Не опоздай к приливу, стр. 8
Тундра была нема. Сумерки отбрасывали длинные тени сопок на снег. В ушах звенело от тишины.
— А Валерки нет, — сказал Юрка и вдруг всхлипнул и тут же вытер варежкой лицо.
— Может, папка нашел, — сказал Гришка, — или лыжники.
— Никто его не нашел, — с ожесточением сказал Юрка. — Заблудились они, замерзли, и сейчас… — и опять всхлипнул, совсем по-детски. И вдруг дико заорал на Гришку: — А ты жалеешь своих чертовых оленей. Гони их!
В поселок они вернулись за полночь. Где-то заливались собаки. Окна темные. Только в одном доме горят все три окна — в доме Варзугиных.
— Ну пока. — Юрка слез с нарт, хромая на затекших ногах, взял лыжи и пошел к своему дому.
Он очень устал. На душе было тошно и пусто. Так пусто, что он даже не чувствовал, как вчера, волнения и горести.
Поставил в сени мокрые лыжи, открыл дверь в горницу, зажмурился от света и…
И увидел Валерия.
Брат сидел за столом в своем черном свитере, сильно похудевший, непривычно тихий, с аккуратно зачесанными назад волосами, сидел, и умные, виноватые глаза его смеялись.
С шапкой в руках застыл Юрка на пороге, глупо улыбнулся, сказал:
— Нашелся!
Хотел подбежать, обнять брата, но застеснялся и, вдруг повернувшись ко всем спиной, неуклюже запрыгал, сбрасывая с плеч сырую телогрейку.
И только потом уже, повесив телогрейку на крючок, увидел Юрка, что в горнице, кроме Валерия, матери, дедушки, Васька и Раи, находится незнакомый человек в форме пограничника. Он сидел за столом, длинноносый и рыжий, ладонью гладил жесткий ежик на темени и, видно, только-только прервал свой рассказ.
Заметив его, Юрка поздоровался, и это запоздалое приветствие прозвучало нелепо.
Солдат быстро встал из-за стола, подошел к Юрке, подчеркнуто браво вытянулся, протянул руку и брякнул:
— Рад познакомиться. Сержант Иван Тополь.
— Юрий. — Юрка жгуче залился румянцем, пожимая сухую, твердую руку пограничника.
Мать вытирала краем передника красные глаза; Рая исподтишка поглядывала на солдата; дедушка Аристарх мешал ложечкой густейший чай, а Васек в упор рассматривал блестящие значки на гимнастерке пограничника, его ремень, целлулоидный подворотничок, армейские валенки и молчал.
Солдат уже сидел за столом, а Юрка все еще стоял и не знал, куда деть руки. «Иван Тополь… — думал он. — Не тот ли это пограничник, на крючок которого вешал я на заставе свою стеганку? Наверно, он. Ну и фамилия! Может, я и спал на его койке на верхотуре…»
— Так и будешь стоять? Садись за стол, — сказала мать. — Ты где это весь день пропадал?
— На лыжах… — ответил Юрка и хотел прибавить — «катался», чтоб не получилось, будто он хвастается участием в поисках брата.
Но Юрка ничего не добавил.
Он присел, задев ногой стул Васька, натянуто улыбался и чувствовал себя как в гостях.
У стола неслышно ходила Рая в мягких оленьих туфлях, которые шили на продажу саами, наливала чай, щедро накладывала в пластмассовые блюдечки болгарский клубничный конфитюр, купленный в магазине рыбкоопа.
Юрка вертел в пальцах горячий граненый стакан, дул на чай, пил маленькими глотками и поглядывал то на Ивана Тополя, то на Валерия.
Брат, против обыкновения, молчал, не рассказывал о своем походе, и вообще никто за столом и словом не обмолвился о главном.
Юрка, конечно, догадывался, что пограничник имеет какое-то отношение к Валерию, с чего бы иначе он стал сидеть за полночь в их доме… И все-таки, как ни хотелось Юрке разузнать подробности спасения брата, он не проронил ни слова.
Дедушка Аристарх, весь какой-то праздничный, с расчесанной рыжей бородой и прилизанными бровями, в белой льняной косоворотке, не столько распивал чаи, сколько рассказывал о рыбацком житье-бытье.
Шестьдесят лет назад — подумать только! — впервые увидел он Якорную губу и поселок, который тогда назывался становищем. Он, десятилетний мальчонка, зуек из беломорской деревушки Малошуйки, Архангельской губернии, вылез с отцом и братьями из большой старой лодки — ёлы — на низкий песчаный берег губы. На берегу он увидел россыпь черных поморских хибар. В них живали навсегда осевшие здесь рыбаки — колонисты, как их звали на побережье, — и рыбаки, приезжавшие на весенне-летний сезон: в эту пору на крючки ярусов и в сети густо идут треска и морской окунь, палтус и мелкая мойва с песчанкой. Белое море плохо кормило, вот и отправлялись поморы с Летнего и Терского берегов Беломорья на холодный каменный Мурман…
Кажется, тысячу раз уже рассказывал дедушка: становище в те годы не утопало, как нынче, в песке, а поросло трестой, и это уже после траву сгубили привезенные сюда овцы с козами.
Тысячи раз слышал Юрка рассказы о гибельных снежных зарядах и штормах, о жадности купцов, за гроши скупавших у промышленников, как звали тогда рыбаков, пуды трески и морского окуня, о хитрости владельцев фактории и парусных судов — шняк — и зверобойных шхун, заходивших в губу…
Вполуха слушал Юрка дедушку, а сам поглядывал на Валерия. Брат был таким же, как и до побега, только сильно посерьезнел и похудел — выступали скулы, и подбородок вроде стал острей и упрямей, шея сделалась тоньше, и поэтому ворот черного свитера казался шире, чем прежде. Настрадался, видно, бедняга…
Внезапно Иван Тополь встал из-за стола, блеснул значками, пожал всем руки и двинулся одеваться.
Рая, накинув платок, пошла его проводить.
Она долго не возвращалась.
— Простынет, — сказала мать, — фуфайку бы накинула.
— Ничего с ней не сделается, — дедушка стал стаскивать косоворотку, — в такие-то годы… Да и на улице ноне не холодно.
Валерий понимающе улыбнулся. Он все еще помалкивал.
— А на вертолете страшно лететь? — спросил у него Васек, и Юрка сразу догадался, кто и как спас ребят.
Стукнула дверь, и в столовую вошла Рая. Лицо ее пылало, и густая россыпь ярких веснушек на курносом лице, ушах и шее померкла — такая она была красная.
— Ты чего? — спросил Юрка.
— Ничего. — Рая сразу ушла в боковушку, а Валерий локтем поддел Юрку и подмигнул: не приставай!
Глава 6. Про китов и акул
Во сне Юрке казалось: он все еще мчится по тундре. Нарты бросает по горбам и рытвинам, и, чтоб не свалиться, он обеими руками держится за спинку. А пальцы ослабли: вот-вот разожмутся…
Юрка проснулся. В комнате темно. У стенки ровно посапывает Васек, за стенкой на печи откашливается дедушка, и громко тикают ходики.
Вдруг в Юркину голову пришла шальная мысль: а где сейчас Валерий? Как будто, возвращенный из тундры, он мог пуститься в новое опасное предприятие! Юрка знал, Юрка был уверен: утомленный бессонницей и недоеданием, Валерий спит без задних ног, даже снов не видит. И все же теперь от брата можно было ждать всего.
Юрка привстал с постели.
Неловко закинув руку к спинке койки, смешно искривив о подушку нос, брат глубоко спал. Густо поросшая пушком верхняя губа была полуоткрыта, обнажая подковку ровных белых зубов.
Юрка зевнул, почесал лопатку, улегся и, успокоенный, заснул…
По дороге в школу Юрка узнал от соседской девчонки Вали Дворкиной, что она да и другие жители Якорного видали вчера, как огромный красный вертолет, треща винтами-крыльями, пролетел над поселком и опустился по ту сторону губы у заставы. А потом часа через два в сопровождении пограничника в дом явился Валерий.
В поселке новости распространялись мгновенно, и перед уроками Юрка узнал, что легче всех отделался Валерий: отощал да сломал лыжу. С Игорем и Серегой дело хуже — они в больнице: у первого сильное растяжение связок на левой ноге и он не может ходить, второй как-то ухитрился отморозить ухо и два пальца на руке…
Два дня Валерий сидел дома и просил никого к нему не пускать. Не так-то приятно слушать охи да ахи и отвечать на сотни вопросов. Даже Юрка не знал подробностей неудавшейся экспедиции. Ни маршрута, ни целей ее.
Валерий молчал, и Юрка не приставал к нему с расспросами.
Когда Юрка в первый день возвращался из школы, за ним увязалась гурьба ребят — все хотели повидать героя дня. И стоило немало усилий, чтоб отвадить их, наврать, что Валерий отдыхает и ему не до них.