Как он похож на ангела, стр. 38
Глава 16
Когда солнце было всего лишь белесым отсветом на ночном горизонте, Сестра Благодать уже знала, что день будет прекрасный. Ступая босыми ногами по темной тропинке, ведущей к умывальной, она напевала. Пела она и когда мылась, и ей было все равно, что вода ледяная, а мыло, сваренное в Башне, шершавое и неприятно пахнет. "Славный день Господь послал нам, новый, славный день".
– Мир тебе, – сказала она вошедшей Сестре Смирение. – Какое хорошее утро, правда?
Та, со стуком опустив керосиновую лампу, которой освещала себе дорогу, ворчливо сказала:
– Что в нем хорошего и с чего это ты так веселишься?
– Не знаю, Сестра. Но мне хорошо!
– По-моему, у нас слишком много дел, чтобы петь и радоваться.
– Но работать можно и с радостью!
– Не знаю, не пробовала.
– Бедная, у тебя опять болит голова?
– Ты бы лучше за своей головой следила. О себе я позабочусь.
Сестра Смирение зачерпнула из тазика пригоршню воды, ополоснула лицо и вытерлась тряпкой из старой рубахи.
– Другие после Уединения ведут себя иначе.
– Но мое Уединение кончилось, – сказала упавшим голосом Сестра Благодать. Это было тяжелое время, и ей стало легче, лишь когда она узнала, как трудно было общине без нее. Учителю пришлось сократить наказание с пяти дней до трех, поскольку он не справлялся с Матерью Пуресой. К тому же Брат Венец упал с трактора и подвернул лодыжку. "Я им нужна", – подумала она, и настроение у нее вновь поднялось, хотя в комнате было по-прежнему мрачно, а Сестра Смирение смотрела на нее все так же осуждающе. "Я им нужна, и я здесь". Она держалась за эти слова, будто ребенок за веревку от воздушного змея, летящего высоко в небесах.
"Славный день Господь послал нам, новый, славный день", – запела она вновь.
– Что ж, может, и так, – со вздохом сказала Сестра Смирение. Ее лицо блестело, как и до короткого умывания. – Очень уж тяжело стало жить в последнее время. Карма совсем отбилась от рук. Я слышала, у нас появился новенький?
– Да, и, хотя надеяться рано, я надеюсь, что с ним у нас начнется новая жизнь. Может, это знак свыше и теперь все снова будет хорошо, как раньше.
– Значит, это точно мужчина?
– Да. Говорят, он глубоко скорбит о прошлых заблуждениях.
– Сколько ему лет? Как ты думаешь, Карма не станет за ним бегать?
– Я его не видела.
– Дай Бог, чтобы он был старым и немощным, – уныло произнесла Сестра Смирение. – И хорошо бы близоруким.
– У нас хватает больных и старых, – возразила Сестра Благодать. – Нам нужны молодость, сила, отвага!
– Это в теории. А на практике мне придется следить за Кармой двадцать четыре часа в сутки. Господи, как же трудно быть матерью!
– Да, – покорно согласилась Сестра Благодать, – да, ты права.
– У тебя-то все позади, а мои беды только начинаются.
– Кстати о Карме, Сестра. Почему бы тебе не отпустить ее на некоторое время?
– Куда?
– У тебя сестра в Лос-Анджелесе, Карма могла бы пожить с ней...
– Если она сейчас уедет, то больше не вернется. Ее прельщают мирские удовольствия. Она еще не знает, как они опасны, сколько в них мерзости. Отослать ее в Лос-Анджелес – все равно что отправить в ад. Как ты мне можешь такое предлагать? Или ты в Уединении совсем соображать перестала?
– Вроде бы нет, – сказала Сестра Благодать. Но она понимала, что Сестра Смирение отчасти права, странно так хорошо себя чувствовать после наказания. С другой стороны, оно кончилось почти неделю назад, и страдания потускнели в ее памяти, как отражение в треснувшем, грязном зеркале.
Выйдя наружу, она снова принялась напевать, замолкая только, чтобы поздороваться с проходившими мимо Братьями и Сестрами.
– Доброе утро, Брат Сердце... Мир тебе, Брат Свет. Как новая козочка?
– Резвится вовсю и нежная, как сливки.
– Ах она красавица! Новый день, новая козочка, новый человек в общине. "Славный день Господь послал нам, новый, славный день".
– Доброе утро, Брат Голос. Как ты себя чувствуешь?
Брат Голос улыбнулся и кивнул.
– А как твой попугай?
Еще улыбка, еще кивок. Сестра Благодать знала, что он может говорить, если захочет, но не понукала его, пусть молчит. "Славный день..."
В кухне она растопила плиту дровами, которые брат Голос принес из сарая, а затем помогла Сестре Смирение пожарить яичницу с ветчиной, тайно надеясь, что Учитель появится к завтраку и приведет с собой новенького. Пока его никто не видел, кроме Учителя и Матери Пуресы: он находился в Башне, разговаривая с Учителем и наблюдая через окна за жизнью общины. Сестра Благодать знала, какое это трудное время для них обоих. Вступить в общину было нелегко, и ей хотелось, чтобы Учитель не проявлял к новичку обычной строгости, не отпугнул бы его. Общине нужна была новая кровь, новые силы. Братья и Сестры часто болели в последнее время – они чересчур много работали. Как кстати пришлась бы пара сильных рук, чтобы доить коз, пропалывать овощи, колоть дрова, пара сильных ног, чтобы ходить за скотом...
– Ты опять задумалась, Сестра, – осуждающе произнес Брат Венец. – Я три раза попросил у тебя хлеба. Моя лодыжка на пустой желудок не заживет.
– Она уже почти зажила.
– Вовсе нет! Ты так говоришь, потому что затаила на меня злобу. Хотя знаешь, что я должен был все рассказать Учителю.
– Глупости, мне некогда злиться. Покажи-ка свою лодыжку. Видишь? Опухоль спала.
Брат Голос ревниво слушал их разговор. Ему было обидно, что Сестра Благодать заботится не о нем. Приложив руку к груди, он громко кашлянул, но Сестра, догадавшись, в чем дело, притворилась, что не слышит.
– Как новенькая! – сказала она, легко коснувшись лодыжки Брата Венец.
Новая лодыжка, новый день, новая козочка, новый Брат. "Славный день..."
Но Учитель не вышел к завтраку, и Сестра Смирение понесла в Башню поднос, а Карма с Сестрой Благодать принялись мыть посуду.
Под звяканье оловянных тарелок и кружек Сестра Благодать снова запела: "Славный день Господь послал нам, новый, славный день". Музыка была непривычной для обитателей Башни, здесь пели только старые церковные псалмы, к которым Учитель написал новые слова. Они все были одинаково грозными и унылыми.
– С чего это ты расшумелась? – спросила, вытирая со стола, Карма так неприязненно, словно Сестра Благодать была ее личным врагом.
– Радуюсь жизни.
– А я нет. Все дни похожи один на другой, и ничего не происходит. Если не считать того, что мы стареем.
– Ну-ну, перестань, не копируй свою мать. Когда человек начинает брюзжать, ему трудно остановиться.
– При такой жизни я имею полное право брюзжать.
– А если тебя услышат? – спросила Сестра Благодать со всей строгостью, на какую была способна. – Мне бы не хотелось, чтобы тебя опять наказывали.
– Я все время наказана. Я здесь живу. Мне это опротивело, и в следующий раз я убегу непременно.
– Нет, Карма, нет! Я понимаю, что трудно думать о вечности, когда ты молод, но постарайся! Изранив босые ноги о грубую и колючую землю, ты ступишь на гладкую золотую почву райского сада. Помни об этом, девочка!
– Откуда я знаю, что это правда?
– Это правда! – Но голос отозвался в ее ушах фальшивым эхом: "Правда?" – Ты должна помнить о вечном блаженстве. – "Должна?"
– Не могу. Я все время думаю о мальчиках и девочках из школы, какие у них красивые свитера, как они смеются, сколько читают! Сотни книг о том, чего я никогда не видела! Трогать их, знать, что они тут – до чего это было хорошо! – Лицо Кармы побледнело, алые прыщики горели на нем, будто клоунский грим. – Почему у нас нет книг, Сестра?
– Если бы все читали, некогда было бы работать. Мы должны...
– Это не настоящая причина.
Сестра Благодать бросила на нее тревожный взгляд.
– Пожалуйста, Карма, не говори об этом. Наши правила запрещают...