100 великих тайн Земли, стр. 89
На какое-то время облака над армейскими полигонами «зависли», как испорченный компьютерный файл. Но рано или поздно произойдет его перезагрузка. Ведь управлять климатом – это один из лучших способов вести необъявленную войну против другой страны. Не бомбы обрушиваются на ее города и поля, а ливни, смерчи и град, то есть что-то естественное, раз и навсегда заведенное Природой. В ответ на капризы стихии никто не вздумает наносить ядерный удар. Ущерб от стихийных бедствий исчисляется миллиардами, паника среди населения, продовольственный и финансовый кризис, а виновников не найти – безликая судьба обрушила свой удар на одну отдельно взятую страну. Подобная стратегия может показаться военным абсолютно беспроигрышным ходом, чтобы добиться смены власти или хотя бы политического курса «государства-изгоя».
«Манипуляции над окружающей средой продолжаются» – якобы в научных целях. Так, в нашумевшей программе HAARP, финансируемой Пентагоном, намеренно изменяются свойства ионосферы. Опыты ведутся, как заявлялось не раз, «ради изучения природы полярных сияний». Но почему бы не предположить, что военных, участвующих в эксперименте, интересует, прежде всего, как создать в небе над США электромагнитный «экран», который выведет из строя электронику вражеских самолетов и ракет? Или как удерживать на одном месте в атмосфере области высокого и низкого давления, чтобы вызывать на территории противника невиданную засуху или наводнение?
Но имеет ли человек право вмешиваться в работу «климатической машины»? Не ждать милостей от Природы, а самому диктовать сводку погоды на завтра? Климат – это система глобального равновесия, и если вы ставите себе в зачет плюсы, где-то неминуемо появятся минусы. Если вы просите себе лишних благ, то кому-то не придется даже выбирать из двух зол – он получит их обязательно.
Можно ли осушить Средиземное море?
«Проект был гениален, страшен, безумен». Слова, сказанные Александром Герценом о несбывшемся мечтании даровитого русского архитектора А.Л. Витберга, справедливо будет отнести к его немецкому коллеге, жившему 100 лет спустя, –*censored*ману Зёргелю (1885—1952). Если бы его планы сбылись, они стали бы настоящим памятником прогрессу, идея которого вот уже второй век горячила умы интеллектуалов. Однако если бы они сбылись, произошло бы тягчайшее преступление против нашей планеты. Еще никто не решался стереть с карты мира целое море.
По воле архитектора Средиземное море превращалось в строительную площадку. Все начиналось у Гибралтара. Здесь взгромождалась плотина, на постройку которой требовалось почти в 4000 раз больше материалов, чем ушло на пирамиду Хеопса. Эта плотина длиной 35 километров и высотой до 300 метров отгораживала Средиземное море от Атлантического океана.
Другая плотина, поменьше, перекрывала Дарданеллы (или соединяла Сицилию с Африкой). Море оказывалось закупорено. А уровень Средиземного моря поддерживается лишь за счет притока вод Атлантического океана. Если возвести плотину на их пути, море обмелеет, отдав свою территорию человеку.
Зодчий, главным строительным средством которого стал рельеф, намеревался понизить уровень Средиземного моря на две сотни метров. Занимаемая им площадь сократится на 20 %, зато между Европой и Африкой появится «ничейная полоса» почти в 600 тысяч квадратных километров – огромный целинный простор, равный Франции и Нидерландам, вместе взятым. Соединившись, Европа и Африка постепенно превратятся в один экономический и хозяйственный регион – Атлантропу.
В 1920—1930-х годах все мечтали о новых глобальных проектах. На востоке Европы строили «новый мир», в Центральной Европе – «новый порядок», в Северной Америке насаждали «новый экономический курс», а к югу от Европы из пучины вод должен был показаться новый континент – Атлантропа.
Вся она становилась творческой лабораторией Зёргеля. По каналам, проложенным на севере Африки, опресненная морская вода текла в сторону Сахары, посреди которой возникало искусственное море. Бросовые, пустынные земли превращались в цветущую страну – житницу человечества, покрытую до горизонта плантациями, общая площадь которых достигла бы 3 миллионов квадратных километров.
Чертеж некоторых элементов Атлантропы
Зёргель, «великий маг и инженер географических наук», не оставил в покое и тропическую Африку. Он намеревался затопить бассейн реки Конго – большую часть территории Заира. По его расчетам, с появлением Конголезского моря площадью 900 тысяч квадратных километров климат в Африке изменится в лучшую сторону. Жара наконец отступит, и Центральная Африка превратится в такой же райский уголок, как острова Полинезии или Карибского моря, – в излюбленное место жизни и отдыха европейцев. Они расселятся по Африке, подобно тому как выходцы из Испании и Португалии населили некогда Южную Америку.
Черный континент срастется с Европой. Столицей новой империи – а Атлантропа в фантазиях Зёргеля превращалась в некое политическое образование, в «Соединенные Штаты Африки и Европы», – должен был стать возрожденный Карфаген.
На первый взгляд эта фантазия архитектора, возомнившего себя географом, экономистом и политологом, достойна присутствия разве что на страницах романов Герберта Уэллса. Однако она увлекла многих его коллег – тем более что была осуществима. Перечень специалистов, помогавших Зёргелю, читается как справочник «Кто есть кто в истории архитектуры».
Если обратиться к традиционной для тех десятилетий лексике, это был триумф человеческой воли, бросившей вызов Природе. И вызов был брошен очень кстати. Сама эпоха стала благодатным временем для утопий. Все, что прежде считалось невозможным для человека, теперь было позволено: в архитектуре, технике, науке, политике – и от утопий страдали уже не только народы, партии или общественные классы, но и природные феномены.
Любые утопии живут либо нашими надеждами, либо страхами. Первая мировая война не принесла в Европу стабильности. Сразу по ее окончании стали назревать кризисы. Многие со страхом смотрели в будущее, ожидая повторения бессмысленной бойни. А вот надежды других на «мир во всем мире» питали такие проекты, как Атлантропа. В те послевоенные годы Зёргель, как многие современники, мечтал о единой Европе, не разделенной границами и не охваченной враждой классов, партий и наций, Европе, не испытывающей недостатка ни в сырье, ни в дешевой энергии. Достичь этого можно было, считал он, лишь передав управление в руки технократов. Никогда прежде и, пожалуй, никогда позже люди не связывали с «всесилием техники» столько надежд, как в 1920-х годах. Казалось, можно все сделать по науке – спланировать, распределить, организовать, предусмотреть, создать «идеальный мир».
В свое время Зёргель был поражен, прочитав в одной из книг Уэллса о том, что во времена неандертальцев Средиземное море-де полностью пересохло, перегороженное цепью гор в районе Гибралтара, и лишь после таяния ледников бассейн его вновь наполнился водой. Сегодня слова Уэллса вызовут скептическую улыбку у географов, но Зёргель безоговорочно поверил в этот рассказ.
Так он пришел к идее перегородить Средиземное море искусственным способом. Сбывшийся план Зёргеля грозил опрокинуть прежние представления о географии. Корсика соединялась с Сардинией, а Мальта с Сицилией. Береговая линия Южной Франции продвигалась в глубь моря на 70 километров. Итальянский «сапожок» менялся до неузнаваемости, превращаясь в бочку.
Эти фантазии вызвали возмущение у жителей Южной Европы. Решительно ломался сам образ их жизни, связанный с морем. Через 30 лет после постройки плотины все портовые города Средиземноморья теряли выход к воде. Морские волки, веками кормившиеся дарами Нептуна, вдруг превращались в «сухопутных крыс». Архитектор, правивший судьбами мира, как Бог, мог предложить им два варианта: переселиться в новые города – все эти «Нью-Генуи» и «Нью-Мессины», которые будут построены вдоль новой береговой линии, либо все так же жить в старинных городах, ставших музеями под открытым небом, но жизнь будет пульсировать в стороне от них.