Стены слушают, стр. 27

– Вы поступили правильно, – серьезно сказал Руперт. – Спасибо еще раз, Хелен. Настанет время, может быть, скоро, Эми будет с нами и тоже поблагодарит вас.

– Эми? Скоро?

– Надеюсь.

– Она возвращается?

– Конечно, возвращается. Что дало вам повод думать иначе?

– Ничего определенного.

– Быть может, в День благодарения, самое позднее к Рождеству, мы будем опять вместе. Все встанет на свои места, как всегда было.

– Как всегда, – уныло повторила Хелен. – Разумеется. В точности, как было.

В точности. Неизбежно. Безвозвратно.

Она поднялась, зажав рот рукой, чтобы подавить слово, которое не должен услышать никто.

Позже, когда ее допрашивали, она не могла в точности вспомнить, как провела два следующих часа. Знала лишь, что шла и шла по разным улицам, пристально разглядывала витрины магазинов и лица прохожих. Долго или нет просидела на скамейке Юнион-сквера, наблюдая, как печальный старик кормил голубей крошками хлеба и кукурузой. Голуби были упитанны, лоснились и ничем не напоминали Эми, но Хелен протестующе отшатнулась, когда один из них слишком близко подошел к ее ноге. Отвращение вызвала эта зависимость, это настойчивое послушание, навязываемое ей. Эми. Опять Эми. Ко Дню благодарения. Или на Рождество. Нет надежды на никогда.

Начало моросить, старики покинули скамейки и засеменили под навес. Хелен натянула перчатки и встала, собираясь уйти, когда увидела девушку из ресторанчика Ласситера, которая вошла в сквер со стороны Поуэлл-стрит. Она не имела понятия, узнает ли ее девушка и что будет, если узнает, но просто из предосторожности подняла валявшуюся на траве газету и загородилась ею, как щитом.

Сначала она подумала, что девушка одна, а идущий рядом мужчина поравнялся с ней, чтобы обогнать и пойти своим путем. Но он не стал обгонять, а шагал параллельно, хотя и на расстоянии, как если бы оба были в ссоре или остывали после нее. Они приблизились к скамейке, где сидела Хелен, закрываясь смятой газетой, с голубями, воркующими и теснящимися у ее ног.

Мужчина поражал тем же, что и девушка, контрастом очень светлых волос и круто загоревшей кожей. Они могли сойти за брата и сестру. Мужчина выглядел постарше, ему было что-то сразу после тридцати. Вокруг глаз и рта резко обозначились морщинки смеха, но он не смеялся. Напротив, казался бледным под своим загаром и хилым, несмотря на спортивный покрой кричаще яркого костюма. Хелен раньше с ним не встречалась, но помнила многих, похожих на него. Годы назад, во время депрессии в Окленде, путь в школу лежал мимо тира, где безработные молодые люди болтались за неимением лучшего. На лицах, на всей осанке лежало одно общее выражение, не горькое или гневное, но равнодушное, как если бы они ничего уже не ждали. Человек в клетчатом пальто выглядел так же.

Девушка с фермы и комический актер. Они казались одинаково чуждыми и этому месту в сквере, и друг другу. Хелен не могла вообразить, какое отношение мог иметь любой из них к Руперту. "Должно быть, я ошиблась, – подумала она. – Руперт говорил правду, настаивая, что не знает эту девушку и никогда не встречался с нею. Как видно, он вообще говорил правду. Подозрительность заразительна. Меня заразил Джилл".

Около четырех часов она вернулась в офис Джилла и застала его в пальто и с портфелем под мышкой, готовым уйти.

– Ты промокла насквозь, – сказал он. – Где тебя носило?

– О, просто прогуливалась. Смотрела кое-что.

– Если поторопишься, можешь успеть на поезд в четыре тридцать.

– Ты тоже поедешь?

– Позже. Мне надо повидать Додда.

– Зачем.

– Время играть с Рупертом в открытую.

– Но почему сегодня, сейчас?

– Собака нашлась.

Хелен уставилась на него:

– Собака? Какая...

– Собака Эми, – ответил он.

Глава 15

– Собачий питомник Сидалии, – пояснил Додд, – это сочетание госпиталя для маленьких собак и пансиона на бульваре Скайлайн, сразу за границей города. Келлог принес собачонку в воскресенье вечером, четырнадцатого сентября. Ветеринара тогда не было, но дежурил его помощник, студент, работающий в летние месяцы. Он обнаружил у собаки пятно экземы на спине, и Келлог распорядился держать ее в госпитале до следующего обращения. Он заплатил за месяц вперед. На собаке была плетеная упряжь, но не было поводка. По словам ветеринара, собака сейчас в хорошей форме, экзема прошла, и она может покинуть госпиталь, как только Келлог захочет взять ее... Вы заходили в офис Келлога?

Джилл кивнул.

– Мисс Бартон сказала, что в полдень он отправился домой.

– Тогда поймайте его там. Вы поняли, не так ли, – мы мало что имеем, кроме права задавать ему вопросы и надежды получить ответы. Нет ничего такого, что собаку поместили в убежище. И ничего особенного нет в том, чтобы пользоваться правом адвоката, даже когда это стоит пятнадцать тысяч долларов в месяц.

– Что он собирается делать с такими деньгами?

– Давайте поедем и выясним. Если не против, возьмем мою машину.

Дождь поутих, но поднялся ветер, и маленький "фольксваген" вздрагивал с каждым его порывом, словно перекати-поле, и готов был, кувыркаясь, помчаться через дорогу. Только места не хватало для кувыркания.

Всю дорогу после Фултон-стрит они двигались в пятичасовом трафике буфер к буферу. Джилл сидел, прижав кулаки к бедрам, и каждый раз как Додд нажимал на тормоз, нога Джилла топала в пол.

– Это маленькая машина, – заметил наконец Додд. – Ей нужен лишь один водитель.

– Извините.

– Незачем так напрягаться, Брандон. Когда мы поставим его перед истинным положением вещей, он может расколоться и выдать остальное, чего мы еще не знаем. Но опять-таки у него может быть удачное объяснение всему, что бы мы ни спросили.

– Включая деньги?

– Как раз то, что касается денег, вполне объяснимо. Они нужны ему для Эми, – ее расходы в Нью-Йорке оказались больше, чем он рассчитывал.

– Ее нет в Нью-Йорке.

– Если б я был на месте Келлога, я сказал бы: докажите.

– Докажу, даже если придется выжать из него истину голыми руками.

Додд молчал, озабоченный пробкой в движении транспорта по забитой машинами улице. Слегка полегчало где-то к западу от Президио-бульвара.

– Послушайте, Брандон. Вы что, и вправду рассчитываете на этот трюк с "голыми руками".

– Рассчитываю.

– Зачем же тогда таскать с собой револьвер?

– Не знаю. Купил его нынче утром. У меня никогда не было револьвера. А тут вдруг подумал, что он может быть необходим.

– И что же, почувствовали себя лучше?

– Нет.

– Я тоже, – мрачно отозвался Додд. – Избавьтесь от него.

– Ничего, он не понадобится.

– А я думаю, понадобится. Вы не из тех, кому можно доверить заряженное оружие.

– Кажется, я сам догадывался об этом, – согласился Джилл. – Оно не заряжено. Я не купил патронов.

Додд промычал не то с усмешкой, не то с облегчением:

– Не могу разгадать вас, Брандон.

– Если б я хотел быть разгаданным, как вы это понимаете, обратился бы к психиатру, а не к сыщику. Развернитесь сразу за углом. Дом в середине третьего квартала.

– Оставьте лучше револьвер в машине.

– Зачем? Он же не заряжен.

– Келлог может вообразить, что заряжен, и выйдет навстречу со своим, заряженным. Мы окажемся подвешены на очень непрочной ниточке.

– Будь по-вашему. – Джилл отдал револьвер, и Додд запер его в ящике для перчаток.

– Есть еще одна просьба, Брандон. Предоставьте вести беседу мне. Хотя бы поначалу. Можете вступить позже, если захотите. Но с самого начала постараемся не портить дела слюнявыми эмоциями.

Джилл вышел из машины с надутым видом.

– Мне не нравятся ваши выражения.

Ответ Додда сдуло ветром. Он поднял воротник и проследовал за Джиллом к подъезду.

В этом районе селились люди среднего достатка. Тут большое внимание уделяли внешней видимости. Лужайки, размером не более слоновьего уха, были ухожены до полного совершенства, кусты едва поспевали вырасти, как их подстригали. Розы и камелии питались почти так же хорошо и регулярно, как обитатели этих домов, и получали больше заботы, не говоря уж о проверке на заболевание. Это была ортодоксальная улица, где одинаковые дома каждую весну одновременно подкрашивали, сады подчинялись твердым правилам, материнство и будущее планировалось с одинаковой заботой, и если все вокруг разваливалось, господин-план оставался в силе – храните видимость, подстригайте изгороди, косите лужайки, чтобы никто не заподозрил, что все это третий раз заложено и что мамочкины головные боли вызывает не мигрень, а мартини.