Перчинка, стр. 27

— А, так это ты! — воскликнул он. — Вечно ты крутишься где не надо.

— Здравствуйте, дон Мими, — вежливо сказал Перчинка.

Уже одно то, что он увидел знакомое лицо, пусть даже принадлежавшее такому человеку, как дон Доменико, вселило в него бодрость.

— Можно узнать, что ты делаешь на улице в такое время? — спросил дон Доменико.

И тут Перчинку осенила прекрасная мысль.

— Я хотел сходить посмотреть, не сняли ли охрану со склада на площади Карла Третьего, — не задумываясь ответил он.

В самом деле, что можно было придумать правдоподобнее? Разве трудно поверить, что какой-то уличный мальчишка, каким все его считали, вышел ночью на улицу, чтобы что-то украсть?

Дон Доменико со смехом сказал немцам несколько слов, и один из них, размахнувшись, изо всех сил ударил мальчика по лицу. Однако Перчинка вовремя пригнулся, и огромная лапа немца только слегка задела его по затылку.

— Зря ты туда идешь, — злорадно улыбаясь, заметил дон Доменико. — Там уже давно ничего нет. А вот смотри поймают тебя да к стенке… А впрочем, добавил он, презрительно скривив губы, — для такого, как ты, это самый лучший конец!

Дон Доменико вместе с немцами уже скрылись в темноте переулка, а Перчинка все еще неподвижно стоял на месте, прижавшись к стене и чувствуя, как сильно колотится сердце. Потом двинулся в сторону, противоположную Меццоканноне. Кто знает, что на уме у этого дона Доменико, на всякий случай все-таки лучше поостеречься.

Когда он дошел до площади Карла Третьего, уже слегка брезжило, и Перчинка с обидой подумал, что через несколько минут Марио и его друзья начнут нападение на склад оружия. Но догонять их было уже поздно. Мальчик медленно побрел по пустынным улицам.

Светало. Небо на горизонте зарозовело, и лишь в переулках на несколько минут задержалась ночная тьма. Внезапно безмолвную улицу Фория потряс глухой гул. Приближаясь, он нарастал, грозный, словно голос врага. Потом с площади Карла Третьего на широкую белую улицу ворвались немецкие танки. Перчинка прижался к стене, в ужасе глядя на стальные чудовища, которые один за другим методично и быстро ползли по площади. Казалось, они движутся сами собой, без помощи человека.

Бесконечной лентой бежали, вращаясь, гусеницы. Лишь на переднем танке виднелся солдат. Его голова в черном шлеме, высовывавшаяся из люка, казалась частью металлического чудовища, которое ее несло. Солдат смотрел прямо перед собой и даже не заметил Перчинку, прижавшегося спиной к металлической решетке бара и со страхом наблюдавшего это мрачное шествие. Танки шли один за другим, подобные грозному символу смерти. Их грохот наполнял всю улицу, заставлял вздрагивать стройные деревья и катился все дальше по спящему городу. Ни один человек не высунулся из окна, чтобы взглянуть на них. У музея головной танк стремительно развернулся. За ним последовали остальные. Перчинка проводил глазами удалявшуюся с воинственным грохотом колонну, потом, тряхнув головой, вышел на середину улицы и принялся рассматривать следы тяжелых гусениц, отпечатавшиеся на мостовой.

Неожиданно до него донеслись звуки отдаленной перестрелки. У Перчинки сразу же мелькнула мысль об оружейном складе, и он бросился бежать в сторону Меццоканноне. Взошло солнце, но город, казалось, все еще спал.

Перчинка бежал спускающимися к морю извилистыми переулками. Внезапно в тишину города ворвался хорошо знакомый зловещий звук — сирена. Но то была не воздушная тревога. Такого монотонного, унылого воя Перчинке еще никогда не приходилось слышать. Казалось, ревет смертельно раненный зверь.

Снова зазвучали выстрелы и затрещали автоматные очереди. Спускаясь по улице Консолационе, Перчинка услыхал стук копыт. Мимо стремительно пронеслась тележка с зеленью, и Перчинка скорее угадал, чем узнал, в вознице того самого калабрийца, который столько времени скрывался в его убежище. Солдат так отчаянно нахлестывал лошаденку, будто от этого зависела его жизнь.

Рев сирен заглушал временами звуки выстрелов. Перчинка внезапно понял, что стреляют не на Меццоканноне. Раз солдат увез тележку с оружием — значит, налет на оружейный склад удался и был уже окончен. Но где же тогда стреляют? Перчинка продолжал бежать к морю. Когда он пробегал мимо Университета, кто-то схватил его за руку. Мальчуган, как норовистый конь, рванулся было в сторону, но тут же узнал Марио.

— Куда ты несешься? — спросил тот.

— Стреляют, — задыхаясь, ответил Перчинка.

— Слышу. Это в Кастель дель Ово, — спокойно проговорил Марио.

Его лицо осунулось, глаза смотрели напряженно и строго. Перчинка никогда еще не видел своего друга таким суровым.

— Почему там стреляют? — спросил мальчик.

— Это моряки, — ответил Марио. — Они не захотели отдать крепость немцам и защищают ее.

В голосе Марио Перчинке послышалась нотка боли. Он взглянул другу в лицо.

— А… наш налет удался, правда? — с надеждой спросил мальчик.

— Томазо схватили, — тихо сказал Марио.

— А кто это, Томазо?

— Один мой друг. Моряк. Его схватили, когда мы уже отступали. Я даже не знаю, куда его увели, — с грустью добавил Марио.

Они двинулись к Биржевой площади, чтобы быть поближе к Кастель дель Ово. Внезапно перед ними появилось двое немцев.

— Хальт! — крикнул один кз них.

— Что случилось? — удивленно спросил Марио.

— Вперед! — приказал немец.

Их повели на площадь, где прямо на земле стояли на коленях до сотни людей. Это были жители ближайших домов, которых немцы согнали сюда силой.

Марио и Перчинке тоже пришлось стать на колени.

— Нас убьют? — тихо спросил Перчинка. — Не знаю, — ответил Марио.

По площади расхаживали несколько фрицев и один из местных фашистов. Потом из переулка, ведущего к Биржевой площади, вышел человек, одетый в форму моряка. Руки его были связаны за спиной.

— Это Томазо, — шепнул Марио.

Моряка поставили перед толпой. Он был худенький, небольшого роста, смуглый. По его лицу катились струйки пота, как после долгого бега. Глаза его сверкали. Немцы велели ему стать на колени перед толпой. Томазо молча повиновался.

Четверо немцев встали перед ним спиной к толпе и вскинули автоматы. Какая-то женщина громко вскрикнула. Стоявший неподалеку от нее немец погрозил ей кулаком.

Немецкий офицер прокричал какую-то резкую команду, просвистевшую, как удар хлыста. Солдаты прицелились в стоявшего на коленях человека, который смотрел на них в упор горящими глазами. Грохнул залп. Перчинка зажмурился. Когда он снова открыл глаза, ему показалось, что на том месте, где стоял моряк, лежит бесформенная куча синих тряпок. Люди плакали. Плакал и Марио.

— За что его? — воскликнул Перчинка, Марио не ответил.

Немцы ушли, оставив тело убитого на земле. Одна из женщин приблизилась к нему и накрыла ему лицо платком. Из ворот подъезда вышел старик, неся в руке какой-то сверток. Двое фашистов в черных рубашках, в порту* леях и с пистолетами все еще оставались на площади, но на них никто не обращал внимания. Старик подошел к телу убитого моряка и развернул над ним трехцветный итальянский флаг. Фашисты поспешили убраться с площади.

Перестрелка у Кастель дель Ово не утихала. Но теперь в той стороне, откуда раздавались выстрелы, небо было объято заревом, словно там полыхал гигантский костер.

— Немцы их всех подожгли! — крикнул какой-то мальчишка, бежавший со стороны моря.

Глава X

НА МОСТУ ДЕЛЛА САНИТА

— А морякам-то, которые заняли Кастель дель Ово, все-таки пришлось сдаться, и их почти всех расстреляли. Немцы обложили крепость со всех сторон и подожгли. Пламя поднялось высотой с дом. Ну им волей-неволей пришлось выйти, оставаться внутри было совершенно невозможно. А как раз в это время в Старом Вомеро уничтожили полностью немецкий патруль!

— Кто же это сделал?

Маленький, черный как цыган мужчина, который в прошлую ночь приходил вместе с Марио, поднял на него глаза и неторопливо ответил: