Здравствуй, сосед!, стр. 7
«Задание выполнено! Вот полный список. Были лошади, коровы, овцы, свиньи и собаки. А кошек не было».
«Где это не было кошек?» — спросила Лена.
«В древнем Новгороде, — отвечал мальчишка. — Они появились только в семнадцатом веке».
«А где же они раньше были?»
«Ну, в Египте. Там их даже считали священными животными». Лене это не понравилось.
«Почему это где-то в Египте были, а у нас не было?»
«Не знаю», — признался мальчишка.
А Серёжа знал:
«Кошка — зверь родом из южных краёв. Там, в странах с тёплым климатом — Египте, Греции, Риме, — и стали они домашними животными ещё в очень давние времена. А на Русь попали всего каких-нибудь триста или четыреста лет назад».
Лена потом всё допытывалась у Серёжи:
«Так ни одной кошки и не было?»
«Ну, может, кто-нибудь и привозил их из Константинополя, как диковинку. А так, чтобы почти в каждом доме, — не было».
«А кто же мышей ловил?»
«Наверное, ежи и ужи».
Лена долго ещё вспоминала этот разговор и думала: «Хорошо всё-таки, что кто-то догадался привезти кошек!» Представить себе только, что вместо их пушистого Барсика на диване сидит ёж или у?ж. Брр!..
Почему ей сейчас вспомнились эти кошки, Лена и сама не знала. Посидела ещё немного, вздохнула и принялась убирать со стола посуду. Поставила друг на дружку тарелки и только собралась отнести их на кухню, как в дверь кто-то тихонько постучал. Лена крикнула:
— Войдите!
И тут же вспомнила, что мама сколько раз предупреждала: «Когда останешься одна, без Серёжи, запирай дверь и не пускай в дом никого чужих!» Но Лена забыла запереть дверь и теперь вот крикнула: «Войдите!»
8. Заговорное слово
Когда Алёна была маленькой, она любила смотреть, как мама прядёт пряжу. Прялка у мамы красивая: точёная, резная, вся расписная — и донце, на котором пряхе сидеть, и высокая круглая ножка, и широкая, похожая на лопатку лопасна, где на зубчатом венчике висит лохматая кудель. Глядишь на прялку и не наглядишься. По жёлтому полю вьётся диковинное лазоревое дерево с цветками-завитками, а на ветвях сидят сказочные птицы. Сами чёрные, крылья алые, хвосты синие. Подвинет мама лавку поближе к печке, вставит в светец лучину и сядет прясть. Сорвался с лучины уголёк, упал в бадейку с водой, зашипел. За ним — другой. Уже и лучина вся догорела, надо новую вставлять в светец. А мама всё прядёт. Алёна тоже свой маленький стулец к печке подвинет. Сидит и смотрит. Быстро мелькают проворные мамины пальцы. Отщипнут толику кудели, ссучат в нить, намотают на веретено. Да так ловко! Кажется, всё само собой идёт, и нить сама себя прядёт, и веретено само вверх-вниз скачет. А пряхе остаётся только посиживать да песни петь.
Песен мама знает много. До сих пор помнит Алёна смешные весёлые потешки, которые пела мама про козу-дерезу, про сороку-воровку, про белого зайца, который бегал в лес драть лыко. Но теперь Алёна подросла, и нравятся ей другие песни. А больше всего одна — про девицу-красавицу, что живёт в золотом тереме и гуляет в зелёном саду. Пришёл молодец и стал загадывать девице загадки.
— Что краше свету, чаще лесу, что без крыльев, без умолку, без ответу, без горя? — поёт Алёна и сама отвечает тоненьким голоском — песней мудрой девицы: — Краше свету — красно солнце… Чаще лесу — часты звёзды… Что без крыльев — белы снеги… Без умолку — течёт речка… Без ответу — скот рогатый… Что без горя — горюч камень…
Однажды ушла мама из дому. А Алёна взобралась на лавку, села за прялку на донце, как мама садится, ноги с лавки свесила. Всё хорошо, только до кудели ей не дотянуться. Ножка у прялки высокая, а Алёна — маленькая. Воротилась мама, увидела и говорит:
— Ах ты, пряха моя ненаглядная! Надобно тебе прялку купить, раз охота есть!
Вскоре пошли они с мамой на торг присмотреть Алёне прялку. Пришли в деревянный ряд, у Алёны глаза разбежались. Сколько прялок! И на каждой картинки писаны. И цветы, как на маминой, и птицы, и кони, и диковинные звери. Долго выбирала Алёна и выбрала самую красивую, на которой меж цветков-лепестков скачут друг, за дружкой три коня — гривы по ветру. А главное, прялка маленькая, как раз для Алёны.
Мама хотела ещё кой-чего на торгу купить, а Алёна её домой тянет. Не терпится ей за прялку сесть. Наконец воротились домой. Мама приладила кудель.
— Ну садись, доченька!
Села Алёна. Хорошо. Вот она, кудель, — близко. Не надо руки высоко тянуть. Отщипывай понемногу и сучи нить. Только почему-то, когда смотрела Алёна на маму, всё по-другому было. И пряжа шла, и веретено бегало. А когда сама за прялку села, всё не так. Нить не идёт, веретено ни с места. Алёна в слёзы:
— Негожую прялку купили! Пойдём другую купим!
А мама посмеивается:
— Это не прялка виновата. Это пряха — неумеха.
В это время пришла бабка Сыроеда, принесла маме настой из трав от кашля.
Если кто заболеет, всегда зовут бабку Сыроеду. Сыроеда, если её, конечно, попросят как следует, не отказывает. Придёт в дом к больному и сразу — к печке. Брызнет водой из ковшика на уголёк, что-то пошепчет. А потом и лечить начнёт. Если больной животом мается, Сыроеда подойдёт к забору, где на кольях сушатся вымытые хозяйкой горшки, возьмёт горшок, в котором кашу варят, — он поменьше, чем тот, в котором щи, — сунет его пустым в печь и опять пошепчет. А когда нагреется горшок, приставит его к животу болящего. От тепла весь живот внутрь горшка и втянет, и боль уймётся. Знает Сыроеда и всякие травы — какая раны заживляет, какая от головной боли, какая от жару. Как только сойдёт снег, Сыроеда по целым дням в лесу пропадает. Сборы у бабки Сыроеды недолги. Захватит с собой ломоть хлеба, сольцой притрусит и пошла. «Лес, — говорит, — накормит!» И правда. Где грибок сорвёт, где стебелёк с листком отщипнёт, где корешок выкопает. Пожуёт, попьёт водицы из лесного ручья, ягодами закусит — вот и сыта. Потому и зовут её Сыроедой.
Увидала бабка Сыроеда, что Алёна в слезах, и спрашивает:
— Какая такая у тебя беда?
Алёна ей всё рассказала. Прялку, говорит, негожую купили. Послушала Сыроеда, сочувственно покивала головой. А потом сказала:
— Прялку твою можно научить прясть.
— А как её научить? — спрашивает Алёна.
— А я такое слово заговорное знаю.
Обрадовалась Алёна. Кто-кто, а бабка Сыроеда знает заговорные слова. Умеет она, как сказывают люди, и со зверями по-звериному речь вести и с птицами по-птичьи кикать. Сколько раз просились бабы и девицы вместе с Сыроедой в лес идти. Но Сыроеда никогда никого не берёт. «Не даются, — говорит, — травы, если скопом идти. Сникнут, спрячутся и не увидишь их». А люди считают, что просто не хочет она, чтобы кто-нибудь услышал тайные слова, которые она нашёптывает, когда травы берёт. А вот Алёне согласилась бабка Сыроеда открыть такое слово. Наклонилась и прошептала:
— Кипит — перекипает. Горит — перегорает. А ты сиди, пряжу пряди… Запомнила, Алёнушка? Ну теперь садись, побыстрей за дело принимайся. Только помни, прялка твоя не скоро прясть научится. А ты своё знай — нить тяни, кудель не бросай, не то пропадёт заговорное слово.
«Ну, — думает Алёна, — теперь-то я справлюсь с негожей прялкой!»
Нелегко щипать кудель. Отщипнёшь больше — нить толстая, отщипнёшь меньше — тонкая, как паутина, того и гляди, порвётся. Не пряжа, а горе одно. Так и хочется Алёне всё бросить. Но помнит она наказ бабки Сыроеды: «Смотри не бросай кудель!» Шепчет заговорное слово, а сама всё прядёт и прядёт. Так и выучила прялку и сама выучилась.
9. Мена, мена, перемена
Шёл дождь. И день, и другой, и третий. Тучи ползли медленно и низко. Казалось, вот-вот зацепятся брюхом за острые вершины крестов на куполах Софии.
От намокших ребячьих одёжек поднимался сырой дух. Ребята шмыгали носами. Учитель то и дело кашлял, и его высокий лоб, выступавший из-под длинных с проседью волос, покрывался испариной, словно на нём тоже оседала туманная морось. Вишена знает: грудь учителя пробита половецкой стрелой. Впрочем, тогда, когда это случилось, учитель ещё не был учителем, а был воином и гребцом на ладье. Плавал из Новгорода в далёкий Царьград, греческий город. Чего только не повидал он на своём веку. И до сих пор, когда начинает он рассказывать о былых плаваниях, о схватках с погаными степняками, подстерегающими путников на дорогах, его бледное лицо вспыхивает румянцем и горячо сверкают глубоко запавшие глаза. Но, спохватившись, отец Илларион вдруг умолкнет на полуслове и осенит себя крестом.