Перчинка, стр. 35
Его пальцы, которые конвульсивно шарили по земле, пытаясь найти что-нибудь холодное, покрыла липкая грязь. Он словно плыл куда-то, как бывает во сне, а вслед ему, удаляясь, затихая, летели чьи-то крики. Потом он открыл глаза и увидел перед собой обвалившуюся стену дома, возле которого упал. Вокруг стоял топот солдатских сапог. На одну минуту ему даже показалось, что он различил над собой лицо немецкого офицера но не почувствовал ни ненависти, ни гнева. Сейчас все уже было не так, как несколько минут назад. Он сделал то что должен был сделать, он с лихвой уплатил по всем счетам, предъявленным ему жизнью.
Марио закрыл глаза и не услышал выстрела офицерского пистолета.
Своих убитых немцы унесли с собой. В скверике остались только тела дона Доменико, старухи и патриотов. С неба продолжал сыпаться мелкий дождик, заботливо смывая пятна крови. Старуха словно прикорнула на каменных плитах тротуара, как в те времена, когда она проводила целые ночи на церковной паперти.
Сальваторе и солдат-калабриец лежали, обнявшись, на дне изуродованного миной бассейна. Комиссар блестящими глазами уставился в небо, а Марио, казалось, спокойно заснул у стены старого дома. Дождь все не унимался и под конец разошелся вовсю. Даже запах порохового дыма, окутывавшего место перестрелки, рассеялся, заглушённый теплым и нежным ароматом мокрой травы.
Из переулка вышел Перчинка и присел рядом с Марио. Он нежно погладил друга по щеке и стиснул зубы, чтобы не заплакать. Незачем было проливать слезы. Да Перчинка и не умел этого. Нет, он не должен сейчас плакать. Если бы Марио узнал об этом, он бы, наверное, здорово разозлился. Мальчик снова ласково погладил колючую щеку друга. Тот лежал спокойно, будто ему очень нравился и этот дождик, и теплая неаполитанская осень.
— А-а! — закричал вдруг Перчинка и вскочил на ноги.
Крупные капли дождя стекали по его худенькому личику. Он впился зубами себе в правую руку, так что на ней выступила кровь, и бегом бросился обратно в переулок, ни разу не оглянувшись назад.
Глава XIII
НАСЛЕДСТВО ПРОФЕССОРА
Двадцать восьмого сентября полковник Шолл, заложив руки за спину, расхаживал по своему кабинету. Итак, американцы вплотную подошли к Неаполю. Ну что ж, прекрасно! Все равно они не осмелятся войти в укрепленный город. Они прекрасно знают, что он может стать для них мышеловкой. Да, любой другой укрепленный город, но только не этот! Полковник в сердцах швырнул недокуренную сигарету прямо на ковер и разразился отборными немецкими проклятиями в адрес этих черномазых неаполитанцев, которые осмелились без всякого приказа объявить войну немцам. Доннер веттер! Какой-то сброд смеет объявлять войну великой немецкой армии! Какая неслыханная наглость!
А в это время на площади Маццини огромным костром полыхала казарма. Тот самый «сброд», который так возмутил полковника Шолла, на глазах у немцев, несмотря на бешеную стрельбу, почти голыми руками захватил их собственную казарму и поджег ее.
В Вомеро шло настоящее сражение. Однако и тут кадровые немецкие части ничего не могли поделать с маленькими, кое-как вооруженными отрядами патриотов. «Черномазые неаполитанцы» оказались чертовски хитрым и коварным противником! Они умели в два счета вывести из строя любой танк и знали, что нужно сделать, чтобы обезвредить целую батарею орудий.
Полковник Шолл вызвал командира батареи, занимавшей позиции на Каподимонте.
— Черт с ними, с американцами, — стараясь говорить спокойно, произнес полковник, — они нам не страшны. Приказываю сейчас же повернуть орудия на город. Снарядов не жалеть!
И на Неаполь обрушился шквал огня. Война продолжалась.
«Да, но как же тут воевать, без оружия?» — со злостью думал Перчинка.
В самом деле, даже Винченцо и тот где-то раздобыл себе пистолет. В немецкой стальной каске он преспокойно сидел сейчас вместе со всеми на баррикаде. Только Перчинка и его верный друг Чиро остались без оружия. И, что самое печальное, совершенно не представляли себе, где его можно раздобыть. Еще совсем недавно достать оружие было пустяковым делом. Нужно было только узнать, где оно находится. А там иди и бери, что хочешь, никому до этого и дела не было. Теперь же все было совсем не так. Теперь тот, у кого имелась винтовка или пистолет, не согласился бы отдать его вам ни за какие сокровища.
На одной из улиц Перчинка столкнулся нос к носу с доном Микеле, вооруженным тяжелым немецким карабином. Недолго думая мальчик попросил своего старого приятеля уступить ему оружие.
— Ишь ты, какой прыткий! — насмешливо проговорил дон Микеле. — А я как же? Что же мне, по-твоему, с деревянной сабелькой, что ли, на войну-то идти?
— Да зачем же вам воевать? Вы уже старый! — в сердцах воскликнул мальчик.
В ответ дон Микеле влепил ему здоровенный подзатыльник. С некоторых пор престарелый ополченец ПВО чувствовал, что становится иногда храбрым, как лев. Правда, это случилось с ним поздновато, но… Словом, Перчинке и на этот раз дали поворот от ворот. Но тут нежданно-негаданно он получил самый что ни на есть дельный совет. И подал этот совет не кто иной, как Чиро!
— Ой, знаешь что! — воскликнул он, останавливаясь посреди дороги. — А что, если нам сходить к тому профессору, которому ты масло продавал? Ты ведь сам говорил, что у него есть ружья. А если он не хотел их тебе продать, так это же ничего не значит. Ты их у него не насовсем попроси, а в долг. Может быть, и даст, а? Скажи, что, когда все кончится, мы ему сразу принесем и отдадим.
— Ни шиша этот скряга не даст, вот увидишь, — возразил Перчинка.
— А все-таки давай попробуем, — не унимался Чиро, которому, кроме всего прочего, ужасно хотелось посмотреть, как живут настоящие синьоры.
В конце концов, они вместе отправились на улицу Трибуналов. Неаполь совершенно преобразился. На улицах было полно людей, однако сейчас все они были заняты совсем необычным делом. Одни возводили баррикады, чтобы преградить путь смертоносным немецким танкам, другие, объединившись в боевые дружины, учились военному делу. На каждом шагу попадались парни с ружьями за плечом. Со стороны могло показаться, что все они собрались на охоту.
Хозяевами в Неаполе снова стали неаполитанцы. Ни немцев, ни фашистов не было видно, а если они и рисковали появляться на улицах, так только целыми взводами и с оружием на изготовку.
Повернув за угол улицы Дуомо, Перчинка вдруг увидел вооруженный до зубов немецкий патруль. Навстречу немцам двигалась группа патриотов. Стычка казалась неизбежной, поэтому, боясь оказаться между двух огней, приятели проворно юркнули в первое попавшееся парадное. Но оба отряда только обменялись свирепыми взглядами и разошлись без единого выстрела. Каждый из них отправился своей дорогой.
— Э, струсили! — воскликнул Чиро.
Лицо мальчика пылало от стыда и возмущения.
— «Струсили»! — передразнил его Перчинка. — Много ты понимаешь! Если бы мы начали стрелять первые, они бы уложили нас всех до единого. Не видел ты что ли, сколько на них оружия навешано? — Перчинка говорил с таким видом, словно был, по меньшей мере, командиром партизанского отряда. — Вот и получается, что струсили не мы, а немцы! — закончил он.
Ворота дома, где жил профессор, оказались на запоре. С трудом дотянувшись до колотушки, висевшей на веревке, Перчинка с силой ударил два или три раза. Долго никто не открывал, наконец в окошечке на одной из створок, показалось лицо старого привратника.
— Ну чего стучите? — хмуро спросил он. — Марш отсюда! Нашли время баловаться!
— Мы не балуемся, — возразил Перчинка. — Нам к профессору надо.
— Это зачем же он вам понадобился? Не может он вас принять.
— Почему? — удивился Перчинка.
— Болен, — ответил старик. — А теперь марш отсюда, — добавил он и захлопнул окошечко.
Но Перчинка снова забарабанил в ворота.
— Ах, ты так! — закричал привратник, приоткрывая ворота. — Ну, берегись! Сейчас я выйду и такую тебе взбучку задам!..