Не опоздай к приливу, стр. 5
Юрка странно оцепенел. Он вдруг сразу понял и о чем шептались в доме ребята, и о чем спорили, глядя на карту, и зачем убегали на лыжах в сопки, и почему неделю назад Валерий занял у него три рубля. А три рубля новыми деньгами — огромная сумма!
Юрка вдруг стал вспоминать все подробности и странности поведения Валерия в последние дни: починка рюкзака, набивка патронов, просьба занять у Егорки Таланова, сына капитана второго колхозного сейнера, саперный топорик, а у Раи — цейсовский бинокль…
Конечно, Валерий готовился к побегу, а он, Юрка, не мог догадаться… Растяпа!
Мать, видно, размышляла о том же:
— А я-то думала, куда сахар из сахарницы убывает. Положу две горсти — к утру несколько кусочков остается. Вот негодный! Удумал чего!
И чем хлеще отчитывала мать Валерия, тем лучше думал о нем Юрка.
«Сбежал, черт этакий! Встал тихонько, оделся, вышел с лыжами из дому и, пока я дрыхнул под теплым лоскутным одеялом, ушел, не сказав ни слова.
Ну хотя бы мне сказал. Мне! Хотя бы намекнул. Так ведь нет. Своих взял, восьмиклассников… Ох и ловкий, бестия! И зачем я учинил эту дурацкую драку из-за ампул? Поэтому-то и не взял. Ни дисциплины, ни выдержки у меня. И правильно сделал, что не взял».
Он смел и тверд, Валерий. И очень способный — об этом даже учитель говорил.
Как-то Юрка сам слыхал, как брат по дороге в школу на слух заучивал доказательство какой-то теоремы. Анька Гаркушева читала по учебнику, а он запоминал, в уме представляя чертеж. Получилось так, что в тот день Валерия вызвали, и, конечно, он получил пятерку!
Юрка вообразил, как идут они сейчас гуськом между сопок на лыжах, идут размеренным шагом, скатываются в низинки, минуют озера и впереди, неутомимо и легко, с ружьем за спиной, скользит Валерий…
Дедушка уже похрапывал на печи ровно, как и в боковушке Васек, еще ни о чем не знавший. Ни о чем не знала и Рая, ушедшая час назад на станцию.
— Сила нечистая, — сказала мать, повязывая платок. — Хорош! И чего все, как сговорились, хвалят его? «Какой у тебя сынок: вежливый, культурный, далеко пойдет…»
— И правильно говорят, — сказал Юрка, — иди на ферму. К вечеру вернется.
— Не знаешь ты его! — Мать тяжело дышала. — А отец в море… Ну и всыплю же я ему, когда вернется. Удрал и не предупредил, одну записку нацарапал.
— Раскудахталась! — крикнул Юрка.
— Ишь раскричался на мать! Васька разбудишь… Как огрею сейчас!..
Ох эти родители! И правильно сделал Валерий. Это он, Юрка, послушно живет при них, и в магазин бегает за хлебом и сахаром, и Райке носит записки от ее ухажеров, и однажды на ферме даже взялся корову доить. Сам напросился, дурак. Помыл руки, облачился в длиннющий белый халат и взялся за мягкие коровьи соски…
— Ну и смена растет у тебя, Алена! Ну и дояр! — засмеялась дежурная доярка.
Как пощечина, обожгло Юрку слово «дояр». Он вскочил, сбросил халат и ушел, унося душный запах коровника, а на подошвах — ошметки подстилки и навоза…
Капитаном он будет — вот кем. Капитаном океанского судна, как дядя Ваня, и никем другим…
Родители только и думают, как бы тебя нагрузить, и чуть что не так — недовольны. Конечно, мать была бы рада, если б сейчас Валерий, подобно ему, торчал в этом закутке, послушный и робкий, как цыпленок.
Много ж надо съесть Юрке каши, чтоб стать таким, как брат…
Застегнув на крючки полушубок, поправив у подбородка узел платка, мать шагнула в сени, все еще ругая Валерия, и напоследок так хлопнула наружной дверью, что дом затрясся и на печи зашевелился дедушка Аристарх.
В школе к Юрке подошел Николай Алексеевич, классный руководитель восьмого «А», где учился Валерий, и спросил, почему тот не явился на уроки.
— Не знаю, — сказал Юрка, — ушел куда-то на лыжах… — И вдруг вспомнил содержание записки: — А что такое экипировка?
— Ну как бы тебе сказать… В общем, снаряжение…
— А… — протянул Юрка.
И больше ничего не сказал.
И даже когда в школу пришли родители Игоря и Сереги, Юрка не объяснил, почему они исчезли ночью из дому. Он не привык болтать лишнее. Валерий бы его за это не похвалил.
Новая ночь в доме Варзугиных прошла невесело.
Мать не ложилась, все ожидала: стук в дверь — и входит Валерий. Самый старый и самый малый похрапывали, а Юрка то засыпал, и ему снились снежные сопки и храбрая цепочка лыжников в белых халатах, то снова просыпался и думал о Валерии.
Больше всего Юрку мучил вопрос: куда и зачем они ушли? Он старался припомнить все последние разговоры с братом, чтобы найти ключ к этому побегу.
Брат был не из болтливых. Но однажды, сидя за столом и задумчиво глядя в темное оконце, он встряхнул волосами и с неожиданной силой и болью сказал:
— Бросить бы все… Вырваться из этой мути… Сделать бы что-нибудь такое…
— Что? — осторожно спросил Юрка.
— Мало ли что. Такое, что другим не под силу.
Юрка от волнения почесал колени. Он и сам нередко тосковал и томился неведомо чем; его тянуло и звало куда-то. Но эти мечты были невнятные, зыбкие, как туман над губой в морозы.
— А чего? — опять спросил Юрка.
Валерий долгим, изучающим взглядом посмотрел на него.
— Я вижу, тебе неплохо живется.
Юрка не понимал брата. Конечно, ему живется очень даже неплохо. К чему он клонит? Судя по его тону, это скверно, что ему так живется, и Юрка уклончиво сказал:
— Ничего… Не хуже, чем другим…
— То-то и оно, — вздохнул Валерий, — радоваться нечему… Слушай, — он вдруг резко повернул к нему голову, — ты бы хотел найти самолет Леваневского?
Юрка читал о жизни знаменитого полярного летчика, некогда спасавшего с льдины челюскинцев, и о его последнем трагическом полете. Как полетел он перед войной в Америку через Северный полюс, так и пропал без вести. И ледоколы выходили на поиски, и самолеты вылетали — не нашли. Ни колеса?, ни кусочка крыла…
— Здо?рово бы, — сказал Юрка, не очень уверенный, что самое важное сейчас — разгадать эту загадку. — Но ведь Леваневский погиб, кажется, где-то над Ледовитым океаном, у полюса, откуда он дал радиограмму, что один мотор выходит из строя…
— Верно, — сказал Валерий. — У тебя, браток, память отличная — все запомнил.
Потом Валерий рассказал, что в одной старой книжке прочел, что где-то в их местах потерпела крушение норвежская научно-исследовательская шхуна «Вега»; часть экипажа спаслась на шлюпке, вошла в одну из губ побережья, и потом все следы исчезли…
Многое вспомнил Юрка, но ни один разговор с братом не давал ему ключа к этому побегу.
Юрка был отходчив и особенно не сердился на мать. Как никогда, жалел он ее сейчас. И так у нее сердце плохое, вон как разнесло, одышка мучает; как проделает два километра по берегу к ферме, долго слова сказать не может и вся мокрая стоит, утирается платочком. А тут еще на тебе, других забот не было…
Вторая ночь прошла еще тревожней. Все в поселке знали уже о случившемся.
Старая саамка Лукерья из крайнего дома сказала, что видела, как три лыжника прошли рано утром возле ее дома и скрылись в сопках. Старуха пожевала бледными губами и показала, куда они ушли.
В школе заспорили: начать поиски или еще подождать. Учитель физкультуры Гришук убеждал, что Валерий — отличный спортсмен, хорошо ориентируется, погода стоит тихая и нечего тратить время на поиски: сами вернутся.
Пока в школе шли споры, Юрка с тремя дружками бежал на лыжах от сопки к сопке. Вокруг было много лыжных следов. Но кто знает, чьи они?
Часа через три стемнело; слабые сполохи сияния вспыхнули над головой, заструились, побежали по небу. Было тихо и безлюдно.
Задул ветерок. В лицо ударила крупка.
Пришлось повернуть к поселку.
Глава 4. Олени у дома
Когда подходили к Якорному, снегопад усилился. Ветер, дувший теперь в спину, нес их, как парусные лодки. Ребята разбежались по домам.
Двинулся к себе и Юрка.
Во всех окнах дома горел свет — не спали. Сквозь пелену мокрых хлопьев за ситцевой занавеской Юрка увидел в горнице темный силуэт матери.