Последняя семья, стр. 95

Имя Пола Мастерсона не упоминалось.

Т.К. начал с того, что поздравил всех (слишком многих, чтобы перечислить), кто принимал участие в операции. Но, хотя он и назвал несколько имен, было очевидно, что вся заслуга принадлежит ему.

Маститый репортер, высокий узкоплечий рябой человек с черными волосами, будто приклеенными к голове, поднял руку и встал, когда Т.К. указал на него.

– Сэм?

– Господин директор, верно ли мы поняли, что все эти преступления, в том числе взрывы, в которых погибли... – он заглянул в свои записи, – ...двадцать два человека: гражданские лица в Новом Орлеане, сотрудники полиции, УБН и береговой охраны, а также двенадцать гражданских лиц в Далласе – все это дело рук двух человек? Верно ли, что эти двое, Мартин Флетчер и Курт Штайнер, несут ответственность еще за тридцать убийств, совершенных в течение шести последних лет? А также за ряд других преступлений, в том числе перевозку наркотиков, взрывы, заказные убийства и... Знаете, этот список ошеломляет.

– Совершенно верно, Сэм. Мы не уверены, что во всех перечисленных случаях их было только двое, но даже если и так, то лишь немногим больше. Мартин Флетчер был самым опасным террористом, которого нам... – он посмотрел на генерального прокурора, с неестественной улыбкой замершей неподалеку, и кивнул, – ...и министерству юстиции удалось обезвредить. И позвольте заверить вас, что мы предприняли все усилия, чтобы взять Мартина Флетчера живым.

Робертсон улыбался. Он чувствовал себя героем – черт побери, он и был героем. Он сумел получить львиную долю заслуг за ликвидацию этого кошмарного террориста. Главу министерства Т.К. пригласил исключительно из подхалимских соображений. Правда, операция повлекла за собой много человеческих жертв, но публике нравятся трагические сюжеты. Теперь Робертсон не сомневался, что никто не сможет выбить его из директорского кресла. А глядишь, обломится кусок и пожирнее. Он уже подумывал, что в не столь отдаленном будущем может замахнуться на кресло президента или, на худой конец, министра юстиции.

– Мистер Робертсон, – продолжал Сэм, – у меня есть сведения, будто вы наняли человека по имени Джордж Спайви, которого источники в ЦРУ характеризуют как ликвидатора, чтобы он помог вам в поимке этих опасных преступников. Его убили на борту «Тени», яхты, принадлежащей УБН.

Т.К. прикинул, что еще может знать Сэм. Отмалчиваться слишком рискованно.

– Верно. Я не могу вдаваться в подробности... – «Неужели на нас вывела яхта?»

– Верно ли, что вы заслали Джорджа Спайви в Новый Орлеан больше года назад и оплачивали его работу из средств УБН?

– Мистер Джордж Спайви был опытным профессионалом и настоящим патриотом. А те, за кем он охотился, были... – Робертсон улыбнулся, – ...террористами. Сэм, я не совершил ничего противозаконного. Порой приходится отправлять крепких и не вполне приятных парней на поимку подобных чудовищ, которые угрожают нашей безопасности и жизням наших граждан. Я нанял Спайви, как только установил личности этих людей, и, разумеется, оплачивал все его расходы. Он был лучшим из тех, кто имелся в нашем распоряжении.

Краем глаза Т.К. заметил, что генеральный прокурор обеспокоенно переступила с ноги на ногу.

Впервые с того момента, как было предложено задавать вопросы, не поднялась ни одна рука. Взоры журналистов были прикованы к Сэму и к директору. Профи учуяли запах крови.

Генеральный прокурор сделала несколько шагов в сторону от Робертсона, словно отстраняясь от него. Еще через минуту она оживленно помахала кому-то рукой и бодрой рысью спустилась с возвышения, сопровождаемая своими помощниками.

– Сэр?

Т.К. потянул ворот рубашки и нервно улыбнулся.

– Сэм, может, у кого-нибудь еще есть вопросы...

– Сэр, всего лишь один вопрос. Не могли бы вы объяснить, почему вы, зная, что эти двое убивают членов семей бывших агентов УБН, не предупредили своих сотрудников, пусть и бывших. Прежде всего я имею в виду специального агента Рейни Ли и недавно восстановленного в должности старшего специального агента Пола Мастерсона. Вы ведь только что назвали людей, преследовавших семьи Мастерсона и Ли, самыми опасными маньяками, когда-либо жившими на земле, И эти маньяки уже после того, как вы установили их личности, убили всю семью Рейни Ли. Не кажется ли вам, что своими действиями вы, по сути дела, вынесли смертный приговор ни в чем неповинным людям?

– Сэм! – Т.К. побледнел как полотно. – Я... я... я отвергаю это вздорное обвинение! У вас нет оснований для подобных утверждений, и я их отвергаю!

Его помощник, молодой адвокат с приклеенной улыбкой, прикрыл микрофон рукой и сказал Т.К. несколько слов.

– Сэр, – снова заговорил Т.К, – по совету моих помощников и из соображений национальной безопасности я должен, при всем уважении к вам, отказаться отвечать на этот вопрос.

– На каком основании? – скептически осведомился Сэм.

– На том, что... потому что, – запинаясь, произнес Т.К. и вытер пот со лба. После паузы он добавил: – Джент... леди и джентльмены, пресс-конференция закрыта.

Комната словно взорвалась, засверкали вспышки фотокамер, репортеры, словно стая волков, бросились к возвышению в надежде вырвать хотя бы еще один ответ. Осознав тщетность своих надежд, журналистская братия развернулась и столь же дружно рванула к телефонам. Т.К. Робертсон поспешно ретировался.

Глава 64

Утреннее небо было расцвечено живописными кучевыми облаками. Орел, распластав крылья, без усилий скользил над поверхностью ручья, летящего холодными струями по обкатанным камням. На склонах гор кое-где белел снег. Легкий ветерок мягко покачивал ветви пирамидальных лиственниц.

Пол стоял в тени вершины, на поросшем травой склоне. В руках он держал чашку с дымящимся кофе. Он наблюдал, как парит над стремительным потоком гигантская птица. Ноги утопали в мягком мшистом ковре. На лице Пола еще виднелись следы от снятых не так давно швов, но черная кожаная повязка исчезла. Правый, искусственный глаз по виду ничем – не считая способности двигаться – не отличался от левого.

Пол повернулся к крыльцу, где сидел Реб. Мальчик самозабвенно наматывал на спиннинговую катушку зеленую леску. Волк с явным волнением наблюдал за его действиями. На лицо Реба упал солнечный луч, он обернулся и улыбнулся отцу.

– Твой орел вылетел на утреннюю охоту, Реб, – прокричал Пол и показал на птицу, которая в этот момент камнем ринулась вниз, пронеслась над пенящейся водой и выхватила из ручья форель. Волк залаял и, задрав голову, уставился вслед величественной птице, взлетевшей над деревьями с поблескивающей на солнце добычей в когтях.

Реб знаком показал, что видел. Пол махнул рукой в ответ. В окне кухни он заметил какое-то движение – Лаура суетилась с завтраком. В соседнем окне маячило лицо Эрин, предававшейся блаженному безделью. Лаура приехала вчера; она собиралась пробыть здесь два дня, а потом уехать вместе с детьми. Пол надеялся, что они полюбят горы Монтаны.

Сказать, что выставка Лауры произвела в Германии фурор, значит не сказать ничего. Немецкие критики превозносили ее до небес, все выставленные картины были проданы в одночасье, и Лауре не терпелось взяться за новую серию. Живопись и вправду занимала самое важное место в ее жизни, если, разумеется, не считать детей. И если Пол когда-то надеялся восстановить их отношения в том виде, в каком они существовали до разрыва, то теперь надежды у него поубавилось. В Новом Орлеане его готовы были принять в любое время, но вопрос, будет ли у них с Лаурой общая спальня, так и остался висеть в воздухе. Для того чтобы решиться на этот шаг, требовалось время.

Сразу после ужасных событий и Пол, и Лаура, казалось, поверили, что можно начать все сначала. Но как только напряжение спало, в их отношениях произошел сдвиг. У Лауры было несколько месяцев на размышления. Они не раз об этом говорили, пока Пол мотался по госпиталям и санаториям. Если раньше роль Пола была ясна – он являлся прежде всего защитником ее детей, то теперь нужда в этом отпала. И Лаура не знала, какое место в ее жизни он может занять. Она сознавала, что не понимает Пола. И кроме того, сейчас Лаура обрела независимость и уверенность в себе. Что ж, надо подождать, решил Пол. Если они с Лаурой все-таки решат быть вместе, то все будет совсем иначе, чем прежде. Шесть лет, проведенные в одиночестве, научили Пола терпению.