Мальчишки-ежики, стр. 31

— Мы знаем, что многим ребятам еще надо посоветоваться с родителями, а некоторым придется вступать тайно, — сказал Тубин. — Но мы уверены, что в отряд придут самые смелые и стойкие, которых никто не собьет с пути.

Послеч речей ребята по одному стали подходить к Мусе Мальченко. Она повязывала на шею новенький красный галстук и торжественно говорила:

— Бороться за дело рабочего класса — будь готов!

И только что принятый пионер, салютуя, вскидывал руку к голове и отвечал:

— Всегда готов!

Едва девушка успела раздать галстуки, как в клуб прибежала ее запыхавшаяся подружка и взволнованно что-то зашептала на ухо.

Ребята заметили: Муся побледнела и, прижав левую руку к груди, простонала:

— Ой… ой! Как же это?

Глаза ее наполнились слезами. Она безвольно опустилась на стул, точно ноги больше не держали ее.

— Не верю… Не может быть! — словно сама с собой, горестно заговорила она. — Он жив… должен жить!

Неожиданно Муся вскочила и, забыв о ребятах, кинулась на улицу. Мальчишки, не понимая, что случилось, устремились за ней.

Панели по обеим сторонам улицы на большом протяжении были запружены жителями города. Ромка с крыльца увидел, как посреди мостовой медленно двигались четыре крестьянских подводы, окруженные верховыми милиционерами. На передней, устланной папоротником и зелеными ветвями березы, лежал в белой рубахе и синих галифе Николай Живнин. Его восково-бледное лицо с открытыми глазами освещало солнце. Казалось. что Николай жив, что о6ессилев, Муся, растолкав пешеходов, подбежала к подводе и бросилась на грудь убитого.

— Коля… Коленька! — закричала она. — У тебя глаза открытые. Ты живой, ты не убитый!

Подруги из швейной мастерской, боясь, что Муся попадет под колеса, подхватили ее и повели рядом с подводой.

На некотором расстоянии от них двигалась вторая телега, на которой сидели со связанными руками пойманные бандиты. Женщины подбегали к ним, плевались и норовили чем-нибудь ударить злобно огрызавшихся лесовиков. В бандитов летели камни, комки земли, палки. Милиционеры с трудом сдерживали ярость горожан, готовых устроить тут же на улице самосуд.

На двух последних возах лежали трупы, покрытые старыми рогожами, и оружие бандитов.

Люди, не знавшие Живнина в лицо, спрашивали:

— Кто это убит? Почему его впереди везут?

— А где главный атаман? Где Серый? — хотелось знать обывателям.

— Под рогожами лежит, — отвечали милиционеры. — Сдох Серый, больше не оживет.

Около зданий укома партии и комсомола подвода с Живниным остановилась, а остальные возы, окруженные милиционерами, продолжали двигаться к тюрьме, которая находилась на соседней улице, невдалеке от моста.

Толпа разделилась. Большая часть осталась у первого воза, а любопытные ребятишки и разъяренные обыватели, оглашая улицу криками и свистом, продолжали шагать рядом с пойманными бандитами.

Братья Громачевы и Зарухно остановились около укома. Они пробились поближе к подводе. И тут Ромка узнал рослого битюга. Это был конь Трофима.

Из укома комсомольцы вынесли красное знамя и покрыли им Живнина. Тот же Вострецов, только что произносивший речь на пионерском сборе, поднялся на телегу.

— Дорогие земляки! Граждане! Товарищи комсомольцы! Мы все видим, какое совершилось злодейство, — сказал он. — Убит наш дорогой друг и товарищ Коля Живнин. Его молодую жизнь оборвала пуля бандита. Коля был верным сыном партии. Не щадя своей жизни, он смело боролся с преступным миром. Николай всегда был честен, доброжелателен и светел в своих помыслах. Благодаря ему сегодня в нашем городе родился первый пионерский отряд. Мы назовем его именем погибшего героя. Пусть незапятнанное имя Коли Живнина живет в детских сердцах…

От этих слов Муся Мальченко разрыдалась в голос. Заплакали и другие комсомолки. А секретарь укома продолжал:

— Нам дорого обошлась поимка Серого. Не стало умного, веселого и всегда подтянутого Коли Живнина. Мы клянемся собрать комсомольцев и закончить его дело.

Больше никто не выступал. Повозка тронулась с места и точно поплыла в толпе. Кумачовое знамя на зеленом фоне выделялось ярким пятном, а лицо Николая было торжественно-спокойным. Опустив голову, в скорбном шествии шагали комсомольцы и пионеры. Никогда еще на этой улице не было столько кумачовых косынок и красных галстуков.

Нико, тронув за рукав Ромку, шепнул:

— Давай попросимся в отряд добровольцев и поедем ловить бандитов.

— Не возьмут, — ответил тот. — Лучше мельника выследим. Он ведь тоже бандит.

Вместе со всеми они проводили Живнина до ворот больницы, а там, отдав салют, пошли к себе за железную дорогу.

В новых галстуках ребята выглядели нарядными. Ромка спросил у братьев Зарухно:

— Вы покажете галстуки дома?

— А то как же! Нас не заругают. Отец, наверное, обрадуется. В наши годы он был бродягой и ничего такого не видел.

— А нам, наверное, попадет от Анны. Я галстук в карман спрячу, — признался Димка.

— Не смеешь! — прикрикнул на него Ромка. — Мы должны быть такими же храбрыми, как Николай.

Анна уже была дома. Галстуки ее не поразили и гнева не вызвали. Она лишь спросила:

— А кого это у вас там хоронили?

— Не хоронили, а только везли, — ответил Ромка. — Это тот следователь, с которым я на мельницу ездил. Он не побоялся умереть, чтобы поймать Серого. Теперь целый отряд комсомольцев будет ловить бандитов. Говорят, что сообщники Серого и в городе прячутся.

— Выдумают тоже! — сердито заметила Анна. — Что за глупости. Какие могут быть сообщники?

Ромка приметил, как на лице и шее мачехи выступили розовые пятна. В таких случаях лучше было молчать, но он не удержался и похвастался:

— А мы трофимовского битюга и телегу видели. Их у бандитов отняли.

И тут Анна не совладала с собой: стукнув по столу кулаком, закричала:

— Я сказала: не суйся не в свое дело! Иначе опять излуплю до полусмерти.

Велев мальчишкам сидеть дома, мачеха ушла на мельницу и пропадала там часа три. Вернувшись с покрасневшими и опухшими глазами, растопила плиту, сожгла в ней рыночный флажок и стала готовить ужин. Мальчишки слышали, как мачеха несколько раз всхлипнула.

Ночной набат

Ночью Громачевых разбудил набат. Увидев, что в той стороне, где находилось озеро, полнеба окрасилось в розовый цвет, Анна испуганно вскрикнула:

— Мельница горит! Что ж там такое? Боже мой!

Торопливо одевшись, она выбежала на улицу.

Набат продолжал тревожно гудеть, созывая добровольцев пожарной команды. Мальчишки, слыша, как топочут пробегавшие мимо дома люди, не могли улежать в постели. Наскоро одевшись, они выскочили на улицу и побежали к мельнице.

По пути Громачевых обогнали грохочущие пожарные повозки, освещенные факелами. На передней, где был насос и сидели пожарники в касках, беспрестанно звонил колокол.

Мальчишки припустились за Пожарниками, но догнать мчавшихся во весь опор сытых коней конечно не смогли.

Когда Громачевы прибежали к пожарищу, дом Ян Яныча и мельница со всех сторон были охвачены пламенем. На безветрии сухие Доски и балки горели высоким, ярким костром. Трескучие струи воды, летевшие из брандспойтов, не могли загасить пламени. Ни к дому, ни к мельнице невозможно было подступиться: несло таким жаром, что в десяти саженях начинала тлеть одежда. Люди успели только растащить по бревнам хлев и деревянный сарай.

Около горящей мельницы собралось множество народа. Зеваки громко обсуждали случившееся. Один из них гадал:

— Видно, с горящей трубкой Ян Яныч уснул. Дом сухой. Вмиг все заняло.

— Чепуху мелете! — возражали другие. — Мельница бы сразу не занялась. Ведь до нее саженей двадцать. Тут поджог. Кто-то хотел насолить Ян Янычу. А может, ограбили. Бандитов полно по лесам. Вон сколько их днем привезли.

— Вранье все. Никто не поджигал, — вступали в спор более рассудительные. — Ни коня, ни брички в сарае пожарники не нашли. Сам, видно, поджег, чтобы никому не досталось, и удрал. Грехи какие-то пожаром заметает.