Как он похож на ангела, стр. 12

– Да.

– Где ваш чемодан?

– Чемо... я сдала его в камеру хранения. На автобусной станции. Чтобы не таскать за собой. Он ужасно тяжелый – там все мои платья. И такой большой!

Если бы она просто сказала, что сдала чемодан на хранение, он бы ей, вероятно, поверил – почему бы и нет? Но столь обстоятельное объяснение было подозрительным. Казалось, она и его и себя хотела убедить в существовании чемодана.

Официантка принесла Куинну счет.

– Мне пора, – сказал он, поднимаясь. – Рад был с вами познакомиться, мисс де Врие. Желаю удачи в большом городе.

Расплатившись, Куинн вышел на улицу и пошел через дорогу к мотелю. Дверь одного из гаражей была открыта, и Куинн без колебаний ступил внутрь. Спрятавшись за дверью, он принялся наблюдать за "Эль Бокадо".

Долго ждать ему не пришлось. Мисс Вильгельмина де Врие тоже вышла на улицу и остановилась, опасливо поглядывая по сторонам. Дул сильный теплый ветер, и она старалась одновременно придерживать руками и юбку и тюрбан, что было непросто. В конце концов скромность победила. Мисс де Врие размотала тюрбан, оказавшийся длинным синим шарфом, и затолкала его в сумочку. Под уличным фонарем вспыхнули волосы цвета хурмы. Она прошла полквартала, села в маленький темный седан и уехала.

У Куинна не было возможности последовать за ней. К тому времени, когда он вывел бы из гаража свою машину, она уже могла быть дома, или на автобусной станции, или в каком-то другом месте, куда молодые особы вроде мисс де Врие удаляются после неудачных попыток добыть сведения у незнакомцев. В такого рода делах она определенно была новичком, и тюрбан был грубой маскировкой, хотя Куинн не понимал, зачем ей вообще понадобилась маскировка, ведь он ее не знал. И вдруг он вспомнил, как, сидя в кабинете Ронды, разглядывал через стеклянную загородку три макушки. Одну из них покрывали волосы цвета хурмы.

"Ну, допустим, она была там", – подумал Куинн. У Ронды громкий, отчетливый голос, а стеклянная стенка кабинета не доходит до потолка. Значит, мисс де Врие услышала нечто настолько для нее важное, что намотала на голову тюрбан и подвергла его допросу в "Эль Бокадо". Но что именно она услышала? Они с Рондой говорили только об истории с О'Горманом, а в Чикото ее и так знали во всех деталях.

К тому же мисс де Врие сделала предположение, которое подходило к делу О'Гормана – "значит, это что-нибудь старое", но практически свела его на нет следующей фразой: "Какая-нибудь история, связанная с большими деньгами?" В деле О'Гормана фигурировали только те два доллара, которые были у него с собой, когда он выехал в последний раз из дома.

Единственное, о чем упомянул Ронда вне связи с О'Горманом, это о кассирше, по локоть запустившей руку в кассу банка. "Интересно, что стало с кассиршей и деньгами и кто еще в это дело был замешан", – подумал Куинн.

Он вошел в контору мотеля за ключами. Дежурный – старик с распухшими от артрита пальцами – оторвался от киножурнала.

– Слушаю вас, сэр.

– Ключ от семнадцатого номера, пожалуйста.

– От семнадцатого? Одну минуту, сэр. – Он принялся шарить по стойке. – У Ингрид так же ничего не выйдет с Ларсом, как у Дебби – с Гари [6]. Даю вам руку на отсечение.

– Не надо, очень страшно, – отозвался Куинн.

– Какой, вы сказали, номер?

– Семнадцатый.

– Вашего ключа нет. – Старик взглянул на Куинна поверх бифокальных очков. – Стойте! Да я же вам его отдал час назад. Вы сказали свое имя и номер машины – все, как в книге записано.

– Час назад меня здесь не было.

– Ну как же! Я дал вам ключ. На вас еще был плащ и серая шляпа. Может, вы выпили лишнего и не помните? Спиртное иной раз напрочь отшибает память. Говорят, Дин [7] путает слова на съемках, когда много пьет.

– В девять часов, – устало сказал Куинн, – я отдал ключ девушке, которая сидела тут вместо вас.

– Моей внучке.

– Очень хорошо, вашей внучке. Потом я ушел и вернулся только сейчас. Если не возражаете, я хотел бы пройти к себе в номер. Я очень устал.

– Кутили небось?

– Исключительно чтобы забыть об Ингрид и Дебби. Берите запасной ключ, и пошли.

Старик, бормоча, шел впереди, Куинн за ним. Воздух был по-прежнему сухим и жарким. Теплый ветер не мог развеять висевшего над городком запаха нефти.

– Жарковато для плаща и шляпы, вам не кажется? – спросил Куинн.

– Я их надевать не собираюсь.

– А человек, которому вы отдали мой ключ, почему-то надел.

– Вам спиртное отшибло память.

Тут они подошли к двери семнадцатого номера, и старик торжествующе воскликнул:

– Ну, что я говорил?! Вот он ваш ключ, в замке, где вы его сами и оставили. Что теперь скажете?

– Пожалуй, ничего.

– Вы бы меньше пили – лучше в помнили.

Возражать было бесполезно. Куинн пожелал старику спокойной ночи и заперся в номере.

На первый взгляд все в нем было так, как он оставил: покрывало смято, подушки прислонены к спинке кровати, лампа на гнущейся ножке включена. Две картонные коробки с досье Ронды по делу О'Гормана по-прежнему стояли на столе, однако все ли в них на месте, не смог бы определить не только Куинн, но и сам Ронда, наверняка не заглядывавший в коробки несколько лет.

Куинн снял крышку с одной из них и вынул из большого конверта фотографии О'Гормана, которые Марта дала Ронде. Одна была очень старой: на ней О'Горману было не больше двадцати. На других он был запечатлен с детьми, с собакой и кошкой, меняющим колесо у автомобиля, стоящим рядом с велосипедом. В каждом случае О'Горман казался чем-то второстепенным, а главными были собака, кошка, дети, Марта, велосипед. Отчетливо его лицо можно было разглядеть только на фотографии, снятой для паспорта. Он был красивым мужчиной – с вьющимися темными волосами и с глазами, глядящими мягко и удивленно, как если бы он понял вдруг, что жизнь вовсе не такая, какой он себе представлял. Такое лицо должно было нравиться женщинам, особенно тем, в которых сильно материнское начало – они считают, что могут своей любовью залечить любые жизненные раны.

Куинн медленно вложил снимки обратно в конверт. Настроение у него испортилось. До того, как он увидел фотографии, О'Горман не был для него реальной фигурой. Теперь же он стал живым существом, человеком, который любил жену и детей, собаку и кошку, который много работал и был слишком добрым, чтобы проехать мимо неизвестного, голосующего на шоссе в бурную ночь, но у которого хватило духу оказать сопротивление грабителю.

"У него в кармане было всего два доллара, – думал Куинн, раздеваясь, – неужели он дрался из-за каких-то паршивых двух долларов? Странно... Что-то там было еще, о чем мне никто не сказал. Нужно поговорить с Мартой О'Горман еще раз, завтра же. Попрошу Ронду помочь".

И, только уже закрыв глаза, он вспомнил, что собирался заехать завтра утром в Башню, а оттуда направиться в Рино, и оба эти места показались ему частью надвигающегося сна, какими-то бледными иллюстрациями к старой книге в сравнении с осязаемой реальностью Чикото. Он, как ни старался, не мог вспомнить лица Дорис, а от Сестры Благодать осталось только серое одеяние с безликой головой сверху и двумя плоскими, большими ступнями снизу.

Глава 5

На следующее утро Куинн зашел в контору мотеля. Человек средних лет с загорелой лысиной развязывал пачку лос-анджелесских газет.

– Чем могу служить, мистер... э-э... Куинн, да? Номер семнадцать?

– Да.

– Я – Поль Фрисби, владелец мотеля. Вы вчера были чем-то недовольны?

– Кто-то в мое отсутствие заходил в номер.

– Это был я, – холодно сообщил Фрисби.

– У вас была причина?

– Целых две. Во-первых, если у постояльца нет багажа, мы всегда наведываемся в его номер, когда он выходит поесть. Но в вашем случае была и вторая причина: фамилия владельца машины в техническом паспорте не такая, как у вас.