Здравствуй, сосед!, стр. 30

— Вот-вот. И в нашем деле так. Археологи по отдельным находкам стараются восстановить картины прошлого. Началось с того, что мы нашли небольшую дощечку, на которой были вырезаны имена.

— Должников? Да? Я помню, Дима, вы говорили. У вас в блокноте записано: «Ульяна, Купава, Вишена…»

— Но сначала мы не знали, что это должники. Потом в этом же месте нашли два железных брусочка разного веса — гирьки для весов. Вот тогда и возникло предположение, что в этом месте была лавка купца. На весах отвешивали муку, крупу. А на дощечке, по всей вероятности, купец вёл запись покупателей, взявших у него товар в долг. А теперь — тайник. Ты прав, Серёжа, очень интересный тайник! Это крысиная нора.

— Где крысиная нора? — спросила Лена, оглядываясь. — А крысы в ней есть?

— Можешь не беспокоиться, крыса убежала во время пожара, — сказал Серёжа, — а орехи оставила.

— Орехи? — спросил молчавший всё время Андрюша. — Какие орехи?

— В тайнике ведь не только монеты лежали, но и орехи, — пояснил Серёжа. — Монеты спрятал купец, а крыса спрятала орехи.

— Которые она утащила у купца, — добавил Дмитрий Николаевич. — Теперь можно с уверенностью сказать, что на углу улицы Добрыни находилась лавка купца.

— Из-за монет? — догадалась Лена.

— Скорей из-за орехов. И вот почему: грецкие орехи в наших местах, как известно, не растут. Не росли и тогда. Их привозили из Византии. Потому и называются они грецкими. Это было дорогое лакомство. Дом же, о котором идёт речь, судя по всему, не из богатых. Зачем его обитатели покупали бы столько орехов? А их там было много, если крысы могли их растаскать. Напрашивается вывод: ими здесь торговали. Значит, что мы теперь знаем об этом доме на углу улицы Добрыни?

— Доска с именами — раз, — Лена загнула палец, — гири для весов — два. Орехи в крысиной норе — три.

— Ну и монеты, конечно, — добавил Серёжа.

— Да, этих монет нам очень не хватает, — подтвердил Дмитрий Николаевич. — Если тот, кто нашёл, спрячет их в коробку, как делают некоторые, думая, что собирают таким образом коллекцию, толку от этого не будет. Что здесь они лежали, что в коробке будут лежать — невелика разница. Другое дело, если они попадут к специалистам. Помните, Людмила Петровна сказала вам, что эту улицу Добрыни — и бревенчатую мостовую, и дома на ней — построили восемьсот лет назад?

Лена кивнула.

— Есть много примет, известных археологам, по которым и определяют не только век, но и десятилетие и даже год жизни древнего города, ну и тех людей, конечно, что его населяли. И о многом тут могут рассказать монеты, которые удаётся найти. Нумизматы — так называют людей, изучающих монеты, — знают, когда именно какие деньги были в ходу. Вот и мы, если бы не пропали те монеты из тайника, могли многое ещё узнать об улице Добрыни, о древнем Новгороде. Я думаю, что тот человек, который взял монеты, ничего этого не знал, — сказал Дмитрий Николаевич, немного помолчав.

— Конечно, не знал, — сказал Андрюша и медленно одну за другой стал вынимать из кармана монеты.

29. По звону колокола

По всей Торговой стороне разносится гул голосов. Но шумит не торг. Сегодня никто ничего не продаёт и не покупает. Сегодня у Ярославова дворища собирается вече.

Испокон веку решает Господин Великий Новгород все важные дела на вече. Когда-то, услышав удары била по щиту, собирались на вече все мужчины-новгородцы. Теперь висит на вечевой площади колокол. Но он молчит. Зачем тревожить звоном город? Право голосовать на вече имеют только знатные бояре да самые богатые купцы.

Когда пришёл боярин Ратибор, повсюду на каменных скамьях, рядами стоявших на площади, пестрели разноцветные кафтаны и плащи из дорогих заморских тканей. Оглядевшись, Ратибор остался доволен. Почти все его сторонники были в сборе. Правда, и вокруг его противника, боярина Твердислава, хватало народу.

Все поглядывали на Ярославово дворище. До сих пор так называют новгородцы двор, где стоял дворец князя Ярослава Мудрого. Сейчас здесь находится канцелярия посадника — правителя города, выбранного самыми знатными и богатыми новгородцами. Здесь сидят писцы и знающие иноземные языки толмачи, дожидаются распоряжений гонцы и меченоши — вооружённые мечами и копьями воины городской стражи.

Когда солнце отмерило полдень, из канцелярии в окружении меченошей и писцов вышел посадник Дирмидон в расшитом золотом кафтане и высокой боярской шапке и поднялся на возвышение.

— Новгородцы! — разнёсся над площадью его зычный голос. — Мы собрались на вече, чтобы… — Он сказал о спорных землях, о предстоящем походе. Едва он успел произнести последние слова, как со скамеек, где сидел со своими сторонниками боярин Ратибор, послышались крики:

— В поход!

— Хотим идти в поход!

— Постоим за наши земли!

Посадник прислушался. Поднял руку:

— Вече приговорило: князю с дружиной и полку вольных новгородцев…

Но боярин Твердислав не дал посаднику договорить.

— Не пойдём биться с братьями! — закричал он, вскочив на скамью.

— Не пойдём!

— Не пойдём! — мощным эхом откликнулись скамьи.

Посадник снова прислушался. Слов было не разобрать, но это не имело значения. Он старался только уловить, в какой стороне кричат громче: в той, где находится Ратибор, или там, где Твердислав. Подавать голос — это и значит голосовать. Кто громче голосует, за тем и сила. Так издавна считается на вече. На стороне Твердислава кричали громче.

— Вече приговорило, — снова начал Дирмидон, перекрывая своим зычным голосом крики, — вече приговорило: в поход на суздальцев не… — И опять не успел он закончить приговор, который писец должен был записать как решение вече.

Заглушая шум и крики, тревожно забил вечевой колокол. Его удары, возникнув на вече, неслись над большой торговой площадью, над Волховом, над всем городом, который носил славное имя Господин Великий Новгород!

На улице Добрыни, как только донеслись сюда первые колокольные удары, торопливо закрыл свою лавку Власий, замахал руками на женщин, стоявших в очереди: «До вас ли сейчас!» На подворье Ратибора толпой собрались все, кто работал на боярина, не рабы, конечно, а те, кто хоть и жил в холопах, но считал себя вольным. Был в этой толпе и хмурый гончар Данила.

И по соседству, в домике сапожника, тоже собирались на вечевую площадь Горазд и Ждан. Горазд даже не закончил свою работу. Так и бросил на столе. И Ульяну, пытавшуюся удержать его, оттолкнул сердито.

Так же, как и Данила, и многие другие жители улицы Добрыни, не мог он ослушаться приказания боярина Ратибора. А приказал боярин всем, как только услышат колокольный звон, идти к вечевой площади и бить его противников, тех, кто будет голосовать против похода.

Уходя, Горазд строго наказал Вишене сидеть дома. Но как только ушёл отец, Вишена выскользнул на улицу. Там его уже ждал Глеб. А вскоре и Борис вышел. Хвалился — ловко обманул сторожа. Велел младшему братишке сказать старику, что его зовёт боярыня. Самому Борису сторож не поверил бы. Потому что боярыня велела ему не пускать Бориса со двора без её разрешения. Ну, а когда маленький брат Бориса Демид подбежал к нему и сказал, как научил его Борис, сторож ни о чём не догадался. Поспешил в терем. И ворота не запер.

— Но даже если бы запер, я всё равно убежал бы, — хвастался Борис, — я знаю, как они открываются! А ещё я знаю, за огородами в заборе доска расшаталась. Я видел, в неё пролезала одна наша холопка. — Сказал и вдруг, спохватившись, покосился на Глеба. Вспомнил, как попало ему от Вишены, когда Борис хотел назвать его холопом.

Но Глеб, видно, не расслышал, что сказал Борис. А может, и расслышал, да просто было сейчас не до ссор. Стараясь никому не попасться на глаза, они быстро пробежали по улице, а потом и вовсе припустили вдоль берега к мосту, чтобы перебраться на ту сторону, где всё ещё, созывая народ, звонил и звонил колокол.