Когда деды были внуками, стр. 20
Но всему бывает конец. Кончился и первый ребячий шахтерский рабочий день…
Шатаясь, вылезли ребята из бадьи и пошли, спотыкаясь, в барак.
— А я, кажись, ходить по-человечьи разучился. Того гляди, на четвереньки брякнусь и побегу по-собачьи, — сказал Савка.
— Оттого что на карачках нужда тебя ходить заставляет, собакой не станешь. А вот ежели ты перед хозяином хвостом вилять начнешь да руки ему лизать — тогда ты и будешь настоящий хозяйский пес, хоть и в пиджаке будешь ходить и на двух ногах! — . сказал шахтер, по фамилии Катаев.
И при этом он выразительно поглядел на чисто одетого шахтера, вместе со всеми поднимавшегося из шахты и теперь шагавшего рядом. Тот, засунув руки в карманы и посвистывая, с безразличным видом повернул к конторе.
— Суконин — хозяйский прихвостень, — пояснил Катаев. — Приставлен к нам для ябеды. Вместе с хозяином гнильем нас кормит, гнилье для крепей достает: дешевле. А жизнь шахтерская ему еще дешевле: продает он ее хозяину за полбутылки при случае.
Дорога немного времени отняла: барак рядом. Обед тоже: глотали наспех, проголодались. Да и разносолы невелики: щи да каша, почти без масла. Земляки лучше кормились.
После обеда большинство шахтеров завалилось на нары, остальные занялись кто чем.
Разговаривали мало: усталому человеку не до разговоров. Все же поинтересовались:
— Ну, как день прошел, ребята? Спина-то еще цела?
— Спина-то цела, дяденька, а вот мешок, что на спине привязан был, в клочья изодрался! Чем завтра спину прикрывать? — уныло ответил Савка, разглядывая остатки злополучного мешка. — Такой был мешок здоровущий. Новенький дала бабушка. Самый изо всех мешков лучший…
— Нашего уголька ни один мешок не выдержит! — сказал из дальнего угла Катаев. — Как резанет его уголек-то, так и пополам, что твоя бритва.
— Тут брезент нужен, — вставил его сосед, ладивший в это время заплату на штаны, не снимая их с себя.
— Да где же мы его возьмем? — робко спросил Андрей. — Дома у нас такое не водится, брезент-то…
Но не успел он договорить, как самый первый их знакомец на этой шахте — Семихин уже вытянул из-под нар кусок брезента, разрезал его пополам и, приложив к Савкиной спине, сказал довольно:
— Как раз в самый раз! Получайте!
Помогли старшие товарищи и подушки наколенные приспособить, чтобы меньше крошек туда попадало.
А немолодой уже шахтер, лежавший неподалеку на нарах, увидев Андрееву спину в царапинах и синяках, покряхтывая, слез с нар и, став на четвереньки, несколько раз прополз рядом с ним между нар, давая наглядный урок бестолковому парию, как надо «вилять» задом и спиной, чтобы меньше доставалось и заду и спине.
Все легче, все теплей становилось на душе у Савки, и щелявый тесный барак сегодня уже не казался ему таким темным и холодным, как вчера. Когда рядом товарищи — везде, знать, жить можно, не пропадешь. И посмелевший Савка уже начинал чувствовать себя среди этих чужих людей как дома, в семье, со своими.
Но тут заявился Суконин.
Все сразу помрачнели и замолчали, кроме Катаева. Тот наоборот: повысил голос и стал, не называя имен, рассказывать о подлецах, которым копейка дороже человеческой жизни.
Не выдержал и крепильщик Семихин:
— Чего далеко ходить и на стороне таких искать? У нас свой такой имеется. Вот он, явился… Спросите у него: сколько барыша себе и хозяину на последних крепях заработал? И можно ли такими крепями потолок удержать?! А как сядет он нам на головы да побегут к господу богу души новопреставленные — какой ответ будешь перед ним держать?
— С богом у него разговор короткий будет, — сказал шахтер, учивший Андрея ползать. — Поставит ему за каждую душу по пятикопеечной свече — вот и в расчете! А панихидку по убиенным закажет даст попу доход, — так и тот поможет грехи замолить: свои люди, сойдутся…
Шахтеры вспоминали недавний обвал. Хорошо, что ночью, без людей. Опасались будущего и все настойчивее приступали к Суконину, требуя замены крепей.
Испуганный Суконин доказывал, что «крепи — лучше не надо!», а сам задом пятился к выходу и, улучив минутку, выскочил за дверь. Только его и видели.
— Живот, знать, со страху заболел. Теперь только ночью явится, когда все спать лягут. Гад… — сказал сквозь зубы Семихин и первый повалился на нары «по-ночному», на положенное ему место.
Один за другим, бок о бок, как селедки в бочке, укладывались и другие. Последними ложились те, что спали в проходе, среди них и Савка с Андреем.
Жизнь шахтерская
Трудны двенадцатичасовые рабочие дни шахтерской жизни, а и они своим чередом идут. Второй… третий… пятый…
Свыкаются ребята с работой, приобретают навыки. Великое дело — тренировка: не так уже ломит спину и плечи от карачек, меньше ушибаются. Меньше крошек попадает в усовершенствованные наколенные подушки, а значит, и коленям легче.
А руки грубеют, покрываются защитной коркой.
— Обойдется. Через годок заправскими шахтерами будете! — подбадривают товарищи.
Только на шахтах Савка понял по-настоящему значение слова «товарищ».
А вскоре он узнал здесь и еще одно слово: расправа.
Дикое, страшное, темное слово и дело. Но и оно бросило в Савкин мозг хорошее семя, из которого впоследствии выросло могучее и светлое понятие — борьба.
Расправа настигла «прихвостня» за очередной донос, повлекший за собой увольнение двух всеми уважаемых товарищей: Катаева и Семихина.
Дело было так.
Дня за три до получки шахтеры узнали от знакомого конторщика, что получка выписана с вычетом за баню.
А бани на «мышеловке» и в помине не было! И мечтать-то о ней никто не смел! Бани вообще были редкостью на шахтах, даже на больших. А тут на тебе: бани нет, а денежки плати!
Весь барак поднялся на ноги, возмущались и шумели до полночи, и на следующий день никто из шахтеров не вышел на работу.
Хозяин поневоле уступил: вычет сняли, но решил для устрашения и для будущего спокойствия уволить главарей.
Стачка возникла стихийно, но Суконин тотчас же представил сведения о «смутьянских речах» двух своих врагов: Катаева, не больше других шумевшего в тот раз, и Семихина, вовсе уж неповинного в этой стачке — его и в бараке-то не было.
Катаеву и Семихину предъявили расчет.
В этот день шахтеры пришли в барак молчаливей обыкновенного: не шумели, не спорили.
«Поджали хвосты… струсили, — ликовал в душе Суконин, сидя со смиренным видом за столом. — Не хочется по конторам пороги обивать, работы искавши? Так-то, голубчики!»
Но он ошибался. На уме у шахтеров было другое.
Савка и Андрей в тот вечер еле дождались обеда (он же и ужином бывал). Еще днем узнали они, что один из шахтеров, спавших под нарами, заболел и ушел в больницу.
Ушел и не вернулся. За ужином говорили, что, видно, оставили его там на лежку, надолго.
Андрей слушал — ушами хлопал, а Савка враз сообразил: раз такое дело, надо его спальное место занимать, пока другие не заняли. И тотчас же после ужина, пошушукавшись с Андреем, он полез под нары, толкая впереди себя узелок с «добром». За ним полез и Андрей.
Там, положив узелки под головы, друзья тесно прижались друг к другу, чтобы — упаси бог! — не занять лишнего места, и заснули в то же мгновение, не помня себя от радости, что наконец-то спят на настоящем, непроходном, спокойном месте.
Как и когда укладывались рядом другие жильцы, стискивая ребят с обеих сторон, — те не чуяли. Сколько часов спали они первым непробудным сном, — не знали.
Потом почему-то с боков посвободнело, и Савка с Андреем отвалились друг от друга и даже руки-ноги раскинули. Хорошо!
Потом откуда-то пришло беспокойство, тревога… Савке снится, что пасет он табун лошадей на выгоне, а лошади ногами топочут, топочут. Кто-то кричит нехорошим голосом, будто его душат… Загремело что-то… Опять крик…
Савке становится страшно. Он старается освободиться от дурного сна, очумело трясет головой и, наконец, просыпается…