Галерея призраков, стр. 27

Адское отродье на мгновенье замерло, наклонившись над распростертым перед ним телом, и я, видя это, готов был вопить от ужаса, но голос не повиновался мне. И вдруг тварь исчезла — мне показалось, хотя в таком состоянии трудно доверять органам чувств, что она выскользнула в открытый иллюминатор, но как ей это удалось, учитывая незначительный диаметр отверстия, я судить не берусь. Долго я лежал на полу рядом с потерявшим сознание капитаном. Наконец я заставил себя собраться с силами, пошевелился и в тот же момент понял, что у меня сломана рука — малая кость левого предплечья около запястья.

Кое-как мне все же удалось встать на ноги, и тогда здоровой рукой я попытался поднять капитана. Он застонал, пошевелился и, наконец, пришел в себя. К счастью, как выяснилось, он не пострадал.

Хотите услышать продолжение? Увы, больше мне нечего сказать. На этом моя история заканчивается. Плотник, как и собирался, забил дверь сто первой каюты дюжиной четырехдюймовых гвоздей, и, если вам когда-либо доведется отправиться в плавание на «Камчатке», вы можете в порядке эксперимента попросить дать вам место в сто первой. Вам ответят, что она занята. И это правда — она занята поселившейся там мертвой тварью.

Оставшиеся до окончания рейса дни я провел в каюте судового врача. Он подлечил мою сломанную руку и посоветовал, как он выразился, «не гоняться за привидениями». Капитан стал молчалив и замкнут, с тех пор он ни разу не выходил в море на этом судне, хотя само оно еще бегает. Я тоже больше не отваживался подниматься на его борт, не намерен делать этого и впредь. На нем мне довелось испытать самые страшные минуты моей жизни, и я категорически против того, чтобы они повторились. Вот так-то. Теперь вам известны все обстоятельства моей встречи с призраком… Если это был призрак. В одном я могу быть окончательно уверен — эта тварь была мертвой.

Роберт Артур

День чудес

Дэнни сидел на корточках на верхних ступенях лестницы и прислушивался к разговору взрослых, собравшихся внизу в гостиной. Он не должен был находиться здесь. Ему следовало быть в постели, так как он все еще болел ветрянкой.

Но когда все время лежишь в кровати, начинаешь чувствовать себя таким одиноким, и поэтому он просто не мог противиться искушению потихоньку выбраться из спальни, прокрасться по коридору к лестнице, уютно устроиться на ней в своей теплой шерстяной пижаме и послушать, о чем говорят папа, мама, сестра, дядя Бен и тетя Анна.

Папа — все звали его доктором Норкроссом и приходили к нему лечиться, когда заболевали, — и остальные играли в бридж. Сестра зубрила свою латынь, но не настолько усердно, чтобы не принимать участия в общей беседе.

В основном они разговаривали о других людях из Локаствилля, который был городком таким маленьким, что все в нем знали всех, ну, по крайней мере, знали достаточно хорошо, чтобы обсуждать.

— Локаствилль! — Это сказала мама и глубоко вздохнула. — Спору нет, городок наш замечательный, и речка в нем есть, и зелени много, и леса вокруг, и у Тома здесь прекрасная практика, но что за люди в нем живут! Вот бы что-нибудь однажды хорошенько встряхнуло их, чтобы они, наконец, поняли, какие они жалкие и ограниченные!

— Нетти Питерс, например, — сухо вставил папа. Дэнни знал мисс Питерс. Одна у нее забота — трещать направо и налево обо всем, что вынюхала о ком-нибудь. Только и делает, что шушукается. И все какие-то гадости норовит рассказать. — Она источник всех слухов и сплетен нашего городка. Если бы Господь вознамерился дать женщинам два языка, она была бы первой претенденткой.

Дядя Бен рассмеялся.

— Возможно, дела обстояли бы иначе, — заметил он, — если бы здесь был более активный денежный оборот. Если бы Джейкоб Эрл не владел прямо или косвенно половиной городка, тогда бы и жизнь в нем была живее. Но ведь почти все у него в должниках, потому и не отваживаются рты открывать.

— Странное дело, — проговорил папа, — как это некоторым удается наживаться за чужой счет. Такое впечатление, что все, к чему прикасается Джейкоб Эрл, начинает печатать для него деньги — деньги, так и выпрыгивающие из карманов других. Возьмите хотя бы этот участок с золотоносным песком, что он выкупил у Джона Уиггинса. Интересно было бы взглянуть на него, если бы все происходило наоборот.

— Но если уж говорить о настоящей скупости, — с негодованием воскликнула тетя Анна, — то здесь Люк Хоукс даст фору любому. Видела я однажды, как он покупал своим детям какие-то безделицы в магазине на Ярмарочной площади. Уж так он не хотел расставаться с деньгами, что можно было подумать, что они приклеены к его пальцам.

— Это еще вопрос, что хуже, — сказал папа, — скупость или лень. Впрочем, наверное, все же скупость. Ленивые люди, как правило, добродушные. Вот, например, Генри Джонс. Генри постоянно чего-нибудь хочет, но ведь и палец о палец не ударит, чтобы добиться этого. Если бы желания были лошадьми, у Генри было бы самое большое стадо по эту сторону Миссисипи.

— Но в Локаствилле есть и очень милые люди, — вступила в беседу сестра. — Мне без разницы, что там говорит старая сплетница мисс Питерс или эта напыщенная миссис Нортон. Я считаю, что мисс Эйвери, наша учительница английского и физкультуры, просто душка. Красавицей ее, конечно, не назовешь, но она очень миленькая. А стоит ей заговорить, в ее голосе так и слышится перезвон серебряных колокольчиков, и если бы этот Билл Морроу, сынок владельца фабрики, тренирующий нашу школьную футбольную команду, не был таким придурком, то он давно бы в нее влюбился. Она по нему с ума сходит, но слишком горда, чтобы это показать, а эта тупая Бетти Нортон так и увивается вокруг него, строит ему глазки да все восхищается, какой он прекрасный спортсмен.

— Если он женится на Бетти, — сказала тетя Анна, — наш городок может лишиться миссис Нортон. Ведь ее просто распирает от важности, что она жена президента банка и руководитель всей общественной жизни Локаствилля. Если она заполучит Билла в зятья и через него завладеет фабрикой Морроу, то раздуется еще чуть-чуть и полетит над городом, как воздушный шарик.

Все засмеялись, и беседа постепенно сошла на нет.

Мама заметила, как она не любит двуликую Минерву Бенсон, которая вроде бы всегда приветлива и доброжелательна, а за глаза только и делает, что перемывает всем косточки.

Сестра сказала, что мистер Уиггинс, владелец книжного магазинчика, очень милый и приятный человек и ему давно следовало бы жениться на мисс Уилсон, портнихе, тихой и невзрачной женщине, которая была бы прекрасной, как картинка, если бы ее внешность соответствовала ее душе.

Но этого никогда не случится, сказала сестра, потому что у мистера Уиггинса нет денег, и он ни за что не решится предложить ей руку и сердце, когда и себя-то прокормить толком не может.

Потом они опять увлеклись бриджем. Дэнни почувствовал слабость и решил быстренько вернуться в постель, пока мама не застала его на лестнице. На цыпочках он пробрался в спальню, как можно плотнее завернулся в одеяла, просунул руку под подушку и наткнулся на странную штуковину, которую нашел сегодня в старом сундуке, где хранил коньки, игрушки и прочие свои богатства.

Она была завернута в лоскут мягкой кожи, когда Дэнни обнаружил ее в самом углу на дне сундука. На коже выцветшими чернилами было написано имя: «Джонас Норкросс». Папиного дедушку звали Джонас, так что, может быть, эта штука когда-то принадлежала ему.

А представляла она собой маленький кусочек слоновой кости, заостренный с одной стороны и закругленный с другой, как будто его отпилили от кончика бивня. Только вдоль всей поверхности его закручивалась тоненькая спираль, отчего он немного был похож на домик улитки, и из-за этой спирали Дэнни думал, что бивень отпилили не у слона, а у другого животного, которое он однажды видел на картинке в книжке, — оно было похоже на лошадь, только над носом у него рос длинный рог. Он забыл, как это животное называлось.