Очаги сопротивления, стр. 31

Чернокожий сдавал.

— Я пас, Сонни, — сказал Джо Джек, не поворачивая головы. — Понимаешь, Ховик, здесь лишь временный приют для беглых. Здесь единственно чем заниматься, это чуть шевелиться по хозяйству, стоять в карауле, всякая такая маета. Делом не занимаемся, разве что урываем от случая к случаю что-нибудь в запас, и то больше лишь для того, чтобы держаться. На то пошло, — сказал он, понизив голос, — я пока не видел, чтобы Сопротивление занималось хоть где-то чем-то толковым, хотя это не моего ума дело. Если Сопротивление возьмет верх, это будет все та же кучка белых, которые нам, мужикам, спуску не будут давать.

— Открываю Национальный Долг.

— Настоящий или официальный?

— У нас здесь кого только нет, — продолжал Джо Джек. — Я и еще несколько индейцев, Сонни со своими несколькими братанами, пара закоренелых маоистов; черт, на той неделе заполучили даже одного свидетеля Иеговы. Временами проплывают те, кто уклоняется от армейской службы, дезертиры по одному или по двое; из женщин в основном те, кто попал в черный список из-за того, что где-нибудь их старик набедокурил. Сейчас нас где-то за тридцать, плюс ты и та крошка, что ты привел, и думается мне, это уже и так под завязку.

Ховик кивнул.

— Слушай, Джо Джек, ты знаешь что-нибудь про Лагерь 351?

— Только те же истории, что и все знают, — ответил Джо Джек с несколько растерянным выражением. — Я даже слышал, люди говорили, что такого на самом деле нет, но это, конечно же, херня, ведь заключенных куда-то отправляют. А что?

— Да так, знаешь, просто пытаюсь прикинуть, от чего я вовремя ушел.

На уме у него было кое-что еще, только не хотелось говорить о том Джо Джеку.

— Парни, кончайте со своим классовым братством, — подал голос Сонни, — играть давайте.

Ховик размышлял, как же там сейчас Дэвид Грин. Жалко растяпу; наверно ведь сопротивлялся изо всех сил, хотя и без привычки к такого рода вещам. А эта Джудит? Черт побери, великолепная женщина у них, и как ждет все это время — тут и гадать нечего, козел этот Костелло: все время так и норовит запустить ей лапу под юбку, а она не дает, потому он и лютует, — хотя непонятно, когда выйдет Грин, если это вообще ему удастся. Не то что некоторые — знаем мы таких — которые только успевают ноги раздвигать, пока старик ее мается в ожидании суда. Почему, черт возьми, спросил у себя Ховик, именно таким выпадает по жизни сплошное дерьмо, а всякие потсы, вроде Паучины, гуляют на воле? Ховик прикинул возможность вырваться как-нибудь ночью в Сан-Франциско и кончить Паучину.

— Ставлю дюжину кассет натура-альной порну-ухи, колумбийской, — протянул малыш-мексиканец.

— Куда тут у вас мужики ходят? — спросил Ховик.

Несколько пальцев дружно ткнуло в нужном направлении.

— Через заднюю дверь, и осторожно со светом. Тропка направо от большого валуна.

Снаружи набирал силу ветер.

Дэвид

Дэвида Грина допрашивали в специальной комнате при районном отделе Управления в Сан-Франциско. Никакой камеры пыток или скрытого подвала; просто чистая, хорошо освещенная комната со стенами из белой плитки плюс кое-какие приспособления. Внешне в ней просматривалось сходство со смотровым кабинетом врача.

Его не били, не терзали. Боль чувствовалась единственно тогда, когда вводили иглу шприца. На него даже не кричали. Напротив, голоса у допрашивающих были неизменно тихие, теплые, дружеские, полные понимания и сочувствия.

Времени на все ушло немного. Обычно чуть дольше, потому что надо задействовать определенные детали: лучи стробоскопа, например, и повторяющийся электрозуммер, который необходимо настроить на точную частоту, чтобы он как можно четче воздействовал на нервную систему личности; должны также варьироваться определенные дозы наркотика. Однако Дэвид Грин подвергался этой процедуре уже второй раз, поэтому вся информация была уже записана, надо было только справиться в ФЕДКОМе.

Процесс шел действенно, как всегда. Дэвид отвечал на вопросы, не в силах уже упорствовать, и если ответы временами звучали невнятно или недоходчиво, его все равно понимали — допрос вели специалисты. Вопросы записывались и передавались в соответствующие ведомства и в ФЕДКОМ, который пополнял информацию соответствующих разделов.

Когда с этой частью было кончено, Дэвида в сопровождении пары вооруженных охранников посадили в небольшой черный фургон и отправили в Лагерь 351. Ноги на этот раз забрали в привинченные к полу фургона колодки, и двери не открывали до прибытия в конечный пункт. Нельзя сказать, что Дэвид пытался бежать или сопротивляться — на этот раз рассудок его после допроса все еще был замутнен и рассеян, рефлексы и реакция слабые, поэтому основную часть поездки он лишь смутно представлял, куда едет и что происходит вокруг.

Временами, когда рассудок более или менее прояснялся, он пытался вспомнить, что отвечал. Одним серьезным ограничением в технике допроса было то, что испытуемый, будучи неспособен лгать или молчать, мог в то же время отвечать лишь на самые простейшие, конкретным образом поставленные вопросы; внимание его рассеивалось так, что он не мог развивать сложные мысли или по своей воле излагать детали. Следовательно, необходимо было знать, какие задавать вопросы. Сам же Дэвид ни в какую не мог припомнить, что именно у него спрашивали. Помнился единственно перемежавшийся свет, странный ритмический рисунок звуков, подобных органу, и тихий, настойчивый голос в самые уши. Он попытался воспроизвести, что этот голос говорил, и сразу все расплылось, в голове поехало, поднялась глухая ломота. Дошло: наверное, дали постгипнотическую установку, чтобы невозможно было что-либо вспомнить.

Для себя Дэвид сделал неутешительный вывод, что рассказал им о Джудит. Даже если он как-то перенес допрос, не упомянув ее имени — что само по себе представить было невозможно, то все равно выдал нечто, что так или иначе наведет их на нее. На то пошло, его наверняка должны были спросить, куда он держал путь, когда был задержан.

Единственная надежда на то, что Костелло, у которого, судя по всему, свои каналы информации, вовремя проведал об аресте и увел Джудит из-под удара. В прошлом Костелло удавались поистине чудеса: после первого ареста Дэвида один из вновь прибывших принес в Блэктэйл Спрингс шифрованное сообщение о том, что Джудит не взяли, так что Дэвид рассудил: Костелло удалось сбить ищеек со следа.

Насчет самого Костелло Дэвид не беспокоился: о нем он, возможно, упомянул, но пользы им от этого немного, поскольку об этом человеке Дэвид сам мало что знал — даже подлинного имени (никакой он не Костелло, естественно). И о Ховике Дэвид не мог сообщить ничего такого, что было бы для них новостью. Уж Костелло с Ховиком о себе смогут позаботиться — лучше, конечно же, чем это удалось самому Дэвиду.

От тряски и остаточного действия наркотиков замутило, и Дэвида выполоскало на пол фургона. Охранники разругались, но без зла. К таким вещам они были привычны: картина всякий раз неизменно повторялась.

По прибытии в Лагерь 351 Дэвида через боковую дверь провели в просторное помещение с бетонным полом. Посередине оно было разделено длинным прилавком, над которым до самого верха тянулась металлическая сетка с парой прорех. На прикрепленной к сетке деревянной табличке значилось: «ПРИЕМКА И ВНЕШНЯЯ ОБРАБОТКА». Из-за сетки на Дэвида бездумно пялился брюзгливого вида седой приземистый мужичонка с нашивками капрала.

Прибывший с фургоном охранник пихнул в одну из прорех картонную парку. Капрал взял ручку и, раскрыв папку, начал бегло топорщить в ней разномастные листки.

— Черт возьми, — раздраженно пыхнул он, — где форма 717? Уже четвертый раз, ребята, вы мне субъекта привозите без 717-й.

Охранник достал из обертки пластик жевательной резинки.

— Я насчет этой хрени знать не знаю, — со скучливым видом отозвался он. — Связывайся насчет этого со штабом.

— Так вот, за этого без 717-й я расписываться не стану. В прошлый раз говорил захватывать эту херовину с собой, а сейчас хватит! Иди докладывай теперь капитану Брэдшоу, что на этого субъекта нет 717-й; он тогда пускай выходит на связь со штабом, а я схожу полюбуюсь, как тебе пистон вставляют; как мне, когда я [исписываюсь за поступающего без 717-й.