Не опоздай к приливу, стр. 22
Матросы на шлюпке осторожно приняли носилки, поудобней установили их, чтобы не мешать гребцам, и весла взлетели вверх.
Ветер швырял в лицо брызги, толкал в грудь, мешал дышать. Юрка с отцом и матерью стояли на самом берегу и, не замечая, как волны хлещут по ногам, смотрели на губу.
Шлюпка быстро долетела до катера. Вот носилки с Васьком подняты вверх; взревели моторы, и торпедный катер, бросив на берег высокую волну, полетел к выходу из Якорной губы, к тонкой свечке маяка на краю мыса. Катер уже исчез за грядой сопки, утонул в дымке Баренцева моря, а три человека все еще стояли на песчаном берегу губы…
Через два дня ушел на промысел отец, и Юрка так и не сказал ему о случае на падуне. И без того хватало у отца забот и неприятностей. В самый последний момент, когда Юрка остался с ним наедине в каюте на сейнере, он даже открыл уже рот, чтобы рассказать.
Раскрыл, но губы произнесли совсем другое.
Юрка вдруг понял, что это не по-мужски и не по-товарищески — выдавать родного брата. Сказать, так уж сказать при нем. Юрке вдруг вспомнилось серое, нервное лицо Валерия и жест, которым он снял с гвоздя ружье: «На, стреляй…»
Нет, нельзя выдавать его… Никого нельзя предавать. А тем более брата.
Хватило ему и того, что произошло. Теперь небось раскаивается. И близко не подпускает к тайникам браконьеров.
И Юрка ничего не сказал.
Неделю спустя он увидел Валерия. Тот вылез из колхозной дорки с ружьем за плечами и большим узлом в руке.
— Совсем? — спросил Юрка, сидевший на причале.
— Ага, — Валерий улыбнулся. — Месяц производственного стажа набрал… Для начала ничего. А?
Юрка промолчал.
Он все вспомнил, и спина его неприятно похолодела.
— Теперь на сейнер… Глотку перегрызу бате, если не возьмет. — Валерий весело осклабился.
Юрка подозрительно посмотрел на брата:
— Сам ушел или как?
— Сам… Опротивело мне все. Уши от грохота заложило. Думал — оглох. Ну я потопал…
— Иди, — Юрка продолжал сидеть на причале.
Он глядел вниз, в воду. Небольшие боты беломорской экспедиции покачивались на малой волне, и Юрка видел сквозь просвеченную солнцем воду их винты на корме.
На лючинах первого бота «Олонка» рыбаки дулись в карты, ветер трепал развешанное на веревке белье. Из рубки гремела норвежская музыка: кто-то поймал волну и мотивы соседней северной страны неслись над устьем реки, путаясь в мачтах и снастях ботов.
Вода убывала, суда опускались, и, чтоб взобраться с них на причал, нужно было карабкаться по веревочному трапу на фок-мачте…
Глава 14. Конец
До вечера не видел Юрка брата. Встретил он его возле продовольственного магазина. Валерий, придерживая дядю Федю за локоть, шел по пыльной улице и говорил:
— Ничего… Я уже не маленький… Сам за себя отвечаю. Не бойсь, дядя… Да к тому же и батя в море…
«О чем это они?» — подумал Юрка, шагавший сзади.
— Отчаянная ты душа, — заплетающимся языком проговорил дядя, — далеко шагнешь… Только с меня не учись… Не касайся горлышка… А то все вот так пойдет. — Дядя рукой прочертил в воздухе спираль.
— Все можно умеючи, — сказал Валерий. — В нашем поселке мягко, песочек, свалишься с ног — не разобьешься, даже приятно полежать… Не то что в Нерпино… Камень.
— Но-но! — Дядя протестующе замахал руками.
Но Юрка-то отлично знал: Валерий нарочно напускает на себя ухарство.
Юрка замедлил шаг. Неловко было обгонять брата с дядей — еще скажут, что шпионит. Идти медленно тоже не мог — поневоле подслушиваешь их разговор. Юрка хотел уже нырнуть в проулок, но здесь Валерий заметил его:
— А… братишка! Ну иди-иди сюда! Бери дядьку с другого борта…
— Напоил? — шепнул Юрка, подойдя. — Денежками разжился?
— Ну-ну, Папуас… Поосторожней, — сказал Валерий и, словно спохватившись, шутливым, изменившимся голосом добавил: — Одна чекушка… Соблюдение морских традиций… С приходом, так сказать. Да и я уже ребенок старшего школьного возраста…
Валерий был чуточку навеселе.
Дядя неплохо соблюдал равновесие, и Юрке не пришлось особенно поддерживать его.
— Васька скоро выпишут? — спросил Валерий.
— А я откуда знаю?
— Ай-яй-яй, как нехорошо получилось, — сказал Валерий, — такой маленький — и уже перелом ноги. Не уследил?
— Я что, бегать за ним обязан? — Юрка угрюмо глядел в загорелое, повзрослевшее лицо брата.
— Вот и оставь вас одних, вот и покинь вас на месяц!.. До чего беспомощный народ!
Юрка промолчал.
Из-за угла стремительно вышли два пограничника с пистолетами-автоматами на плечах.
— Привет труженикам Заполярья, — сказал Иван Тополь, придержав шаг.
— Здоро?во, — ответил Валерий. — Здорово, отважные защитники рубежей! Сколько шпиёнов выудили?
— Энное количество. Дядюшку буксируешь к пирсу?
— Так точно, товарищ сержант! — выпалил Валерий.
Юрка тихонько вздохнул: ай да брат, никогда не растеряется, не полезет в карман за словом, и все с него как с гуся вода… Даже с пограничниками на «ты».
— Ну пока. — Иван Тополь поудобней приладил на плече оружие.
— Пока, — бросил Валерий.
Ночью Юрка вдруг проснулся. И сразу увидел на подушке койки, стоявшей рядом, лицо спящего Валерия. Все то же, кажется, лицо — спокойное, уверенное, все то же лицо, и все-таки что-то хорошее, прежнее ушло с него. Стерлось, исчезло. Что-то чужое и непонятное появилось в этом лице.
Юрка отвернулся к стене.
До чего же все не просто, как все запутанно и сложно в жизни! И, пока докопаешься до всего и поймешь, что к чему, седина на висках появится.
Юрка уснул, и до утра не сходило с его губ выражение обиды и горечи.
Отца дома не было, и за Васьком поехала мать. Она привезла его с военно-морской базы на попутном рыбацком боте, и у Юрки что-то стиснулось внутри, когда он увидел, как рядом с матерью на костылях ковыляет Васек. Юрка выскочил из дому, бросился к брату, хотел обнять, затормошить. Но на улице были посторонние, и Юрка застыдился.
Васек побледнел, осунулся и показался еще меньше ростом. Руки его упирались в два маленьких костыля, опирался он на правую ногу и левую, все еще забинтованную ногу нес, выставив вперед.
— Здравствуй, Васек. — Юрка почувствовал, что рот его готов разорваться от улыбки.
— Здравствуй, — пискнул брат, получше ухватившись за ручку левого костыля.
— А я думал, тебя совсем починили.
— Уже давно гипс сняли, — уверил его Васек, — нога правильно срослась, и я даже ступать на нее пробовал… Чуточку больно. Приказали, чтоб походил еще с костылями…
— Ну и походи, — сказал Юрка. — Попрыгай себе, как кузнечик.
— Я вот как могу! — Васек так прыгнул вперед, оттолкнувшись от земли костылями, что у Юрки кровь отхлынула от лица.
Мать, стоявшая рядом, бросилась за ним, но Васек сделал второй прыжок, и третий, и четвертый, и мать так и не догнала его.
— Как кенгуру! — крикнул Юрка. — Ай да Васек! Отстань от него, мама… Готовь обед, а мы с ним поговорим на крылечке…
Мать погрозила пальцем Ваську; грузно колыхаясь, вошла в дом. Малыш, держа в правой руке костыли, на одной ноге подскакал к крылечку, уселся поудобней, вытянул больную ногу и принялся рассказывать о своем житье-бытье в госпитале, о врачах и соседях по палате, моряках с подводных лодок и торпедных катеров…
— Смотри, что мне подарил дядя Леша, — Васек хитро сверкнул большими глазами, извлек из кармана какой-то синий предмет из пластмассы, приложил к губам и, зажимая пальцами то один, то другой клапан, заиграл.
— Покажи-ка мне свою дудочку. — Юрка потянулся к брату.
— Это не дудочка, это кларнет.
— А кто это дядя Леша?
— Офицер он… С лодки… Торпедист… Рассказывал, как они стреляют на маневрах торпедами… По следу из пузырей определяют, попала в цель или нет…