией отправился!
— Чего напраслину-то на хорошего человека возводишь? — возмутилась старушка. Но через минуту спросила: — Зачем ему милиция-то?
— Объясняю. Если юридически подойти, по закону рассудить, то хозяин-то открытки — он, а не вы! Так-то, любезнейшая! Кому она адресована? Ему! Он и паспорточек представит, и докажет, что знал того человека, который ему открытку отправил. Свидетелей приведет. Слыхали, он про экспертизу помянул? Думаете, зря?
— Что за птица такая — эспертиза?
— Судебное слово. Он вас, мамаша, по судам затаскает, а своего добьется! Мягко стелет, да жестко спать! К тому же, повторяю, закон на его стороне, это вам всякий скажет. А вам еще спекуляцию пришьют! Очень даже просто!
— Господи боже! — простонала старушка. — Такой с виду самостоятельный человек! Чего делать-то, научи!
— А тут и учить нечего! Давайте, мамаша, я у вас все оптом заберу. За опт, само собой, скидка.
Боровой вернулся в лес через пятьдесят минут. Старушки с Аниной открыткой и след простыл.
Григорий Александрович опустился на пенек и беззвучно заплакал.
Искупление
Потом Юраня мучительно вспоминал: каким был тот дядька? И ничего не мог вспомнить, ни возраста, ни роста, ни одежды. Помнил только воспаленные глаза да хриплый голос. А еще то, что от него пахло водкой.
Встретились они около гастронома, перед самым закрытием. Дядька совал прохожим замусоленный конверт и сипел:
— Душа горит! За рубь отдаю, считай, что даром! Они не меньше червонца тянут! Да ты погляди!
Люди обходили его. Редко кто останавливался. Юраня бы тоже прошел мимо, но до него донеслось: