Игорь-якорь, стр. 16

Зато Степан из каждого рейса привозил много страшных рассказов.

— Ну, как ты, обжился тут? — спросил на прощание Шапкин.

— Нормально, — ответил Игорь. — Погода что надо. Красота! Закат видел?

— Закат?! — Шапкин улыбнулся. — Ты, Якорь, совсем как моряки парусного флота:

Так, что ли, Игорёк?

— Да я не о том. Просто море хорошее и на душе хорошо. Понял? А насчёт наших дедов-парусников ты, Стёпа, неправ. Они не только плохой погоды боялись. Было и пострашнее — пираты.

— Пираты?! Да знаете ли вы, молодой человек, что пиратов прошлых веков можно назвать благородными рыцарями по сравнению с современными бандитами морей и воздуха! Это фашиствующие разбойники… Ну, хватит тебя пугать. Спи спокойно.

— Спокойной ночи, — сказал Игорь.

Его кольнуло «молодой человек», чем Шапкин хотел подчеркнуть, что Игорь не ходил в большое океанское плавание. Однако настроения это ему не испортило.

«Ведь правда, — подумал Игорь, — Стёпа повидал больше меня».

Они разошлись.

Прежде чем уйти с палубы, Игорь довольно долго любовался еле видным закатом и вечерней звездой, которая вначале была чуть заметна, а потом ярко мерцала.

— Хорошо! — сказал, ни к кому не обращаясь, Игорь. — До чего же хорошо в море!

Спустившись к себе в каюту, он не лёг спать, а, сев у стола, смотрел и слушал, как за иллюминатором поблёскивало и шуршало море. И опять подумалось Игорю, как хорошо покачиваться в каюте, как в люльке, когда за толстым круглым стеклом море ходит холмами, а верхушки этих холмов, как бы злясь, ярятся белой пеной.

Смотрел он в иллюминатор долго-долго. Потом снял с полочки несколько книг, которые взял из дому в рейс. Какую почитать? Отложил в сторону одну, вторую, третью… «Ага, возьму вот эту…» Книга была старая, истрёпанная, разбухшая. Игорь вспомнил: «Это из папиной библиотеки». Переплёта у книги не было, а на заглавном листе под названием «Пираты его величества» стоял голубой штамп:

«Из книг штабс-капитана Дубровского». Игорь был так поражён, что произнёс вслух, хотя был один в каюте:

— Здо?рово! Опять Дубровский!

Он открыл книгу наугад и прочитал:

«Шкипер робко спросил нас, объявлена ли война, но в ответ я показал ему верёвку, на которой завязывал петлю…

На следующее утро мы начали подсчёт добычи. В наш трюм мы перенесли семнадцать ящиков серебряной монеты, двадцать фунтов золота и семь бочек нечеканенного серебра…»

Игорь перевернул ещё несколько страниц и прочитал:

«Корсарами называли жителей прибрежных мест, которые занимались грабежами мирных судов со времён средневековья до начала XIX века. Свои набеги они совершали обычно в тихие, безветренные ночи или неожиданно выскакивали из-за мысов и островов на своих парусно-гребных судах, которые именовались бригантинами… Корсары, в отличие от пиратов, были менее кровожадны. Они не убивали людей, а брали их в плен и продавали на невольничьих рынках…»

«Пора спать, — подумал Игорь. — Утром на вахту».

Он задраил иллюминатор, разделся и лёг. Последней мыслью, перед тем как заснуть, было: «А ночь-то и сегодня тоже тихая и безветренная». Но подумал он об этом просто так, как бывает: мелькнёт мысль и пролетит бесследно.

Через мгновение Игорь уже спал, спал спокойно, как человек, у которого нет на душе опасений, волнений и беспокойства. Ведь «Якорь» — это было его, так сказать, постоянное прозвище, но в школе Игоря ещё называли «Батя». Почему? Трудно сказать. Он, правда, был высоким и потому ростом выделялся среди своих товарищей. Но скорее прозвище это получил потому, что был справедлив и бесстрашен.

7. «Лучше не связываться»

В мореходку Игорь перешёл из обычной школы, надо сказать, не пай-мальчиком. Случались у него двойки. К концу четверти он их обычно исправлял, но так, в течение года, бывали. Не будем скрывать то, что было. И часто случалось, что Якова Петровича вызывали в школу поговорить о поведении сына. Когда это случилось впервые, Игорь, придя после уроков домой, сказал:

— Знаешь, папа, сегодня в школе собрание родителей, но только для самого узкого круга.

— Что это значит? — спросил Яков Петрович. — Вызывают актив или наш родительский комитет?

— Нет, папа, более узкий круг.

— Объясни.

— Ну, понимаешь, папа, будут только ты и наш завуч…

Яков Петрович не сразу понял, а когда до него дошло, он рассмеялся. А ведь, рассмешив человека, всегда можно надеяться на его снисходительность.

В мореходку Якова Петровича уже не вызывали.

В мирное время мореходка не была военным училищем, но всё же дисциплина здесь была более строгой, чем в обычных школах. И здесь Игорь чувствовал себя, как на корабле. А на флоте — он это знал и сам так же считал — не забалуешься.

В мореходке у Игоря было одно только недоразумение с учителем. Однажды на уроке, как раз перед тем, когда Игорь мечтал, чтобы его вызвали и он исправил бы недавнюю двойку, пропал классный журнал. Это была не совсем обычная история. Учитель вошёл в класс, положил журнал на стол, и тут его вызвали. Он вышел на минуту, может быть, на две. Вернулся, сел, сказал своё обычное: «Начнём, пожалуй!» — и тут же вскочил:

— Позвольте, а где же журнал?

Это было невероятно. Журнал был здесь, перед ним, минуту или две назад. И вдруг исчез.

В классе стало так шумно, будто пронёсся горный обвал. Ведь тридцать две пары глаз были тут. Правда, глаза эти, может быть, смотрели в раскрытые тетради и книги, но кто-то же в эту минуту смотрел в сторону учительского стола. И если бы случилось такое чудо, что журнал обрёл крылья, взмахнул ими и полетел, это не осталось бы незамеченным.

В чём же дело?

Учитель так и сказал:

— В чём же дело? У журнала нет крыльев. Его похитили руки, руки!..

Что говорить, происшедшее казалось чудом.

Класс шумел: все повскакали со своих мест и через головы вскочивших перед ними хотели получше разглядеть учительский стол и убедиться, что он действительно пуст.

А после беспорядочного шума в классе наступила тишина. Кто-то, правда, пытался заглянуть и даже подлезть под стол учителя, но учитель строго сказал:

— Там нет. И нигде нет. Сидите на местах. И скажите: кто это сделал?

Вот тут и наступила тишина, да такая, что стало слышно, как за окном верещит птичка, — совсем тихо.

Учитель отогнул рукав и стал смотреть на часы, будто стрелки часов могли раскрыть тайну журнала. Он смотрел так на часы минуты три, а показалось, что полчаса.

— Ну, так кто же спрятал журнал? — Учитель говорил чуть громче обычного. — Нашкодил, значит, и боится сознаться. А вы покрываете этого труса. Отлично! Смирнов!

Игорь встал.

Учитель спросил:

— У тебя на прошлом уроке какая была отметка?

— Двойка.

— Ты не брал журнал?

— Не брал.

— И не видел, кто его взял?.. Что ж ты молчишь, Смирнов?

Тут надо сказать, что Игорь ненавидел ябед, подхалимов и любимчиков и сражался с ними. Он считал их своими врагами. В этот раз Игорь по случайности оказался единственным учеником в классе, который видел, что случилось с журналом. Но выдать товарища он не мог. И врать не умел. Он мог, и здорово, придумывать, фантазировать, измышлять. Это не считалось враньём. А сказать неправду, когда его спрашивали; — нет, на это он не был способен…

— Значит, ты видел, Смирнов, кто взял журнал? Да или нет?

— Да.

— Видел?

— Видел.

— Тогда скажи!

— Не скажу.

— Выйди из класса и подумай в коридоре…

Игорь вышел в коридор и думал там, но дело-то всё в том, что он никогда не передумывал. А думал он примерно так: «Да, я видел, как староста класса вытирал доску и, повернувшись, зацепил тряпкой журнал, свалил его на пол, поднял и в одно мгновение засунул за доску. Но ябедничать не буду. Пусть сознается сам».