Уроки русского. Роковые силы, стр. 27
Гайдар, пока он был во главе правительства, все время вещал, что мы такая несчастная страна потому, что вместо рыночной экономики у нас экономика плановая. Дескать, создадим рыночную экономику, то есть капитализм, — и будем жить так же прекрасно, как живет остальной мир. Но вот в 1995 году, когда Егор Тимурович был уже не при власти, он выпустил книжку «Государство и эволюция», где на первой же странице заявил следующее: «Несомненная правда, что большинство стран с рыночной капиталистической экономикой пребывает в жалком состоянии, в застойной бедности. И куда беднее, чем Россия».
Он сказал «большинство», но надо было бы сказать еще точнее. Выше уровень жизни, чем у нас, только у 15 процентов жителей Земли. Россия составляет 3 процента населения Земли. Так вот 82 процента остального земного населения живет хуже, гораздо хуже, чем мы! Даже в нынешнем нашем состоянии, до которого нас довели «реформаторы».
Вик. К. Именно своими капитализаторскими «реформами» довели!
Вад. К. Конечно. Которые для нас противоестественны. Я вот это говорю автору того письма. Оглянитесь вокруг себя! Конечно, он может сказать: «А почему нам не жить, как эти 15 процентов?»
Во-первых, эти 15 процентов живут в более благоприятных географических и геополитических условиях. А во-вторых, большинство этих стран на протяжении длительного времени были колониальными державами, то есть высосали соки из народов Африки, Азии и Латинской Америки. И продолжают, кстати, в значительной мере это делать. Сейчас это, правда, несколько умерилось, так как зачастую уже нечего больше высасывать. Но высасывали! Именно потому они живут так.
Мы никогда этим не занимались. Любой человек, побывавший до так называемой перестройки в Закавказье или Прибалтике, видел, что их уровень жизни гораздо выше, чем у русских. Можно сказать про Среднюю Азию, что там был более низкий уровень жизни — скажем, в Узбекистане. Но это имеет очень простое объяснение. Дело в том, что в 1989 году в России только 20 процентов населения составляли дети до 16 лет, а в Узбекистане — более 40 процентов. Во-вторых, в России почти половина женщин работала, а в Узбекистане — лишь 20 процентов. Просто там такие обычаи. Иначе говоря, огромная рождаемость и тот факт, что женщины были выключены из производства, — это вело к тому, что уровень жизни в Узбекистане был ниже уровня жизни в России. Но повторяю, Закавказье, Прибалтика и Украина, конечно же, жили лучше, чем собственно Россия.
Словом, надо кого-нибудь ограбить, чтобы жить, как те 15 процентов. Но — мы к этому не приучены! Вся история наша говорит об обратном. Досадовать по этому поводу или, может, тут даже есть чем гордиться?
Вик. К. Видят нашу историческую, национальную ущербность и в том, что Россия якобы ничего не дала миру.
Вад. К. Я сошлюсь в ответ только на два исторических момента. За последние два века были две грандиозные армии, которые стремились завоевать весь мир, поработить его и править им. Это, как известно, армия Наполеона и армия Гитлера. И вот обе эти армии, завоевавшие уже почти всю Европу, потерпели поражение у нас! Конечно, можно придумывать, что их победили русские морозы, русские пространства. Но, знаете, все это сказки. Это попытки оправдаться и оправдать.
И второе. Если взять всю мировую литературу ХХ века — от Америки до Японии, то выясняется, что в глазах всех значительных писателей, всех истинных ценителей и знатоков культуры величайшими вдохновителями и учителями мировой литературы являются русские писатели Толстой и Достоевский.
Я скажу так: мы в чем-то кого-то превосходим и в чем-то кому-то уступаем. Но для того, чтобы любому сыну России понимать, что его Родина занимает достойнейшее место в мире, чтобы ощущать свою страну действительно достойной и великой, достаточно четырех русских имен: Михаил Кутузов, Лев Толстой, Федор Достоевский и Георгий Жуков. Если эти имена для человека живут как реальность, этого достаточно, чтобы ни перед кем не унижаться и не думать, что Россия — какая-то ненормальная, нелепая, нецивилизованная страна.
Вик. К. Для меня еще острее стоит другой вопрос: достойны ли мы сегодня и будем ли достойны завтра своей страны — с ее великой историей и культурой?
Вад. К. Это действительно вопрос. Особенно если учесть, что среди нас есть люди, которые, оказывается, готовы утопить всю Россию, покрыть ее каким-то бездонным океаном…
…Апрель 2000 г.
Пушкиным крепится русская душа
Виктор КОЖЕМЯКО. Пушкин — это такое явление, о котором, кажется, уже все сказано, все написано. Скрупулезно исследованы чуть ли не каждый день его жизни и, разумеется, каждая вышедшая из-под его пера строка. Скажите, Вадим Валерианович, можно ли в наше время открыть что-то новое в Пушкине или о Пушкине?
Вадим КОЖИНОВ. Вы своим вопросом затрагиваете самую сердцевину серьезнейшей проблемы. Напомню известные слова Гоголя: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа…»
Вик. К. Там у Гоголя еще и продолжение этой мысли есть.
Вад. К. О продолжении — потом. А пока обратим внимание, что Пушкин назван явлением чрезвычайным. И это абсолютно справедливо! Он таков как по масштабу, так и по глубине. Людям предшествовавших нам поколений иногда казалось, что о Пушкине вроде бы действительно уже все сказано, а в творчестве его все раскрыто. Однако вскоре оказывалось — это совсем не так!
Вот перед революцией, в 1916 году, известный пушкиновед Павел Щеголев издает книгу «Дуэль и смерть Пушкина». Заявляет, что это итог восьмидесятилетних изысканий и что данным исследованием тема закрыта, в ней как бы ставится точка. Но… проходит всего 12 лет — и тот же Щеголев выпускает в 1928 году книгу под тем же названием, однако в полтора раза больше, а главное — с совершенно другой концепцией. Оказывается, дело не только в конфликте с Дантесом…
Ряд интересных и в чем-то новых исследований появляется к 1937 году, когда необыкновенно широко было отмечено столетие гибели Пушкина. Мне было тогда всего семь лет, но впечатление осталось на всю жизнь. Помню, номер детского журнала «Мурзилка», целиком посвященный Пушкину, перечитывал бесчисленное количество раз и буквально выучил наизусть.
Вик. К. Я тоже помню этот номер, хотя читал его, конечно, несколько позже. Мне-то в 37-м было еще меньше — только два года, но отзвуки пушкинских торжеств потом все равно дошли. В нашем рязанском селе это были радиоконцерты и радиоспектакли, выпущенные к юбилею номера газет, журналы и книги, школьные тетради с рисунками на пушкинские темы и его стихами… Словом, Пушкин сразу вошел в жизнь как-то очень сильно!
Вад. К. Это, кажется, всеми признано. Эмигрант, антисоветчик Георгий Федотов, при всем яростном неприятии происходившего в нашей стране, написал тогда, что Пушкин впервые стал таким всенародным.
Вик. К. Станет ли он таким в связи со своим 200-летием?
Вад. К. Хотелось бы. Очень бы хотелось именно этого!..
Но вернемся к вопросу, который вы поставили. Да, каждое поколение в Пушкине открывает нечто новое. И вот взять наших современников, таких очень серьезных, глубоко мыслящих исследователей и истолкователей Пушкина, как Сергей Бочаров, Валентин Непомнящий, Петр Палиевский, Николай Скатов… В своих работах, которые написаны за последние годы, они сумели увидеть в Пушкине нечто такое, что раньше было неясно или вообще не было замечено.
Или позволю себе сказать о собственном сочинении. Несколько лет назад я опубликовал статью «Посмертная книга Пушкина», где стремился доказать, что Пушкин свои последние, наиболее зрелые стихотворения, можно сказать, самое-самое ценное, что он создал, если говорить о лирике, как бы завещал потомкам. То есть он не публиковал очень многие из этих стихотворений, и я доказывал, что это было сознательно, что он как бы к чему-то готовился…
И вот представьте себе поразительную вещь. В прошлом году выходит книга А. А. Макарова — исследователя текстов Пушкина, в которой он абсолютно убедительно доказал, доказал по рукописям, которые раньше были недостаточно внимательно прочитаны: Пушкин действительно прямо перед кончиной, за несколько дней, начал готовить книгу, куда должно было войти большинство тех стихотворений, о которых я писал, так сказать, с интуитивной точки зрения. Я-то не знал тогда этого!